Переводчик - Александр Шувалов

– Но папа же в Австрии...

– Это ты так думаешь. Все, жду.

Время до приезда мужа мадам Малыгина провела сидя на диване, глядя в никуда и ни о чем не думая. Когда послышался звук открываемой двери, она пошла в прихожую встречать блудливого супруга, предварительно почему-то зайдя на кухню.

– Что случилось? – с порога раздраженно спросил Владимир свет Георгиевич. – Какой папа? Почему ты, черт подери, срываешь меня с работы? – И с этими словами наклонился, чтобы развязать шнурок.

– С работы, значит, – повторила за супругом Валерия, и в ту же секунду ее любимая, оставшаяся еще от бабушка чугунная сковородка, на которой так чудесно пеклись блинчики, опустилась на лысину супругу.

Она положила сковородку на место, вымыла руки, вернулась в прихожую, посмотрела на лежащего неподвижно в лужице вытекающей из черепа крови мужа, взяла трубку и вызвала «скорую». И только после этого заплакала, сначала тихонько, как обиженный ребенок, и уже потом по-бабьи, с воем. С этим же воем она встретила и проводила врачей, забравших ее мужа. Теперь она действительно походила на гусыню с коровьим взглядом, причем гусыню в безутешном горе.

Милиция по данному происшествию, конечно же, не выезжала. Нашли дураков, ездить по всяким пустякам на Остоженку. С таким рвением не по разуму можно и до Капотни дослужиться, а то и до Мончегорска....

Нейрохирурги пять часов боролись за жизнь Малыгина В. Г. и победили. Через неделю, когда состояние больного из «тяжелого, но стабильного» перешло в стадию «уже менее тяжелого, но по-прежнему стабильного», лечащий врач наконец-то разрешил супруге навестить его. Когда больной увидел входящую в палату Валерию, он попытался встать или хотя бы позвать на помощь. Ни то ни другое у него не вышло. Тогда он просто заплакал. Она присела на краешек кровати мужа, погладила его бессильно лежащую руку и тоже заплакала. Так они и плакали вдвоем, один – распластавшийся на больничной койке, другая – в любви и заботе склонившаяся над ним.

Доктора, курирующего лечение Владимира Георгиевича, порадовали размеры «благодарности», полученной от Валерии Игоревны, и, признаться, несколько удивили два факта. Первый: каждый раз при виде входящей в палату супруги больной Малыгин начинал горько плакать. И второй: когда мадам Малыгина услышала от врачей о возможных последствиях перенесенной им черепно-мозговой травмы (головные боли, нарушение деятельности опорно-двигательной системы и многое другое, не менее приятное), она почему-то не выглядела особо огорченной.

Глава 33. Геи и феи

Вечер двенадцатого числа все того же зимнего месяца декабря глава финансового отдела империи выдающегося жизнелюба В. Г. Малыгина Арнольд, нет-нет, не Шварценеггер, а вовсе даже Вайнерман встретил в баре на Тверской неподалеку от гей-клуба «Дары моря» в компании институтских друзей Миши Сударикова и Кости Негея. Эти двое были голубыми, как яйца дрозда, а Костя за свою фамилию и полное ей несоответствие даже удостоился в определенных кругах погоняла Милый лгун.

По бару слонялись манерные мальчики специфической наружности, так же как и Миша с Костей, они ждали девяти часов, когда в «Дарах» «соберутся все наши». В воздухе носились ароматы пота и парфюмов. Собеседники Арнольда жадно его вдыхали, начиная понемногу возбуждаться, сам он из вежливости старался не морщиться. К гей-тусовке Вайнерман относился с легким презрением, впрочем, как и к Сударикову с Негеем, но бизнес дело святое. Его собеседники в своих банках занимали далеко не последние посты, а потому были людьми весьма и весьма ему нужными.

– Значит, во вторник 17 000 на Кайманы, в четверг – 18 500 на Кипр. – Чтобы хоть как-то перебить мерзкий, все усиливающийся запах, Арнольд закурил сигару. – Сколько за прогон?

– Девять.

– Девять? Миш, ты охренел, вся Москва за шесть процентов гоняет.

– Вот и гоняй через всю Москву, у тебя же суммы копеечные, скажи спасибо, что помогаю по старой дружбе.

– В жопу такую дружбу!

– В жопу? Давно пора! Кстати о жопе, Костя, посмотри, кто это у стойки в кожаных брючках? – Миша указал наманикюренным мизинчиком на миниатюрное ангелоподобное существо с румянцем во всю щеку и роскошными льняными кудряшками, похожее на Леля из сказки. Существо взгляды друзей почувствовало, а потому томно отклячило задик и часто-часто заморгало длинными ресничками.

– А, этот... Двустволка с Украины, здесь на гастролях.

– Обидно, а я так хотел чистой и светлой любви.

– На халяву, значит?

