Глубинка - Артур Гафуров

— Подожди, подожди… — снова не выдержал я. — Где все это находится?

— Это в Черепитском озере, километрах в десяти отсюда, — пояснила Эльвира. — Там есть большой залив, по берегам которого папа скупил всю землю и благоустроил территорию. Причем, сделал все так, что с воздуха ничего не видно, все закрыто деревьями, а зимой мы натягиваем специальные маскировочные сети.

— А он объяснял, от кого вы прячетесь? — спросил я, с трудом сдерживая ликование в голосе. Андрей оказался прав! Вот она, ниточка, которая, возможно, выведет нас к свету! Вот они, тайные обитатели леса!

— Объяснял, — помрачнела Эльвира. — Но я не хочу говорить.

— Почему ты сбежала? — подала голос Аня. Мне показалось, она до сих пор пребывала в небольшом ступоре после того, как узнала, что девочка, которую она собралась было опекать, на самом деле на три года старше ее. Тут у кого угодно шаблоны порвутся, а у Ани и без того выдался непростой день. А может, она думала обо мне?

— Я сбежала, потому что жить здесь стало невыносимо. Сначала все было хорошо. Про детский рай я не преувеличивала: все, чего бы мы ни пожелали, исполнялось буквально на следующий день, будь то новая игрушка, пианино или учитель французского. Родители в один голос твердили, что в городе нам делать нечего, что мы счастливы и тут. Мы и были счастливы. А вот папа с мамой, кажется, не очень… Теперь я понимаю это. У Нади на втором году стали проявляться симптомы аутизма, затем Гриша родился глухим… К девяти годам у близнецов на фоне постоянных приступов немотивированной агрессии развилась шизофрения. («Ну и семейка, — про себя отметил я. — Просто образец здорового генофонда»). В общем, дети часто болели, поэтому у нас дома постоянно жил врач. Это оборотная сторона нашей счастливой и безбедной жизни. Одна я была здоровой, и родители смотрели на меня, как на лучик света, свою последнюю надежду. Но в двенадцать я неожиданно перестала расти. Гормональное расстройство — и все. Такой я останусь до самой старости.

— Кошмар… — одними губами прошептала Аня.

— Моя болезнь окончательно подломила маму, хотя какое-то время она еще крепилась, старалась не подавать виду. А два года назад от обычного гриппа умер младший, Арсений, у него был слабый иммунитет. И мама не выдержала… Мы похоронили ее через месяц после Арсика…

Эльвира замолчала. Я понимал, что ей тяжело говорить, и не торопил, хотя мне не терпелось слушать дальше. Ведь в моих руках была разгадка! Разгадка, которая сама пришла ко мне в дом! Выручила Аня: пересев к Эле, она обняла ее за плечи. По ее лицу я увидел, как сильно подействовал на нее рассказ. Она ведь тоже пережила потерю. Так мы и просидели с минуту в тишине, Наконец, девушка продолжила:

— После маминых похорон отец стал сам не свой. Его отношение к нам очень изменилось, все тепло куда-то исчезло, а на смену пришла едва ли не ненависть. Наши прихоти по-прежнему исполнялись беспрекословно, но сам он уже не общался с нами, не хотел. Он начал пить, часто уезжал, порой его не было по три-четыре дня. Почти всю старую прислугу разогнали, набрали не пойми кого, как я поняла — по рекомендациям папиных друзей. Иногда к нам в гости приезжали какие-то люди, видимо, те самые друзья. И тогда мы откровенно ему мешаем. Время от времени — как правило, ни с того ни с сего — папа снаряжает нас, якобы в поход. Выделяет людей в охрану и выпроваживает подальше от дома, веля не возвращаться раньше следующего утра. Сначала эти походы были в радость, все-таки, что-то новое, детям интересно. Но на пятый раз мне надоело, а на десятый, когда нас выперли на ночь глядя — я взбунтовалась. Без толку. И ладно бы ночью. Нас могли отправить в лес и зимой, и летом, и в дождь, и в снег. В охрану наняли каких-то уголовников, видимо, тоже по протекции. Раньше у нас работали профессиональные охранники, из агентства, а теперь эти… Иногда они напивались и стреляли по кустам, поднимали тревогу, кричали, что видят людей. Андрей с Петром быстро нашли с ними общий язык. Это были не походы, а праздники безумия: безумные дети, безумные сторожа… Спасает лишь то, что пока еще выгнали не всю прислугу, осталось несколько адекватных людей, кому на нас не наплевать. Они и присматривают за детьми.

