Командировка в ад (СИ) - Дроздов Анатолий Федорович

Они не рисковали. Попеременно Душан, Василий и Олег отправлялись вперед, натянув поверх обычной одежды черные защитные комбинезоны из тонкой ткани, почти не пропускавшей тепло. Она давала почти полную невидимость в тепловизоре, вот только вот под ней быстро становилось нестерпимо жарко.

— Четверо! — сообщил Малкович после очередного короткого вылета вперед. — Полицейская машина со знаками полиции Белграда. Как-то далеко от столицы. Перегораживает дорогу. Командир! Мочить всех?

На несколько секунд Несвицкий задумался. Вполне вероятно, внутри — обычные сербские копы, всего лишь не отважившиеся напрямую бунтовать против оккупантов. Под дулами автоматов сложат оружие. Или все же немцы, прекрасно понимающие, что на партизанской войне пленных не берут?

Даже если там сербы, жертвы «контртеррористической операции» Рейха, за одно только выступление под знаменами врага им придется ответить.

— Мочить. Надевайте глушители, окружайте машину и валите всех. Я пока — пас.

Скоро в рации раздались характерные потрескивания — от щелчков ногтем по решетке микрофона. Несвицкий разрешил водителю ехать вперед.

Фары осветили полицейскую машину с дырками в дверцах, стекла высыпались.

— Плохо, командир, — доложил Олег. — Сербы!

Короткий обыск показал: четверо сербских полицейских искали партизан, здесь пока малочисленных. Прямо на сиденье — папка с документами о дислокации немецких частей в Белграде. В багажнике куча оружия, патроны самых ходовых калибров, пулемет.

Василий осветил фонариком содержимое портмоне, извлеченного из куртки водителя. Фото, на нем он — молодой, жизнерадостный, с женщиной и двумя смеющимися пацанами, наверняка жена и дети. Главное — еще живой.

— Курва война… — Несвицкий добавил несколько более крепких ругательств по-варяжски. — Когда не знаешь, где друг, а кто враг, всегда будут такие дурацкие потери. Машину отогнать в кусты и спрятать. Смотрим, что взять из их оружия.

На Петара, впервые в жизни увидевшего изнанку войны, было жалко смотреть. Остальные, уже много раз видевшие смерть, в том числе абсолютно нелепую, отнеслись к происшествию спокойно.

— Господине, то, ради чего мы едем, стоит этих четырех душ? — спросил, наконец, Петар.

— И даже всех наших, поверь, — ответил Несвицкий…

Борис включил автопилот и взялся за ручку двери, чтобы покинуть самолет, но не тут-то было. Машина начала крениться вправо с неизбежным скольжением и потерей высоты. О попадании в цель не могло быть и речи.

Борис выругался. Без авиаудара по мосту он подведет товарищей, и чрезвычайно опасный рейд группы Несвицкого не принесет ожидаемой пользы. Сербский генерал прав: нужно надолго обрубить обе железнодорожные ветви, идущие на юг, в горную местность. Тогда темп германского продвижения снизится в разы. Поэтому на следующий день после отправки их шестерки Касаткин-Ростовский сел за штурвал второго самолета из двух захваченных во время провальной немецкой атаки на БиоМед. Задача наполовину проще, потому что до моста перед узловой станцией он долетел к рассвету и в относительной безопасности — как можно ниже, чтоб не засветиться на радарах. Вот потом предусматривалось рискованное одиночное возвращение. Сначала по подконтрольным Берлину землям, это три-четыре десятка километров, потом более двух сотен по «странным» бановинам, где реальная власть принадлежала скупщинам, не выполнившим приказ о самороспуске. Кое-где заправляли партизаны, этих можно не опасаться, но имелись и дикие земли с высокой активностью уголовного элемента, как из сербов, так и цыган. Вызвать эвакуационный вертолет Борис не мог по элементарной причине — в связи с отсутствием такого вертолета, а также обученных его пилотированию.

Но эти проблемы решаемы — в отличие от отказа автопилота.

Выматерившись в непонятно чей адрес — то ли конструкторов блока управления, то ли технаря, неправильно его прилепившего возле бывшей базы БиоМед, князь торопливо вернул тумблеры в прежнее положение. Руки схватили штурвал. Выровнял крен и тангаж. Не вставая с пилотского кресла, снова запустил автопилот и еще раз был вынужден исправлять траекторию движения.

