Пробуждение Оливии - Элизабет О’Роарк

– Нет, серьезно, что бы ты сделала? Ты бы осталась в университете? Продолжила тренироваться?

Оливия молчит так долго, что я начинаю думать, что уже не дождусь ответа.

– Я бы разыскала своего брата, – наконец произносит она.

Каким-то образом ее слова сжимают мои внутренности железной хваткой. Я не хочу этого знать. Я не хочу знать об этой уязвимой стороне Оливии больше, чем мне известно на данный момент: этого уже слишком много.

– Ты ведь понимаешь, что, вероятно, могла бы просто найти его в интернете, – отмечаю я, но она качает головой.

– Если бы хотел, он бы тоже мог меня найти.

– Так зачем тебе деньги?

– Вероятно, у него была нелегкая жизнь, – тихо отвечает она. – Я просто хочу убедиться, что у него есть все, что ему нужно.

У меня в груди возникает отчетливая боль, пока я слушаю ее объяснения.

– Ты правда веришь, что он все еще жив?

Она отводит взгляд, и ее голос становится жестким и сосредоточенным:

– Мой брат просто безумно умен. А еще хитер. И он был быстрым, он мог обогнать кого угодно. Поэтому я уверена, что он сумел сбежать.

Тут она вскакивает и говорит, что идет спать, прежде чем я успеваю спросить, от чего он убегал. И после того, как она уходит, я продолжаю задаваться вопросом, не преследует ли ее то же самое во снах.

Я выключаю свет, но заснуть мне никак не удается. Убежденность Оливии, что с ее братом все в порядке, не идет у меня из головы. Она цепляется за эту мысль так отчаянно, пожалуй, даже по-детски. Я бы сказал, причина, по которой она не искала своего брата, не имеет ничего общего с тем фактом, что он до сих пор не пытался ее найти…

В конце концов я бросаю свои попытки уснуть и включаю свет, чтобы почитать. Несколько минут спустя в дверях показывается моя мать.

– Почему ты еще не спишь? – спрашивает она.

– Беспокоюсь.

– Оливия – милая девочка, – вздыхает мама. – И она единственная, кто этого не осознает.

Мама права. Похоже, Оливия видит в себе лишь самое худшее и считает, что не заслуживает ни от кого никакой помощи. Тем не менее в ней есть что-то такое, из-за чего мне хочется отдать ей все, что у меня есть.

– Я бы так хотел ей помочь.

Я бы хотел исправить все то зло, что ей когда-либо причинили. Вытащить ее из того ужасного района, положить конец ее кошмарам, защитить от всего плохого, что может подстерегать ее.

– Ты делаешь все, что в твоих силах, – отвечает мама. – Но сейчас тебе действительно нужно немного поспать.

– Не могу. Я так боюсь не услышать отсюда, если она убежит.

Мама колеблется, но затем заходит в мою комнату.

– Займи мою кровать, а я лягу на твоей.

– Даже не знаю, – отвечаю я. – Я ведь уже нарушаю правила, и все это выглядит так…

– Ты искренне беспокоишься за нее, – говорит мне мама. – Я бы не стала этого предлагать, если бы хоть на мгновение допускала, что это на самом деле неправильно.

Я отправляюсь в другую комнату и ложусь на свободную кровать напротив Оливии. Я только-только погружаюсь в сон, когда она начинает говорить. Это что-то неразборчивое, но ее голос звучит очень юно и безумно. Стоит ей сбросить одеяло, как я сразу подскакиваю к ней и, одной рукой удерживая ее на месте, изо всех сил стараюсь убедить, что с ней все в порядке. Я успокаиваю ее снова и снова, уверяя, что она в безопасности.

– Это всего лишь сон, – шепчу я. – С тобой все в порядке.

И происходит нечто невероятное. Она не борется со мной. На мгновение Оливия вздрагивает, как будто ее ударило током, а затем сворачивается в клубок подле меня, прижимаясь головой к моей груди. Ее руки крепко сжимают мою футболку, пока она плачет, даже не просыпаясь.

Я обнимаю ее, пока слезы девушки не затихают и не прекращаются совсем, и тогда происходит нечто чуть менее невероятное, но все же удивительное.

Я тоже засыпаю.

Глава 32

Оливия

Срань господня.

Вот черт, вот черт, вот черт!

Передо мной стоит Уилл Лэнгстром без рубашки.

Я открыто таращусь на него, и, вероятно, это нужно прекратить. Не то чтобы я не предполагала, что он будет выглядеть чертовски привлекательно без рубашки, но это превосходит все, что я могла себе представить. Да, признаю́: иногда я представляю что-нибудь с его участием, и, как правило, это относится к категории 18+. Вот только во время моих фантазий на фоне не звенит будильник и у него нет прижатой к животу подушки или панического выражения на лице, как сейчас.

– Почему ты в моей комнате? – интересуюсь я. Его взгляд становится угрюмым.

– Чтобы разбудить чью-то сонную задницу, – ворчит он.

– И тебе доброе утро, – раздраженно бросаю я, переворачиваясь на другой бок и накрывая голову подушкой. – И я уже видела тебя в шортах, болван. Откуда такая скромность?

У него вырывается недовольный звук, который я игнорирую, и Уилл уходит в свою комнату.

– Она сегодня убегала? – спрашивает Дороти, проходя мимо него.

– Она не покидала своей постели, – отвечает он, не появляясь у меня в поле зрения.

В его формулировке есть что-то подозрительное, но сейчас для меня это не главное. Я не убежала. Перед важным забегом. Перед забегом, из-за которого волновалась до тошноты. Это гребаное чудо!

– Подождите, почему вы только что вышли из комнаты Уилла? Вы спали там? – спрашиваю я у Дороти. Ее глаза удивленно распахиваются:

– Он беспокоился о тебе, поэтому занял мою кровать, а я – его.

Где-то на задворках сознания у меня осталось воспоминание о его руках, обнимающих меня, о том, как я прижималась к его теплой груди посреди ночи.

Может, это был очередной сон… А может, и нет.

Когда мы прибываем на трассу, Уилл в сторонке прохаживается вместе со мной и произносит свою стандартную подбадривающую речь, которая в адаптации для меня не столько «подбадривающая», сколько в духе «хватит сходить с ума». Он поддерживает меня, несмотря на то что в этот момент у него есть тысяча других дел и других людей, с которыми нужно разобраться; несмотря на то что молодой тренер, прогуливающийся с этой конкретной студенткой, не может не вызывать подозрений.

Я знаю: то, что он проводит со