Большая Ордынка. Прогулка по Замоскворечью - Денис Дроздов

Единоличным хозяином всех демидовских заводов и крупнейшим заводовладельцем Урала стал старший сын Никиты Демидовича – Акинфий Никитич. В 1726 году он был возведен в потомственное дворянское достоинство и стал вести себя как настоящий вельможа. Он создал настоящую металлургическую империю Демидовых, которая производила более половины всего российского металла. Акинфий Никитич открыл еще несколько заводов, разработал месторождение серебра на Алтае. На демидовских заводах работало около десяти тысяч человек. Он в несколько раз увеличил капитал своего отца. В руках Демидова скопились такие богатства, что он мог свободно делать Бирону громадные денежные займы. Старший сын Акинфия Никитича Прокофий Акинфиевич промышленным делом интересовался мало, зато прославился чудачествами. В путеводителе по Уралу 1904 года сообщается о Демидове: «В 1778 г. он устроил в Петербурге народный праздник, который, вследствие громаднаго количества выпитаго вина, был причиною смерти 500 чел. Однажды он скупил в П-ге всю пеньку, чтобы проучить англичан, заставивших его во время пребывания в Англии заплатить непомерную цену за ненужные ему товары. Когда он приезжал в Тагил, то улицы усыпали толстым слоем соли, чтобы можно было ему ездить на санях»[134].

Прокофий Акинфиевич был известен еще и своей благотворительной деятельностью. Он жертвовал деньги на Московский воспитательный дом, Московский университет, ботанический сад, Демидовское коммерческое училище, дом для подкидышей, больницу для бедных рожениц и прочие заведения. Всего Демидов потратил на благотворительность более четырех миллионов рублей, не считая четырех тысяч пудов сибирского железа, привезенного им для стро ительства Московского воспитательного дома. Прокофий Акинфиевич написал несколько исследований: «О пчелах», «Способ как семена ростить» и труд всей жизни «Каталог растениям по алфавиту, собранным из четырех частей света, с показанием ботанических характеров, находящимся в Москве в саду действительнаго статскаго советника Прокофья Демидова». Уникальный гербарий, который Прокофий Акинфиевич собирал больше двадцати лет, после его смерти был отдан в Московский университет.

Демидов всем нам хорошо знаком по портрету Д.М. Левицкого, находящемуся в Третьяковской галерее. Миллионер-чудак изображен в домашней одежде с легкой улыбкой на губах, в непринужденной позе добродушного барина. Одной рукой он опирается на лейку, а другой указывает на плоды своего огороднического труда – кадку с растением, на которой можно различить его фамилию. На заднем плане виднеется силуэт Московского воспитательного дома. Левицкий специально подчеркивает, что Демидов прославился не своими деловыми качествами, не металлургическими заводами, а чудачествами, благотворительностью и ботаникой, которые были дороже Прокофию Акинфиевичу, чем светские условности. Демидов однажды обмолвился, что никогда из Москвы не уедет, и сдержал свое слово.

Владельцем усадьбы в Толмачевском переулке был сын Демидова Аммос Прокофьевич – офицер гвардии, прапорщик, а позже титулярный советник. Его жена, Анна Никифоровна Вяземская, была дочерью Никифора Кондратьевича Вяземского – учителя царевича Алексея Петровича. Особняк расположился таким образом, чтобы замыкать перспективу Лаврушинского переулка, совсем недавно пробитого до Толмачевского. Это был превосходный дом-дворец в классическом стиле: прямоугольный в плане, несколько массивный, с рустованным цокольным этажом, украшенный наличниками, с небольшим аттиком с рельефными композициями и балконом-козырьком по центру над входом. Точных данных о том, кто был архитектором особняка, нет. Скорее всего, это М.Ф. Казаков или кто-то из его ближайшего окружения. Аммос Прокофьевич был любителем светских раутов и часто давал в своем доме богатые балы. В те времена усадьба занимала огромную территорию и доходила практически до Большой Ордынки на востоке и до Пыжевского переулка на южной стороне. Большая часть усадьбы была отдана под фруктовый сад с небольшим прудом. Наследник многомиллионного состояния, Демидов великолепно оформил парадные анфилады особняка.