Что отец делает в наше отсутствие, я не знаю. Мы стали никому не нужны. Андрей и Петр и раньше сбегали, да так, что их несколько дней поймать не могли — они жили в лесу. А потом нас совсем забросили, и они вообще творят, что хотят. Дома то и дело появляются незнакомые люди: то проститутки, то милиционеры (я заметил, как напряглась Аня), то еще кто-нибудь. Нас шпыняют, как котят. Моя чаша терпения лопнула, когда один из этих уродов начал приставать к Веронике. Я пошла к отцу, но он лишь пожал плечами. И тогда я решила бежать, чтобы выбраться к людям и рассказать о нас. Я понимаю, что не просто так мы безвылазно живем в глуши, не просто так натягиваем зимой маскировочные сетки. Мы прячемся от кого-то. Я мирилась с этим пятнадцать лет… Хватит, надоело. Вчера ночью я украла лодку. Может, если обо всем узнают люди, кто-нибудь нас защитит… На большее мне рассчитывать не приходится.

Я сидел, и слушал, как завороженный. Как многое стало понятно! Люди в лесу, неадекватные стрелки, Лопарев с Рощиным и их «работа», детские фонарики над озером и планомерная кампания по изживанию окрестного народа! Все это ради укрытия одной усадьбы, где живет одна-единственная семья! Но неужели отец этой девочки (девушки, девушки!) — такая важная шишка, что ради сохранения инкогнито готов сжигать целые деревни?

— Эльвира, как зовут твоего отца? — прервал я повисшее молчание.

— Отца? Геннадий Добренко.

— Добренко…

— Да, — кивнула Эля. — Я Эльвира Добренко. А ты знаешь моего отца?

— Впервые слышу о нем. Но фамилия не самая распространенная, можно попробовать навести справки… — я был готов прямо сейчас пойти на озеро звонить Андрею, но вовремя вспомнил, что на телефоне нет денег. Впрочем, сегодня четверг, завтра он должен приехать сам.

— Думаете, он известный человек?

— Вполне возможно. А ты ничего не знаешь про него, кем он работал?

— Нет, — ответила Эльвира. — Он всегда жил с нами, не считая тех случаев, когда начал пропадать после смерти мамы. Я не знаю, работал ли он кем-нибудь до моего рождения, но при мне он не работал точно.

— А чем же он тогда занимался? — удивилась Аня.

— Они с мамой почти все время уделяли нам. Это сейчас ему стало на нас наплевать… А раньше они постоянно были вместе. Мне кажется, они никогда не разлучались, и даже если делали что-то разное, то все равно рядом. Я думаю, он любил ее, но не смог простить нам, что мы испортили им жизнь.

«Интересно, откуда у них тогда столько денег, — размышлял я между делом. — Не иначе он какой-нибудь нефтяной магнат. Но тогда зачем строить себе виллу в русской глубинке, а не, скажем, на Лазурном берегу?»

— Вы поможете мне?

Вопрос застал меня врасплох. С одной стороны, выходит, что мы с этой девочкой сейчас союзники, так как хотим одного — разоблачения. Но с другой стороны, едва ли она знает про махинации своего папы с землей и про то, какой ценой он превращает здешний край в свою вотчину. И где гарантия, что, узнав, она по-прежнему будет тверда в своем решении донести на родителя в компетентные органы? Таким образом, возникает закономерный вопрос: а стоит ли ей все это рассказывать?

— Помочь тебе… — я еще колебался, но заглянув в эти чистые искренние глаза, глаза человека, который, как на духу, поведал о своих бедах первым встречным и попросил помощи… Нет, я не мог ее обманывать. — Хорошо, мы готовы помочь тебе (Аня вскинулась было, но я жестом остановил ее порыв), но только после того, как ты выслушаешь меня. Приготовься, рассказ будет долгим, и, когда я закончу, возможно, ты уже не станешь просить у нас помощи. Начнем, пожалуй, вот с чего: что тебе известно о пожарах в окрестностях?

Только под утро я смог уснуть. Водоворот мыслей кружил меня в своих неласковых объятиях, не отпуская ни на миг, без единого шанса забыться. Эльвира была так поражена услышанным, что не могла вымолвить и слова, а потом попросила дать ей время до утра. Ее можно было понять. Но что же делать дальше? Что делать с Эльвирой, с ее отцом, с Аней? Аня… Когда я пожелал ей спокойной ночи, она не ответила. Похоже, сегодня между нами все закончилось, так и не начавшись. Что ж, наверное, это к лучшему.

— Зачем вам был нужен прожектор? — спросил я, когда Эльвира подтвердила, что именно их я видел той ночью, когда погибла родительница Агата.

— Вероника просит брать его с собой, — ответила девушка похожая на ребенка. — Один раз Степан Аркадьевич — начальник охраны — взял его шутки ради, повеселить детей, и ей так понравилось, что теперь мы берем его в каждый поход. Степан Аркадьевич хороший, он ворчит, но уступает. Вероника говорит, что когда луч светит вверх, то Бог видит нас с неба и не допускает, чтобы случилось злое.