Нашествие 1812 - Екатерина Владимировна Глаголева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Город казался вымершим; никто не встречал победоносные войска императора, никто не кричал «ура!» и не бросал цветов. Мюрат молча ехал рядом; три страусовых пера на его шапке обмякли от жары.
– Здесь я остановлюсь, – сказал ему Наполеон. – Первая Русская кампания закончена. Кампания тринадцатого года завершит дело.
* * *
У воротной арки меж круглыми двухъярусными башнями в готическом стиле проверяли билеты. Унтер-офицер подозрительно вглядывался в потное лицо Данкварта, таращившего честные глаза. Шнейдер боялся выдать себя слишком громким стуком сердца. Достаточно ли он похож на мастерового? Солдат поднял шлагбаум.
На длинной аллее через парк, больше напоминавший дубраву, их остановили еще два раза. На последнем сторожевом посту фельдфебель потребовал снять брезент, покрывавший телегу; взглянул на ровно уложенные штуки серого сукна и пропустил.
Шнейдер выдохнул с облегчением. Чувство опасности и близкой к раскрытию тайны горячило кровь, заставляя ее быстрее бежать по жилам. К ним подошел высокий красивый мужчина с военной выправкой, но в штатском, поздоровался с Данквартом и предложил ему следовать за собой. Шнейдер узнал его: он приходил тогда вместе с доктором Шмитом заказывать сукно для сорока рабочих, «украденных из Австрии», с доставкой в Воронцово. Доктор Шмит был полной противоположностью своему спутнику: малорослый, толстый, неуклюжий. Оба говорили по-немецки, но с разным акцентом. Зачем доктору сорок рабочих? Да еще вывезенных из Австрии? И что он делает в усадьбе Репнина? Шнейдер не стал бы ломать голову над этой загадкой, если бы не увидел пятнадцатого июля в зрительную трубу, как государь вместе с бароном фон Штейном проследовал к Калужской заставе, а вечером Данкварт, вернувшийся из Воронцова, рассказал, что чуть не столкнулся там с царем! Зачем императору было ездить туда в самый день собрания в Слободском дворце? Здесь какая-то тайна! Восемнадцатилетний поклонник Шиллера отпустил поводья своего воображения. Он должен проникнуть в усадьбу и всё узнать! Но как это сделать? Данкварт собирался на днях снова ехать в Воронцово; юный постоялец ходил за ним хвостом, умоляя взять его с собой, и добился своего.
Со стороны пруда, куда увели Данкварта, доносились звуки выстрелов: видно, там упражнялись в стрельбе. Шнейдер оказался предоставлен сам себе. Выждав немного и убедившись, что на него никто не смотрит, он юркнул в боковую дверь бело-красного кирпичного дома.
Он медленно шел, озираясь, через великолепные комнаты с лепными потолками и красивыми обоями. На роскошном паркете были небрежно разбросаны разные инструменты и материалы. Вся мебель вынесена, апартаменты больше напоминали мастерские. Что это? Шнейдер подбежал к окну и выглянул во двор. На веревках, прикрепленных к большим столбам, висела огромная… лодка, а рядом на земле лежали… крылья?
– Sie sind viel zu neugierig, junger Mann.[16]
Шнейдер вздрогнул и обернулся. Перед ним стоял хорошо одетый господин лет тридцати с небольшим, с рябоватым приветливым лицом. Он улыбался. Юноша пробормотал по-немецки, что он рабочий Данкварта.
– Рабочий? – усмехнулся незнакомец. – А кто каждый день гуляет по Ордынке с Грибоедовым и Паниным? Вы из Университета.
Шнейдер совершенно смутился и покраснел до корней волос. Он в самом деле часто прогуливался по Ордынке с двумя младшими студентами, которых он репетировал, но откуда об этом знает… кто этот человек?
– Я доктор Шеффер, – представился тот. – Ладно, немец немца не выдаст, но только поклянитесь, что ни полслова никому не скажете о том, что вы здесь видели и что вы вообще здесь были.
Шнейдер обещал и тотчас вновь обернулся к окну, притягиваемый такой близкой тайной. Доктор Шеффер встал рядом с ним.
– Перед вами гондола для будущего огромного воздушного шара, которым можно будет управлять по произволу посредством крыльев, по ветру и против ветра, – пояснил он. – Франц… доктор Шмит сделал вчера замечательное открытие: железные листы требуют вчетверо меньше серной кислоты для образования газа, чем железные опилки, и шар можно будет наполнить вдесятеро быстрее. Он выйдет таким большим, что сможет поднять на воздух полсотни солдат, которые станут сбрасывать через люк разрывные снаряды на вражескую армию. Но больше я вам ничего не скажу, и вы молчите.
* * *
Мост через Свольну ходил ходуном. Пехоту на него отправляли по трое, гусары переправлялись поодиночке, ведя коня в поводу, пушки разобрали и перенесли по частям на руках. Когда передовой отряд наконец оказался на противоположном берегу, было уже десять утра. Инженер-полковник Сиверс 3-й послал солдат разобрать хаты в ближайшей деревне, чтобы навести из бревен более надежную переправу для главных сил.
Большая дорога уходила в лес; генерал Кульнев отправил по ней два эскадрона к Якубову – разведать, нет ли там француза, остальной отряд остался ждать их возвращения. Граф Витгенштейн собирался занять Клястицы, лежавшие за Якубовым, чтобы не дать Удино зайти к Себежу и отрезать корпусу дорогу на Псков. Отступать можно было только на север: от Риги шел Макдональд, в Полоцке был Удино, в Витебске – сам Наполеон. Витгенштейн должен удержать их всех здесь хотя бы еще три дня, чтобы дать время Барклаю и Багратиону соединиться у Смоленска.
Расставив караулы, Кульнев издали наблюдал за работой саперов. Голова была тяжелая, как пивной котел; пожалуй, с самого начала этой войны он ни разу как следует не спал. Да и не ел досыта: его повозка где-то затерялась, генерал остался в одном мундире и питался, чем придется. Яков Петрович написал брату Ивану в Люцин, чтоб привез хоть сухарей и водочки. До Волынцов, где была тогда его квартира, оттуда полторы сотни верст – это если
