Приговор, который нельзя обжаловать - Надежда Зорина

Все утро он продумывал способ самоубийства, остановился на снотворном как наиболее простом и безболезненном, и чуть было не осуществил, но потом опомнился.

Он опомнился… И захотел убить… Но не убил, не убил, потому что опомнился окончательно, стал пробивать ее первую публикацию. Он ведь не убил ее тогда!.. Ведь не убил же! Это так легко было сделать. И никто бы на него не подумал – да кому бы это в голову пришло?

А потом…

Он потому с таким наслаждением и причинял ей боль… Да, он причинял ей боль, наслаждался ее болью. Потому что вынести ее сам без боли не мог, ее существование, ее стихи вынести. Он не мстил, он просто защищался.

Но ведь он же ее не убил, все-таки не убил. Он продолжал пробивать ее стихи, только этим и занимался. Все предисловия к ее сборникам написаны им, и с какой любовью написаны! Да, он любил ее, хоть и изо всех сил ненавидел!

А потом, когда она умерла… Не было страшнее несчастья. Он ведь искренне, искренне переживал!..

Сегодня, вероятно, умрет он сам. Ну-ка, какую она ему смерть уготовила? Она, конечно, написала об этом.

Коньяку, сигарету – и дальше читать.

Обвинения, опять обвинения, ну сколько же можно? Да ко всему она его еще представляет каким-то мелким, трясущимся за свою жизнь трусом. Вот это уж несправедливо! Вот это просто клевета! Будто он смерти так боится, что теряет рассудок. Вот уж нет! Разве он боится? Разве он когда-то боялся? Он даже однажды задумал себя убить. И убил бы, если бы… не опомнился. Да и сейчас, когда ему грозит такая опасность, разве боится? Ну да, боится, сейчас боится. Но ведь любой бы на его месте боялся! Это так естественно – бояться смерти. Любой самый храбрый храбрец боится.

Телефон? Вот оно что! Вот какая участь ему уготована! Ему подбросили телефон с взрывным устройством! Очевидно, на вечере, вместе с рукописью подбросили. Как же он не заметил?! И все это время сидел рядом с бомбой, а думал, что в безопасности. Хорошо, что успел дочитать! Ему в любой момент могли позвонить… Нужно срочно избавиться от телефона!

Да где же он? Маленький розовый дамский мобильник-раскладушка – так он должен выглядеть. В кейсе нет. Где же тогда? Подбросили в карман пальто? Тоже нет – ни в карманах, ни за подкладкой.

Раздеться и осмотреть всю свою одежду – вот что нужно сделать…

Он с ума сошел. От страха, от ужаса совершенно перестал соображать. Телефон, конечно, где-то в квартире. Убийца проник и подбросил. Потому и замок заедал. Только как тут все обыщешь, столько вещей! Можно и не успеть.

Ах, какой он дурак! Да ведь если он не ответит, не нажмет кнопку приема, и взрыва никакого не произойдет. Надо только не отвечать – и все. Будут звонить – а он не ответит. Тут ведь так и написано:

«… открыл крышку телефона и нажал на кнопку приема».

А если не открывать и не нажимать…

Но зачем Софья все это так конкретно расписала? Неужели не понимала, что тем самым предупреждает его? Или тут какая-то штука, которую он не может понять? Или она полагала, что он добровольно согласится дать себя убить, следуя ее инструкциям? Ну нет! Он убить себя не даст!

Он понял! О телефоне она написала, чтобы сбить его с толку. На самом деле бомба установлена не в телефоне, а где-нибудь… в каком-нибудь бытовом домашнем приборе. В электрочайнике, в телевизоре, в компьютере или… В обогревателе! Решила повторить шутку. Ха-ха! Смешно, не правда ли? Но ведь как просто все разрешается. Он не будет пить чай, и до телевизора ли ему теперь? И дошутить ей шутку не даст. Первые три главы закончились, а в конце четвертой придется поставить многоточие. Конечно же он доживет до утра, купит домик в деревне, напишет еще много хороших стихов – боль и ужас действительно отличные стимуляторы. Переживший сегодняшнюю ночь, он станет великим поэтом. Нужно только ее пережить…

Прежде всего вырубить под корень все электроприборы, затаиться – и пережить.

Телевизор – долой! Компьютер – к черту! Чайник – прочь! Что еще?

Господи! Телефон! Стационарный телефон! Да ведь, скорее всего, он-то и таит главную опасность! Наверняка бомба здесь… Вот как она хотела его перехитрить. Вырубить, вырубить!

Все. Коньячку для успокоения нервов, и можно вернуться к первой странице. Перечитать по новой, уже совершенно спокойно.

… Вот уж чего он совершенно от себя не ожидал – это того, что уснет в такой ситуации. А он взял и уснул, сидя на полу, читая рукопись Софьи, незаметно как-то задремал. Но что же его разбудило?