– Почему на халяву, я просто верю в любовь, – томно промурлыкал Миша и, повернувшись к Арнольду, уже без всякой истомы в голосе продолжил: – У тебя действительно копеечные операции, так что не удивляйся, если через месячишко еще процент задеру. И вообще, когда тебе надоест наконец этой ерундой заниматься в своей богадельне, да еще и за гроши? Платят-то, небось, десятку, не больше?

– Пятерку, – застенчиво ответил Вайнерман.

– Пятерку сейчас старшая операционистка в приличном банке имеет. Короче, херней кончай заниматься, иди к нам, у нас скоро должность зама отдела по работе с физлицами освобождается. Такое место! Через пару-тройку месяцев, когда осмотришься, в полном шоколаде будешь, зря, что ли, Плешку с золотой медалью окончил...

– Я подумаю.

– Подумай, только недолго, на такое место охотников тьма.

– Ладно, ребята, мне пора, – Арнольд рассовал по карманам телефон, сигарницу, зажигалку и встал.

– А может, с нами останешься? – игриво подмигнул другу Костя. – Чувствую, сегодня такая охота будет...

– Конечно же будет. Мне уже охота, – засмеялся Миша.

– Меня ждут, пока, – перекинув через плечо ремешок сумки с ноутбуком, Вайнерман двинул к выходу. На улице ему попался на глаза Лель-гастролер со старенькой «Нокией» в руке. Отбросив манерность, тот орал на всю Тверскую:

– Стас, ты шо, охерел в корягу или тебе бабки не нужны? Говорю же, Дитер приезжает. Какой-какой, этот, как его, Хутен... Хотен... а, бля, Хупенкотен, помнишь? Да. Да. Как в прошлый раз: отхарить в два смычка, потом обоссать в два ствола и так пару раз за ночь. И тонна евро на кармане, прикинь. Скорее думай, а то я Колька подпишу... – Увидал Арнольда, на всякий случай улыбнулся ему и поморгал.

Обойдя Леля-пидора, Арнольд разыскал среди многих припаркованных машин свою скромную «Нексию» и забрался внутрь. Пока прогревался двигатель, достал трубку и позвонил:

– Мама, я скоро буду.

– Мерзкий мальчишка, ты опаздываешь, я очень на тебя сердита.

– Прости меня, мамочка.

– Будешь наказан.

– Да, мамочка, конечно.

Арнольд включил поворотник и тронулся. На душе его пели райские птицы, и сердце замирало в предвкушении. Путь его лежал на Сокол, и спешил он, естественно, не к своей родной маме Софье Григорьевне Вайнерман, урожденной Копиевкер, а к ушлой проститутке с творческим псевдонимом Нана. Когда-то, в конце прошлого века, эта дамочка приехала из родного Кургана покорять столицу с дипломом врача-психиатра наперевес. Однако врачебная карьера не задалась, в Москве психиатров оказалось еще больше, чем психов. На малую родину возвращаться категорически не хотелось, и неглупая девушка Нана, тогда еще Катя, проанализировав рынок спроса-предложения, нашла свою нишу и начала ковать денежку, предоставляя нетрадиционные услуги закомплексованным богатеньким буратинам. И весьма успешно, между прочим. Пятилетний опыт работы в курганском дурдоме помог правильно строить отношения с клиентами и ничему никогда не удивляться.

Оставив машину на стоянке рядом с домом, он подбежал к подъезду и открыл дверь.

Лифт быстро поднял его на седьмой этаж.

В прихожей его встретила «мама» в длинном халате и в бигуди. Выглядела она грозно.

– Мама, я... – начал с порога оправдываться «сынок».

Две звонкие, но несильные оплеухи справа и слева (что значит опыт) прервали этот лепет.

– Мерзкий мальчишка, ты опять опоздал. Я знаю, ты весь день плохо себя вел. Быстро иди в свою комнату и раздевайся. Я тебя сейчас накажу.

– Да, мама, – Арнольд вошел в «свою» комнату со школьными учебниками на полке, игрушками на шкафу и расписанием уроков ученика четвертого «Б» класса на стене.

– Быстро раздевайся.

– Да, мама.

Голенький финансист лежал на животе на диванчике, а «мама» опять же звучно, но не слишком сильно (что значит техника) била ремнем по пухлым ягодицам.

– Мамочка, прости меня, пожалуйста, я больше не буду, – Арнольд заплакал.

– Ты плохой мальчишка, ты должен быть наказан, – не прекращая порки, она взяла страпон и аккуратно (что значит практика) засунула его «сыночке» в задницу, – вот тебе, будешь знать... – Что такое интересное он будет знать, не прозвучало, да в этом уже и не было нужды: Арнольд орал в полный голос (что значит хорошая звукоизоляция), его тело тряслось от рыданий и оргазмов, процесс воспитания достиг кульминации.