Наследник - Алексей Хапров

— Да знаю, знаю, — пробурчал мой спутник.

— Во, поколение! — усмехнулся я. — Мы про такие вещи только годам к четырнадцати узнавали. А вы уже в десять лет во всем разбираетесь.

— Э-во-лю-ция! — со значением отчеканил Радик.

— Трудно было сниматься в кино? — спросил его я, чтобы сменить столь печальную для меня тему.

— Трудно. Но интересно.

— А как ты туда попал?

— Меня как-то в детском доме на областной смотр художественной самодеятельности отправили.

— Петь или танцевать?

— Стихи читать. Про дядю Степу. А после концерта подходит ко мне режиссер и спрашивает: "Хочешь сниматься в кино?". Я говорю: "Хочу". — "Тогда приходи завтра в студию на пробы". Прошел я на следующий день пробы, а через неделю Мария Павловна, — это воспитательница наша, — всем сообщает: "Нашего Радислава утвердили на главную роль".

— Вот, наверное, тебе другие ребята завидовали!

— Завидовали! — с горечью воскликнул мой спутник. — Той же ночью избили. Я на съемки с фингалом пришел. Мне его гримом замазывали.

— А после еще били?

— А я в детдоме больше не появлялся. Меня в общежитие к артистам переселили.

— А как Геннадий Матвеевич тебя усыновил? Ты его об этом просил?

— Не-е-е. Он сам предложил.

— Ты был рад?

— Конечно.

— В детский дом в гости потом не звали?

— Звали. Но я не пошел.

— Почему?

— А меня бы там все равно хорошо не встретили.

— Сколько ты там прожил?

— Пять лет.

— А в новой школе быстро обжился?

Радик опять горестно усмехнулся.

— Мне там в первый же день рожу начистили. У них там традиция такая, новичков бить. "Крещением" называется. Кого-нибудь другого после этого бы не трогали. А от меня и по сей день не отстают. Я ведь "черный". Да еще к тому же знаменитость. Покачать на мне права — значит самоутвердиться.

— Оскорбляют?

— Конечно. И черномазым называют, и мартышкой, и подкидышем, и кукушонком, и многим другим в этом роде.

— Ну а ты что?

— А я сдачи даю, и ни перед кем не пресмыкаюсь.

— Это правда, что у тебя совсем нет друзей?

— Правда.

— Как же так? Неужели в твоей школе совсем нет нормальных ребят?

— В каком смысле нормальных? Пай-мальчиков, что ли, с примерным поведением?

— Ну, зачем пай-мальчиков! Нормальных, умных, серьезных ребят.

— Да-да-да, — иронично покачал головой мой спутник. — Тихих, которые ни во что не ввязываются. Даже если и убивать кого будут — они мимо пройдут. Мол, меня не трогают, и ладно. Которые всегда следуют за большинством. Если большинство "за", то и они "за". Если большинство "против", то и они "против". Дядь Жень, это не личности. Это пластилин.

— Мне кажется, ты чересчур категоричен, — покачал головой я. — По-твоему, уважения достоин лишь тот, кто соответствует твоим индивидуальным представлениям о личности, кто вписывается в выстроенную тобой схему. Если же человек под нее не подходит — для тебя он уже не личность. А с чего ты взял, что твоя схема — это эталон, которого все должны придерживаться?

— Дядь Жень, ты будешь дружить с людьми, которые тебе неприятны, неинтересны?

— Дружить не буду. Но ужиться с ними постараюсь.

— Это если ты каким-то образом от них зависишь, — заметил Радик. — А когда не зависишь?

— Кхе, — кашлянул я, не найдя, что ему возразить.

Вот он, яркий пример влияния психологии на мировоззрение. Лично я никогда не чувствовал себя абсолютно независимым. Мне всегда приходилось с кем-то уживаться. С начальством, с сослуживцами, с соседями. Радик же совсем другого склада. Он индивидуалист. Он не боится противопоставлять себя другим, и нисколько не страшится одиночества. Что это, уродливый эгоизм, или недюжинная сила духа?

— А учителя? — спросил я.

— А что учителя?

— Неужели они тебя никак не защищают?

— А им это нужно? Они и сами не прочь время от времени меня поддеть. Им кажется, что они так себе авторитет зарабатывают.

— А ты что?

— А я не молчу. На хамство нужно отвечать хамством.

Я тяжело вздохнул. Причина одиночества Радика стала мне предельно ясна. Он был слишком ярок. С одной стороны, быть ярким, конечно, счастье. Но с другой, это и трагедия. Ведь ужиться в серой среде можно только в том случае, если сам будешь серостью. Если в ней вдруг появляется какая-то яркая звездочка, ее всеми силами начинают тушить. Чтобы не выделялась на общем фоне.

