Большая книга ужасов – 54 (сборник) - Елена Артамонова

– Виктория! Ты сошла с ума! Одна в доме, и даже дверь не заперта, – посреди мансарды стояла мама, – твое счастье, что папа на дежурстве. Я пришла домой усталая, голодная, и вдруг звонит мальчик и сообщает – ваша дочь осталась ночевать в Борисовке! Как это понимать?!

– Мам, зря ты волнуешься, я бы приехала утром и даже успела бы в школу.

– Утром! В городе – маньяк, в деревне две трети домов пустые, ты соображаешь, что натворила?

Мама отчитывала меня довольно долго, и, улучив момент, когда ее гнев пошел на убыль, я протянула рисунки:

– Смотри, это тот самый документ, о котором тебе рассказывал дедушка.

Она внимательно рассмотрела находку. Отложила рулон:

– Довольно любопытные бумаги. На мой взгляд, это работы очень хорошего художника. Правда, судя по избранной тематике, у него была довольно сильно расшатана психика. Впрочем, таков удел большинства талантливых художников. Мама Светы Акулиничевой искусствовед, и когда – нибудь мы покажем ей эти рисунки. Но даже такая находка ничуть не оправдывает твоего поведения, Виктория.

– Самое главное – здесь, – я протянула тетрадь, – тут все написано, только непонятно, на каком языке.

– Не на английском и не на немецком. Возможно, на испанском или итальянском.

– Тогда – на итальянском. Акулиничева показывала репродукцию этой картины, под ней была подпись – неизвестный итальянский художник середины девятнадцатого века.

– Очень интересно, но мне мало что объясняет. Ты намереваешься вернуться домой? Если да – быстренько собери бумаги и загаси как следует свечи. Только пожара нам не хватало.

В электричке было тепло и уютно. Мама задремала, а я все всматривалась в каллиграфические строки, пытаясь по датам и картинкам понять, о чем идет речь. Рисунков в тетради было много. Автору дневника постоянно приходили в голову новые образы, он набрасывал их на полях, а иногда и в середине страницы, некоторые зачеркивал и продолжал вести записи. Без сомнения, я держала в руках дневник человека, ставшего возлюбленным графини Вольской, человека, чья фантазия дала аду зримые черты, человеку, оказавшемуся моим отдаленным родственником. Но сейчас волновало другое – знал ли он, как закрыть Проход между мирами, оставил ли какие – нибудь подсказки на страницах своего дневника? А размеренный стук колес и мелькание редких огней усыпляло, глаза смыкались сами собой, голова клонилась набок…

Домой мы вернулись около полуночи. Несмотря на позднее время, я набрала номер Ивойлова. Сережка не спал – в отсутствие родителей никто не мог помешать ему запереться в спальне и тихонечко балдеть, просматривая куски из фильмов с восточными единоборствами. Он записывал на видео эту скучищу уже несколько лет и очень гордился своей коллекцией. Насчет фильмов я поняла по характерным смачным ударам и звону мечей, доносившимся из телефонной трубки. Вкратце рассказав о находке, я спросила:

– Ты знаешь кого – нибудь, кто говорил бы по – итальянски?

– Нет. Мама хорошо владеет английским. Папа учил в мединституте латынь, но в наши дела ввязываться не станет. Ладно, Барышева, не переживай, завтра в школе поспрашиваем. Если бы ты видела этот трюк Джеки Чана! Представляешь, он на мотоцикле летит с причала в воду, но в последний момент цепляется за груз, который переносит подъемный кран, и все это показывают с разных точек…

– Видела я это пять раз по телевизору. Лучше, Сережка, расскажи, как доехал. Ничего необычного не произошло?

– Сел и доехал. Без приключений. Ладно, Вика, сейчас такое начнется… Спокойной ночи.

Он повесил трубку. Я хотела было вновь вернуться к дневнику, но так измоталась за день, что, улегшись на кровать, отрубилась, как выключившийся телевизор.

В школе, незадолго до первого звонка, вся наша компания собралась под лестницей, рассматривая принесенный мною дневник. Обмен мнениями был бурным, но не конструктивным. Никто не знал итальянского и не представлял, где можно найти человека, выучившего этот язык. Только подошедший позже всех Толкачев помалкивал, раздумывая о чем – то своем. Едва он открыл рот, прозвенел звонок, но сквозь шум все же удалось расслышать:

– Кажется, я знаю, кто нам может помочь.

Провертевшись юлой весь урок и едва не обуглившись от любопытства, я с трудом дождалась перемены. Наконец – то Петька разъяснил свою мысль:

– Не могу гарантировать, но, возможно, итальянским владеет мой дед. Исхожу из того, что он вообще знает абсолютно все.

Петька не слишком преувеличивал, Петра Филимоновича и в самом деле можно было назвать ходячей энциклопедией. Акулиничева ехидно поинтересовалась:

– Может, он и по – китайски кумекает?

– Во всяком случае говорит. Сам слышал.

После школы Сережка, Танька и я отправились к Толкачеву. Акулиничева в гости не пошла, сославшись на неотложные проблемы. Видимо, она не разделяла уверенности Петьки насчет возможностей его деда. Петр Филимонович встретил нас с увесистым гаечным ключом, придававшим ему грозный вид.

– Деда, ты же собирался чинить мой плеер, – встревожился Толкачев, – неужели этим ключом?

– Лучший инструмент для электроники, – старик усмехнулся, – шучу. Плеер в порядке. Просто контакты разболтались, батарейка выпадала. А сейчас прокладочку на кухне поменял – кран подтекать начал.

– Слушай, а ты в Италии бывал?

– В шестьдесят седьмом, семьдесят втором и семьдесят третьем. Два раза в Генуе, один – в Неаполе.

– А с итальянцами разговаривал?

– В основном с итальянками. – Петр Филимонович подмигнул.

– Деда, у нас к тебе просьба. Дело жизни и смерти. Попробуй кое – что перевести.

– Попробовать можно. Попытка не пытка. Это вам в школе задание дали?

– Нет. Частная инициатива.

Я протянула Петру Филимоновичу рукопись. С моей точки зрения, рассчитывать на блестящие результаты не приходилось. Возможно, бравый моряк Петр Толкачев умел находить общий язык с итальянками, негритянками и марсианками, но чтобы вот так, с ходу перевести старинный рукописный дневник…

– Петр, поставь чайник, а потом марш в булочную за кексами с изюмом. Деньги в левом кармане куртки. А вы, гости дорогие, раздевайтесь, проходите в гостиную. Посмотрим, что за документ.

Сережка и Танька устроились на диване, я оккупировала уютное кресло, а Петр Филимонович сел за стол, извлек из нагрудного кармана футляр с очками и склонился над дневником:

– Ого, ребятки, что это – страшная сказка?

– Судя по всему – да. А как вы догадались? – спросила я.

– Тут и гадать нечего – на одной странице демоны, на другой – ожившие трупы. Я – то думал, что только нынешние юнцы помешались на «ужастиках». Оказывается, и раньше встречались подобные чудаки. Вам как читать – с начала, конца или середины?