Так, спокойно. Мост близко, максимум через минуту проступит на горизонте, сказал себе князь. Соответственно, летящий прямо в него самолет заметит охрана, если она есть. Начнет стрелять, а этой гражданской птичке много не надо. Особенно если пулеметная пуля попадет в груз марки С-6. Его на борту полторы тонны, взлетел князь с трудом. Причем эти полторы тонны примерно равны двум с половиной тоннам тротила. Специалисты считают — мосту хватит. Касаткину-Ростовскому, если не успеет покинуть кабину, тем более.

Он заложил вираж и лег на обратный курс. Еще один разворот, снова направление на мост.

Стрелка указателя уровня топлива уперлась в ноль. Если продолжить кружить, двигатель начнет чихать и остановится, утягивая к земле и полторы тонны жуткой взрывчатки, и пилота. Как напевал Несвицкий, когда готовились к подобной операции в Славии? «В баках топлива до цели, ну а цель — она в прицеле. И я взять ее сегодня хочу»[1]. Странно, откуда у него берутся песни, очень разные, словно их сочиняет несколько непохожих людей.

Мысли, соскочившие на феномен его товарища, Борис вернул в единственно необходимое сейчас русло — направить самолет в точное место, в идеале как можно ближе к узловой точке крепления, и не погибнуть самому. Конечно, он волхв, обладает защитным коконом, но полторы тонны С-6…

В наушниках затрещало. Потом прорезался голос с очень резкими интонациями, начавший выволочку со слова «ахтунг!» Оказывается, летательный аппарат проник в закрытую для полетов зону, тем более — на подозрительно малой высоте.

Значит, его маневр с разворотом засек оператор радара. Таиться бессмысленно. Касаткин-Ростовский нажал тангенту передачи и закричал: «Алярм!», проклиная судьбу и Господа: самолет неисправен, плохо слушается, нужно ровное место для вынужденной посадки!

Вместо открытия дверцы дернул за рукоять ее аварийного сброса, она унеслась назад в потоке воздуха от винта. Кабину захлестнули вихри. Был бы женщиной, да без обтягивающей шапочки на голове, неизбежно б разлохматило прическу.

Вот и мост. Триммер на снижение. Несмотря на сброшенный газ и выпущенные закрылки, цель приближалась отчаянно быстро. Стоило отпустить штурвал, угол тангажа неизбежно изменялся, самолет норовил упасть в реку под мостом или даже чуть раньше… Убрав триммер, князь направлял машину до того момента, когда, казалось, через стекло кабины различались уже отдельные кирпичи кладки опор.

Всем телом — влево, в проем двери! И буквально через секунду — оглушающий гром одновременно с ударом чудовищной силы.

Бориса отбросило взрывной волной и оглушило. Он пытался стабилизировать полет, но, видимо, легкая контузия помешала сосредоточиться. Упал и услышал треск ломающейся лодыжки, ногу пронзила боль. По инерции его еще проволокло по земле, несколько раз перевернув, пока голова не встретилась с чем-то твердым, и свет померк.

Очнулся он, видимо, довольно быстро, потому что из второй ноги кровь еще била фонтанчиком. Вышло ее немного, иначе бы давление упало, а в сознание, вполне вероятно, он не пришел бы никогда.

Борис выдернул кусок дюралюминиевой обшивки самолета, пробивший бедро и зацепивший какую-то вену. Боль была такой дикой, что перед глазами ползла серая пелена. Он едва держался на грани сознания.

Флакон с зачарованным раствором Несвицкого. Шприц в колотящихся руках едва не сломался, протыкая пробку. Инъекция прямо через штаны в бедро. Протереть кожу ваткой перед уколом? Ха-ха три раза.

Уговаривая себя, что облегчение наступит буквально через несколько минут, он постарался положить сломанную ногу ровно. Если срастется криво, придется снова ломать. С силой стянул пальцами края раны, оставшейся от куска фюзеляжа. И принялся ждать — остановки крови и хотя бы начального заживления перелома. Тогда, если удастся, он сможет сосредоточиться и улететь километров на пять-десять, там ждать, когда придет в себя окончательно для дальнейшего пути в Високи Планины. Князь закрыл глаза.