Даймон - Андрей Валентинов

После танца, когда пыль улеглась, началась церемония взаимного вручения даров. Её я наблюдал со стороны, радуясь, что мои «дипломатические интересы» взялся представлять сам мистер Зубейр. В противном случае, запасы коленкора и всего прочего сократились бы не менее чем наполовину. Дарили многое и разное, среди прочего Рахама преподнёс вождю десяток новых португальских мушкетов.

История с вручением подарков имела несколько странный финал. Как я понял, дары вручались не только от самого мистера Зубейра, но и от лица его «друзей». В их число попал и я, поскольку был одарён ответно: несколько голых негров принесли три корзины с лепёшками и всякой прочей снедью — а заодно привели некое юное создание, закутанное в покрывало. Мбомо без особых церемоний приоткрыл краешек ткани. На нас взглянули испуганные чёрные глазки, и послышалось нечто среднее между «ой!» и «ай!». Осознав, что произошло, я хотел немедленно отпустить девочку (ей никак не больше двенадцати лет), но был остановлен моим другом. Мбомо прехладнокровно заметил, что идти «подарку» некуда. Она рабыня, скорее всего из селения, сожжённого и дотла разграбленного теми же мачака, что недавно плясали перед нами. Кроме того, если отвергнуть дар, рундо оскорбится.

Я махнул рукой и предоставил Мбомо самому разбираться со всей этой историей.

В подобных хлопотах прошёл весь день. Даймоны, вероятно, тоже оказались весьма заняты, так как никто из них меня не посетил. Признаться, сие весьма огорчило. Привык, что поделаешь!

Между прочим, из слов духа Евгении, я понял, что со временем все обстоит ещё более странно, чем казалось вначале. Судя по моим записям, Даймон впервые посетил меня 27 июля, то есть менее трех недель назад. Евгения же утверждает, будто её отец «установил связь» со мной два месяца тому. Итак, моё время и время Даймонов неодинаково. Они умудряются попадать ко мне, так сказать, последовательно, редко пропуская более одного дня (как, например, сегодня). В их же мире между «сеансами связи» (ну и выражение!) разрывы куда более значительны.

Евгения очень просила «не выдавать» её при грядущей беседе с Даймоном-отцом.

Мой Даймон очень строг.

Дорожка 8 — «Sea of Love»

Исполняет Том Вейтс (Tom Waits).

(4`06).

Как хрипит! Ой, как хрипит! Какое море любви!

— А неплохо, — констатировал Профессор, слегка прищурившись.

— Неплохо, — охотно согласился Алёша. — Очень даже.

Щуриться не стал — все равно под очками незаметно. Тем более, важна не форма — содержание. Но и форма порой значит немало. Милицейская, скажем. Вон их сколько, четверть площади запрудили! А площадь немаленькая, чуть ли не вторая в Европе. В двадцатые заложили, как главную площадь суверенной социалистической Украины. Слева Госпром — Дом Государственной промышленности, с вышкой телевизионной…

…Телецентр, возле которого ногами бьют.

Сзади, чуть левее — родной университет, жёлтая громадина. Впереди сквер, за ним — академия военная, чуть правее — памятник с толпой милиции вокруг.

И подъёмный кран. Только что подъехал.

— Суета суёт, — подумав, молвил Профессор, — сама по себе, конечно, есть всяческая суета. Но в агитационном отношении очень даже полезна. Да-с!

Вновь не стал Алёша спорить. Соглашаться, впрочем, тоже. Дело ясное: кран с милицией, любопытных, считай, несколько сот, телевидение со всех каналов. Смотрят же все в одну точку, на памятник. Точнее, на флаг, что к левой руке истукана привязан.

Монумент хотели ещё в 91-м на цветной лом пустить. Обошлось — привыкли за долгие годы, кроме того, и при демократии истукан пригодиться может. Скажем, флаг. Тысячи их сейчас по городу, всех движений, всех партий, никто не глядит, внимания не обращает. А к этому толпы валят с самого утра. Ещё бы! На монумент взобраться, полотнище втащить, к бронзовой руке присобачить. То ли тоже без крана не обошлось, то ли альпинистов пригласили. Глядит народец на малиновый бархат, читает буквы золотые.

«Отечество и Порядок».

Менты-ментозавры у каменного подножия, топчутся (суета суёт!), кран бестолково разворачивают, все такие ма-а-а-аленькие, такие га-а-а-аденькие!

…Этой ночью две «наркоманские» аптеки сизым пламенем загорелись. Без жертв обошлось — и потушили быстро. Неумело поджигали, по-дилетантски.

То ли дело — напалм!

А ещё в четыре чёрные метки присланы. Честь по чести, с адамовой головой и костями куриными. Текст соответствующий: спалим к чёртовой матери!

Эхо — оно не только в лесу бывает, не только на «Ау-у!» отзывается.