Был какой-то звук… Да, точно – толчок для пробуждения был звуковой. Знакомая мелодия звучала, только не вспомнить какая. Или она ему приснилась? Нет, не приснилась, он помнит, что, когда проснулся, мелодия еще несколько секунд звучала. Что же это за мелодия?

Ах вот, она снова звучит! Да ведь это… Да ведь это же… его мобильник!

Дурак! Идиот! Полный кретин! Все предусмотрел, а самое главное… Бомба, вот она… Вот оно…

Выбросить в форточку. Только бы успеть… Шторы нельзя раздергивать… Выключить свет и раздернуть. Некогда, некогда! Не успеть! Не надо свет, не надо шторы, на секунду только высунуться, не успеют за секунду его убить, даже прицелиться не успеют. Форточку – рывком… Черт, черт, черт!

Успел! Вот сейчас раздастся взрыв. Внизу могут быть люди… Но ладно! Может, и нет никого, может, и обойдется!.. Да и… человек обязан прежде всего спасать самого себя. Это естественно! Просто естественно! Закон природы…

Ничего! Ни-че-го! Он явственно слышал, как мобильник ударился о землю – и ничего не произошло. Злая, жестокая девчонка! Она просто решила над ним посмеяться. Испугать до ужаса – и посмеяться над его страхом, над его некрасивым страхом, смешным страхом труса и подлеца по жизни.

Зря только мобильник разбил. Хороший был мобильник, дорогой, с камерой. Проклятая девчонка! Да за что же она его так возненавидела? Ничем он не заслужил такую ненависть, для нее же старался. Это несправедливо, несправедливо! О боже мой, как же он сам ее ненавидит!

Коньяку, сигарету – и спать. Пока с ума не сошел от ненависти, пока с ума не сошел от страха…

Великолепная вещь – коньяк, успокаивает и лечит мозги, способствует отрезвлению мысли. Вот он выпил полную рюмку – и совершенно успокоился, потому что понял: бояться ему нечего – с ее стороны это только злая, жестокая шутка, – и ненавидеть ему тоже больше некого – она, слава богу, уже ничем не сможет ему навредить.

Телефон?! Опять телефон?! Но как может опять звонить телефон? Это неправда, неправда, никакой телефон звонить не может! Но звонит…

Да что же он?! Да ведь это же… Да ведь это же смерть!

Бежать! Из квартиры вон! Она все-таки его перехитрила. Это не шутка, а в самом деле убийство. Но если сбежать…

Невозможно сбежать! Баррикада из мебели. Кресло, тумбочка, шкаф… Он же сам запер себя, сам завалил выход, сам подстроил себе ловушку. Отсюда не выбраться. Да как же? Да как же?

Господи! Помоги, спаси! Я прошу Тебя, Господи!

Выбраться невозможно. Значит, нужно найти телефон и выбросить. Попытаться спастись таким образом. Пойти на звук мелодии и найти. Так просто…

Так жутко. И все равно – смерть.

Вот где телефон оказался – в ящике стола. Ну как же он не проверил? Как же с самого начала не догадался проверить здесь?

Ах ты господи! Да ведь это и не телефон – детская игрушка. Смешная детская, совершенно безопасная игрушка. Детская игрушка – вот оно что: она на загубленное детство свое намекает. На детство свое несостоявшееся – детской игрушкой. И это, вероятно, последняя шутка – прикол, как они, те, в чьи ряды благодаря его стараниям не влилась Соня, это называют. Ну что ж, посмеемся! Да, очень смешно! Господи, как же это смешно! Остроумная девочка. Как смешно, боже мой, как смешно!..

Нет! Что? Не может быть! Ах нет, нет, нет, нет!

Глава 6. Аграфена Тихоновна

Да разве я пожалела хоть раз – их или себя – за эти несколько дней, в которые выполняла последнюю волю моей девочки? Не пожалела и сейчас не жалею. И сердце почти не болит, так только, ноет слегка. Мне никого не жалко и совсем не страшно. А кого жалеть? Чего бояться? Долг выполнен, душа моей девочки успокоилась. Меня не мучают больше кошмары – Сонечка простила.

Все мертвы, все прощены и успокоены, теперь очередь за мной. Убийца придет, когда за окном совсем смеркнется.

Холодны и пусты мои комнаты, хотя я еще здесь. Мои вещи меня уже не принимают в расчет, не желают подчиняться: от чайника стало вдруг почему-то бить током, чашка упала на пол и разбилась.

Чай заварился плохо. Не страшно, лишь бы согреться. Холодно, мне все время холодно. Пожалуй, это одно только и мучает. В тот день, когда погибла Катя, меня так знобило, что под двумя пуховыми одеялами не могла согреться, и чай не помогал. Игорек все с каплями вокруг меня суетился, а я пила чай, горячий, почти кипяток, но все равно согреться не могла.