— Да нет, дядь Жень, ты не думай, у меня есть с кем провести время, — заметил мой спутник. — Я как-то познакомился со студентами-африканцами, которые учатся в мединституте. К ним иногда и хожу. Мне с ними весело и интересно.

— Но они же гораздо старше тебя.

— Ну и что? Зато меня воспринимают там человеком, а не обезьяной, как в школе.

Я потер переносицу и снова переменил тему разговора.

— Ты помнишь свою мать?

— Смутно. Мне было всего шесть лет, когда она со своим мужем погибла в автокатастрофе.

— А почему ты называешь своего отца просто ее мужем? — изумился я.

— А потому, что он мне не отец.

— А кто твой отец? — вырвалось у меня, после чего я тут же прикусил губу. Задавать ребенку такие вопросы не только неэтично, но и жестоко.

Впрочем, Радика моя неловкость нисколько не смутила.

— Не знаю, — сказал он. — Мать мне никогда об этом не говорила. А может, и говорила, но я не помню.

Царивший вокруг мрак прорезали лучи автомобильных фар. Поначалу мы не обратили на них никакого внимания. Мы даже не пытались маскироваться. Мало ли машин проезжает по трассе. Но когда рядом с нами заскрипели тормоза, и до нас донесся яростный выкрик "Вот они!", мы поняли, что зря потеряли бдительность.

— Менты! Тикаем! — скомандовал мой спутник.

Мы вскочили на ноги, схватили сумки, и устремились вглубь поля.

— Стой! — раздалось нам в спину.

Мы ускорили бег. Послышался выстрел. Пуля пролетела возле самого моего уха. Я отчетливо слышал ее свист. Меня словно окатил ледяной душ. Мои ноги подкосились. К горлу подступил ком. Я остановился.

Обернувшись, я увидел, что к нам быстро приближаются два силуэта. В руке одного из них сверкало ружье.

— Беги, — шепнул я мальчику, пытаясь закрыть его своей спиной. — Я их задержу. Ты успеешь скрыться.

— Нет, — твердо произнес Радик, и встал рядом со мной, суетливо вытаскивая из рюкзака свой игрушечный пистолет.

— Что ты его всегда хватаешь? — пробормотал я. — Как будто он чем-нибудь поможет.

— Как знать, может и поможет, — с загадочным видом ответил мой спутник.

Наши преследователи были уже совсем рядом. Мое сердце бешено застучало. Глаза больно резанул луч фонаря. Я зажмурился и инстинктивно отгородился от него рукой.

— Этот?

— Этот!

Голос отвечавшего был мне хорошо знаком. Он принадлежал хозяину кафе.

— Ну, и чего ты бегаешь? — с издевкой осведомился "трактирщик", встав вплотную возле меня, буквально подпрыгивая от мстительного злорадства.

— Да лучше уж бегать, чем ползать на коленях, — парировал я.

Хозяин кафе побагровел. Его щека едва не зашлась в нервном тике. Он сделал выпад в мою сторону. Сильный удар под дых заставил меня согнуться. Но я нашел в себе силы тут же выпрямиться. Только я занес руку, чтобы нанести ответный удар, как за меня это сделал Радик.

— Ты, козел! — набросился он с кулаками на моего обидчика.

Но силы были, конечно, не равны. Мой юный заступник был бесцеремонно схвачен за шкирку и прижат к земле.

— Не тронь мальчишку! — яростно выкрикнул я, но освободить Радика не смог. Напарник трактирщика, тот самый, который в нас стрелял, заломил мне руки за спину. Причем сделал это настолько мастеровито и профессионально, что я не мог даже дернуться.

Мои зубы скрипели от негодования.

— Какой ты смелый, когда не один! — едко бросил я хозяину кафе, с вызовом глядя ему в глаза. — Что ж ты у своей закусочной по земле ползал, когда я на тебя игрушечный пистолет наставил?

Ноздри "трактирщика" бешено раздулись. Он несомненно угостил бы меня новым ударом, но отчаянно барахтавшийся в его руках Радик не давал ему сделать даже шага в мою сторону.

— Ха-ха-ха! — рассмеялся его напарник. — Ашот, тебя что, напугали игрушечным пистолетом? Вот Гиви обрадуется!

— Бу-бу-бу! — нечленораздельно пробормотал что-то хозяин кафе.

Прошло несколько минут.

Мы с Радиком выбились из сил, пытаясь вырваться из пленивших нас рук.

— Ну, что, успокоились? — спросил державший меня бугай, когда мы затихли. — Значит так. Не дергаться и следовать за нами.

В мою спину последовал грубый толчок.

Когда мы подошли к трассе, на меня уставились десять пар жестоких и насмешливых глаз. Но это явно были не "менты".

"Бандиты", — мысленно охнул я.