Пророчество о пчелах - Бернард Вербер

к нему явился пророк Самуил, сказавший, что получил послание от Бога: Саул должен был передать трон Давиду, молодому пастуху из Вифлеема. Саул согласился сделать юного Давида своим придворным и научить его воинскому искусству.

В новой войне филистимляне выставили вперед непобедимого воина Голиафа. Согласно древним источникам, рост этого воина был 6 локтей и 1 пядь, то есть 2 м 20 см. Две армии сошлись. Голиаф бросил евреям вызов: пусть со мной сразится ваш лучший воин. На протяжении сорока дней Голиаф убивал по одному человеку утром и днем.

Так продолжалось до тех пор, пока вызов не принял Давид. Он вышел на бой безоружный, но додумался метнуть при помощи пращи камень, который, угодив Голиафу в лоб, поверг его наземь, после чего Давид прикончил противника.

Это превратило Давида в героя. Саула стала тревожить конкуренция со стороны пастушка, к чьему воинскому таланту добавились другие достоинства: поэтический дар и умение играть на арфе.

Саул отдал за Давида свою дочь Мелхолу. Шли годы, он все больше ревновал к славе зятя, становившегося все популярнее.

Саул подбивал своих сыновей убить Давида, но один из них, друг Давида Ионафан, предостерег его, благодаря чему Давид успел бежать.

После гибели Саула в очередном бою с филистимлянами Давид сумел занять трон Израиля. Начав править в 1000 г. до н. э., он сделал своей столицей Иерусалим.

При нем царство процветало еще лучше, чем при его предшественнике.

В конце правления Давид задумал возвести на горе Мориа большой храм для хранения скрижалей Моисеева Закона. Он начертил план храма, но умер еще до начала строительства. Перед смертью он попросил своего младшего сына Соломона осуществить эту его мечту.

38

– Трудитесь в поте лица?

К ним подъезжает мужчина в электрическом инвалидном кресле. На нем голубая рубашка с короткими рукавами, руки у него черные, иссохшие. Лицо длинное, с прямым и тонким носом, на макушке каким-то чудом держится синяя вязаная кипа.

– Менелик! – радуется Александр.

– Алекс! Счастлив новой встрече!

Они чмокают друг друга в щеку.

– Познакомься: моя дочь Мелисса, профессор истории Рене Толедано, я только что взял его в Сорбонну лектором.

Мелисса и Рене с улыбкой приветствуют Менелика.

– А это мой друг Менелик Айяну.

– У вас хороший французский! – хвалит его Мелисса.

– Я учился в Сорбонне. Правда, тогда Алекс еще не был ее президентом.

– Менелик скромничает. Он бегло говорит на многих языках: на латыни, греческом, абиссинском, арамейском. Еще он – мастер расшифровки египетских иероглифов: он читает их, как бегущую строку.

– В какой стране говорят по-абиссински? – интересуется Рене.

– Как вы могли, наверное, понять по цвету моей кожи, я родился в Африке, а именно в Эфиопии. Абиссинский – язык эфиопов.

– Вы уж простите, – говорит молодая француженка, – я не знала, что бывают чернокожие израильтяне.

– Я – эфиопский еврей. Нас принято называть «фалаша». Мы считаем себя потомками царя Соломона и царицы Савской. Я переехал из Эфиопии в Израиль в возрасте тринадцати лет.

– Как вы познакомились? – спрашивает Рене.

– Это произошло два месяца назад, на конгрессе президентов университетов в Стэнфорде. Менелик был там единственным, кто не носил галстук и позволял себе шутить. Все остальные воспринимали самих себя с излишней серьезностью. С тех пор мы не прерываем контакт.

– Я удивился, когда ты сказал, что летишь сюда. Зря ты не предупредил меня раньше. Я бы поселил тебя у себя в кибуце[20].

– Отель «Царь Давид» выше всяких похвал. С возрастом я стал ценить роскошь старых дворцов, пропитанных историей.

Менелик Айяну ловко подъезжает в своем электрическом кресле к столику. Заказав официанту несколько блюд и напитков, он поворачивается к французам.

– Итак, в чем причина вашего столь приятного мне и неожиданного визита?

– Вот этот юнец, Рене Толедано, изобрел, возможно, машину времени и решил испытать здесь ее механизм.

– Где же ваша машина? – спрашивает Менелик.

Александр тычет указательным пальцем себе в висок.

– Она у нас в головах. Благодаря этому она мобильна, ничего не стоит и общедоступна, надо только овладеть управлением.

Мелисса не удерживается от усмешки, но не рискует перебить отца.

– Рене использует технику, которую называет «регрессивным гипнозом». Она нехитрая: закрыть глаза и повиноваться голосу гипнотизера или своему собственному внутреннему голосу.

– Ваш приезд в Иерусалим связан с этой гипнотической историей?

– Мы с Рене нашли то место, где впервые познакомились в прошлом. Дело было у стен этого города 15 июля 1099 года. Нам показалось… то есть у нас, у Рене и у меня, создалось впечатление… В общем, благодаря этой технике «регрессивного гипноза» мы оказались в шкуре рыцарей-крестоносцев, штурмовавших в тот день город Иерусалим.

Менелик Айяну пристально смотрит на Александра, потом переводит взгляд на Мелиссу. Та закатывает глаза.

– Вы серьезно? – спрашивает он. – Вы не считаете, что это было скорее подобие… сна?

Официант приносит ему четыре стакана морковного сока с мороженым, и он пьет, жмурясь от наслаждения.

– Согласен, это звучит невероятно, – уступает Александр. – Лично я тоже сперва не поверил. Но о том, что все это реальность, а не сны, не игра воображения, свидетельствуют некоторые подробности, эмоциональные и физические ощущения. Словом, я ни секунды не сомневался, что очутился в шкуре «своего» рыцаря.

– Что это были за подробности?

Подумав, Александр отвечает:

– Скажем, одна совсем простая штука: тогдашняя одежда была колючей – что льняные сорочки, что кольчуги. С тех пор, как я побывал «там», я не перестаю наслаждаться прикосновением к телу простой хлопковой ткани. Раньше я на такое не обращал внимания. Или взять прекращение всякой жизни с наступлением темноты. В Средние века люди были, как ящерицы: жили при свете дня и прятались в убежище с заходом солнца. Когда на улице нет фонарей, темнотища хоть глаз выколи, ночь вселяет страх. Все это я не осознавал так отчетливо, пока сам не пережил.

– Или такой момент, – подхватывает Рене. – В отличие от нынешних времен, тогда не было туалетов, недавнего изобретения. Приходилось справлять нужду в кошмарных углах, под оглушительное жужжание мух, и бежать оттуда сломя голову… Подтирались камнем, листом, тем, что попадалось под руку…

– Или музыка. Как ни смешно, это то, что меня поразило: никакой возможности ее записать. Нравится песенка – напевай без конца про себя ее мелодию и тверди слова, чтобы запомнить.

Мелисса не может удержаться от улыбки, слушая эти вроде бы незначительные подробности.

– А однообразие еды? – не унимается Рене. – День за днем одно и то же: похлебка, хлеб. Если повезет или в праздник – сало.

– Червивые фрукты и овощи! В наши дни этого нет, червей