— Поучительно и весьма, — наглядевшись, заметил Профессор. — Так что у вас случилось, Алексей?

Профессор Алёше в коридоре встретился, на пятом истфаковском этаже. Видать, завернул Женин родитель по делам со своего философского третьего. Странного в том ничего нет и быть не может, но за последнее время стал бывший демократ Лебедев если не подозрительным, то наблюдательным — точно. Идёт, скажем, профессор по коридору — велика ли новость? Как в песне старой: один верблюд прошёл, второй верблюд прошёл, третий… Верблюдов же, в смысле профессоров, на каждом университетском этаже предостаточно. Только почудилось Алексею, что Профессор не просто по коридору идёт, не просто с коллегами ручкается и студентам знакомым кивает. Улыбается, отвечает, сам вопросы задаёт, но глаза не на собеседника смотрят, словно сам Женин отец не здесь, не с народом коридорным. То ли ищет кого-то, то ли мыслями вдаль ушёл.

И походка не такая, как после лекций — напряжённая, чуть нервная, словно вокруг минное поле…

Чушь, конечно. Наверно, у самого Алёши настроение подобное выпало — нервное, с напрягом. Подумав немного, он и сам рассудил: чушь. Но случаем все же воспользовался. Подошёл. Протолкался.

Профессор, здрасьте!

Понятно, не плебейское «здрасьте!» — «добрый день». И без всякого «Профессора», по имени-отчеству, со всем студенческим пиететом. Мол, если не торопитесь, если у вас нет четвёртой пары…

Вышли из жёлтого университетского корпуса вместе. У одного лекции закончились, у другого тоже.

А тут памятник. С флагом, с подъёмным краном, с «Отечеством и Порядком».

— А сами как думаете, Алексей?

— Ну-у, — Алёша вздохнул, очки поправил. — Не верится , если честно. Год назад наши… Демократы шум подняли насчёт фальсификации. Бюллетени, открепительные талоны, протоколы комиссий с не теми печатями. Но теперь они, демократы, выборы и проводят, Президент за всем следит! Чего опротестовывать?

И на Профессора покосился. Не сказал ничего Женин родитель, кивнул чуть заметно. Слушаю, юноша., продолжайте.

В метро спускаться не стали — через парк своим ходом пошли. До Профессорова дома всего полчаса ходу, и погода подходящая, словно на заказ. Солнышко, почти весна…

— Дело, конечно, не в демократии, это я, Профессор, понимаю. Никому демократия, честно говоря… Сейчас, как и год назад — Восток против Запада. У нас… На Востоке, где русскоязычные — Десант, во Львове — «Опир». Теоретически и те, и другие могут объявить выборы незаконными, вывести народ на улицы — если денег хватит.

— Хватит…

Не понял Алёша, кому сказано было. Ему, в знак согласия или просто слово эхом отозвалось.

…Всего год назад он, Алексей Лебедев, в эту самую демократию верил! В палатке мёрз, воззвания господина Усольцева расклеивал…

— Но почему — переворот? Победит, скорее всего, Восток…

…Юго-Восток. № 72.

— …Русскоязычных избирателей много, они сейчас объединились, значит, у нас… у них в парламенте будет большинство. И премьер будет с Востока. Так что? Националы свой «Опир» в бой бросят? Вы этого боитесь, Профессор?

Сказал — и язык прикусил, потому как плохо вышло, хуже некуда. «Боитесь» — даже не намекнул, прямо в лоб врезал. Но не обиделся Профессор, вновь кивнул согласно.

Остановился. По сторонам поглядел. Деревья старые в чёрной коре, влажные голые ветви сирени, мокрый лёд под ногами…

Весна рядом, но зима не ушла.

— Вы, Алексей, не учитываете два фактора. Первый — внешний. Штаты — и те от расклада сил в мире зависят, а мы точно — не Штаты. В близкой перспективы возможны… Скажем так, серьёзные и быстрые перемены, которые могут и нас… Накрыть.

— В смысле… Война? С кем?!

— Перемены — не только война… Но и она тоже — как некая гипотетическая вероятность. В Европе не воевали шесть десятков лет, забыли, поросли жирком… Если начнётся, будет не трагедия — катастрофа. И внутренний фактор. Перевороты производит тот, у кого есть деньги и реальная вооружённая сила. Деньги есть у многих. А сила? Десант и «Опир» прошу не предлагать — это ещё игрушки.

— Сила? Менты… То есть, МВД, госбезопасность, армия. Они подчиняются Президенту! А Президент не любит не восточных, ни западных…

— И ждёт, подобно мудрой обезьяне из китайской притчи, пока тигры перегрызут друг другу глотки. Это один вариант. Но, представьте, Алексей, что рядом с обезьяной прячется ещё один тигр. Представили?