После смерти хозяина Анна Никифоровна продала усадьбу Елизавете Ивановне Загряжской. При ней в 1805 году произошло обновление усадьбы. К главному дому был пристроен четырехколонный портик. По обеим сторонам особняка построили два одинаковых одноэтажных флигеля, в которых разместились конюшня и манеж. Флигели были соединены с главным домом при помощи декоративных стенок. Парадный двор получал, таким образом, окончательное оформление. Он отделялся от сада и хозяйственной территории. Вскоре Загряжская удачно вышла замуж за своего соседа – вице-адмирала и сенатора Петра Ивановича Шешукова. Даже представить себе трудно размер получившейся совместной усадьбы!

Во время пожара 1812 года дом пострадал, и ему потребовалось восстановление. В 1814 году особняк получил новую обработку парадного фасада, которую можно видеть и сейчас. Аркатура нижнего рустованного этажа держит выдвинутый вперед шестиколонный портик коринфского ордера. Центральная часть фасада за портиком украшена пятью круглыми барельефными медальонами, а боковые части – прямоугольными барельефными панно с тематикой аллегорического содержания. Крайние окна второго этажа декорированы спаренными коринфскими пилястрами, арочными нишами и небольшими, разорванными арками фронтонами со скульптурной вставкой на плоскости стены. Эти изменения сделали дом более нарядным, праздничным и важным. По словам авторов книги «Памятники архитектуры Москвы»: «В доме уцелели сводчатые перекрытия первого этажа, часть парадной анфилады с золочеными карнизами и вогнутыми угловыми печами, жилые помещения третьего этажа, а также с угловыми печами и арочными проемами».

К сожалению, после пожара практически не сохранились каменные флигели 1805 года. При новом владельце купце И.М. Козлинине в 1849 году на старых фундаментах были построены новые флигели с деревянным вторым этажом. Их архитектурное оформление стало под стать дому: торцы были обработаны парными пилястрами ионического ордера, несущими небольшой фронтон, а сами здания венчались чем-то вроде купола. Флигели сделались похожими на нарядные садовые павильоны. Уже при новой владелице графине Марии Федоровне Соллогуб в 1859 году деревянные этажи были заменены каменными и флигели стали такими, какими мы видим их сейчас.

Мария Федоровна Соллогуб, урожденная Самарина, была представительницей знатной дворянской фамилии. О ее родителях Федоре Васильевиче и Софье Юрьевне Самариных я уже рассказывал, когда мы только начинали нашу прогулку по Большой Ордынке. Всего же у четы Самариных было девять детей, но прославил эту фамилию старший сын Юрий Федорович Самарин – знаменитый русский публицист и философ.

Вот как описывает его писатель В.П. Мещерский: «Юрий Федорович Самарин был одним из самых оригинальных и замечательных умных русских людей: подобного ему я никогда после не встречал…

Его ум, прежде всего требовавший свободы, роднился с московскими славянофилами только потому, что в них было много духовной свободы, но в то же время всем своим существом он жил гораздо более в современной политической жизни. Для большинства дворян Самарин был с огромным авторитетом учитель, которого они не только чтили, но и боялись»[135]. Ф.М. Достоевский, который никого никогда не хвалил просто так, назвал Самарина «полезнейшим деятелем, даровитейшим человеком с неколебавшимися убеждениями».

Мария Федоровна получила прекраснейшее домашнее образование. Она не относилась к числу первых красавиц, но зато была очень женственна и отличалась неповторимым обаянием и живым умом. Уже после первого ее выхода в свет от женихов не было отбоя, но, исполняя желание своих влиятельных родителей, она в 1846 году вышла замуж за графа Льва Александровича Соллогуба – секретаря российского посольства в Вене и старшего брата известного русского писателя Владимира Александровича Соллогуба. Ученый и публицист Б.Н. Чичерин в мемуарах «Москва сороковых годов» прекрасно описывает Марию Федоровну: «Сблизившись с семьей Самариных, я скоро подружился и с дочерью Марьей Федоровной, которая была замужем за графом Львом Александровичем Соллогубом и жила вместе с родителями. Это была одна из самых достойных женщин, каких я встречал в жизни. И ум, и сердце, и характер, все в ней было превосходно. Она имела самаринский тип, волосы рыжеватые, лицо умное и приятное. Образование она получила отличное и, когда хотела, умела вести блестящий светский разговор, приправленный свойственным семье юмором и иронией, однако без всякой едкости и язвительности. Но обыкновенный ее разговор был серьезный; ум был твердый, ясный и основательный... Одаренная мягким и любящим сердцем, всецело преданная своим обязанностям, она никогда не думала о себе и всю жизнь свою жила для других... А между тем, немного счастливых минут довелось ей испытать в жизни»[136].