Сейф дьявола (роман и повести) - Йозеф Глюкселиг

— Думаю, ему никакой разнос не страшен. От него все отскакивает, как от стенки горох.

— Ну, на этот раз все значительно серьезнее. Я сам слышал, как Краус говорил, что последний случай будет разобран на партбюро. Наверное, сегодня будете заседать.

— А что, собственно, произошло?

— Речь идет о подлоге.

— Ну, если дело только в этом, то Валека надо было разбирать каждую неделю.

Во время разговора Рубаш снял с себя плащ и держал его над раковиной умывальника, чтобы с него стекла дождевая вода. Затем он опять обратился к Чернику:

— С кем же на этот раз Валек сыграл злую шутку?

— С шефом и со всем руководством редакции…

— Ну, тогда действительно Краус может поднять этот вопрос на партбюро…

Рубаш хотел было продолжить разговор, но в коридоре послышался громкий голос секретаря Брандла:

— Совещание! Все на совещание!

Журналисты взяли блокноты и направились в комнату, где по понедельникам регулярно проводились совещания работников редакции. И хотя повестка дня была обычной, проходило оно в весьма напряженной атмосфере.

Причина крылась в плохом настроении главного, о чем неофициально были проинформированы все члены редакционного коллектива. Возможно, определенную роль сыграла и нервозность некоторых журналистов.

Несмотря на то что голос Крауса выдавал его раздражение, он и на этот раз не изменил своей привычке — на пороге новой рабочей недели пожелал сотрудникам редакции трудовых успехов. После этого он перешел к анализу выполнения плановых заданий.

— Семнадцатый номер — а это, как вы знаете, первый сентябрьский — был сдан в полном объеме и вовремя. Нарушение графика произошло только в одном случае — в военном отделе. С майором Валеком мы уже разобрались, и руководство редакции сделало соответствующие выводы. Кроме того, я хотел бы обратить внимание не только товарища Крейзловой, но и других журналистов на то, что материал без качественных фотоснимков я не считаю законченным и готовым к публикации. На этот счет я не принимаю никаких оправданий. Если с вами не поехал наш фотокорреспондент, извольте достать снимки другим путем, но они должны быть качественными, годными для печати.

Доктор Краус сделал небольшую паузу и придвинул к себе макет будущего номера. На нем были помечены темы статей, фамилии авторов и сроки сдачи материала. Зачеркнутое красным карандашом означало, что эти материалы уже сданы.

— А теперь перейдем к двадцатому номеру. У кого проблемы со сдачей или с тематикой материала?

— Я бы хотела перенести срок сдачи интервью с Карлом Хёгером, — первой отозвалась Квета Балкова. — Я не успею его сделать до среды, как было запланировано, потому что Хёгер вернулся со съемок только в пятницу вечером…

— Когда реально ты сдашь интервью?

— В следующий понедельник…

— Хорошо. У кого еще есть изменения?

Больше желающих скорректировать график не было, поэтому началось свободное обсуждение. Такой способ предлагать материал в номер Краус завел в редакции несколько лет назад. И он себя полностью оправдал. Во время обсуждения любой член редакционного коллектива мог высказать свое отношение к предложенным темам, выбрать по своему вкусу самую интересную. Это также вынуждало некоторых журналистов всесторонне обдумывать темы перед тем, как вынести их на суд товарищей. Руководство редакции имело при этом возможность оценить инициативу и находчивость отдельных редакторов. Не раз во время дебатов вдруг всплывали темы, оказывавшиеся намного интереснее тех, которые планировались. У этого метода были и другие преимущества: все ясно видели, кто и насколько будет загружен работой в последующие недели. Если обнаруживалось, что кто-то недостаточно занят, вмешивался главный и давал этому сотруднику свои задания, правда не всегда приятные: корректуру, подготовку редакционных донесений, дежурства, ведение статистики и так далее. Краус утверждал, что такие задания — неофициальное взыскание за леность мысли в подборе удачных тем для статей.

На этот раз при обсуждении не было недостатка в интересных предложениях. Прямоугольники на макете Краус быстро заполнял принятыми темами будущих статей. Все шло гладко до тех пор, пока главный не дал слово Чернику. Тот предложил в первый октябрьский номер статью «По следам краловаков». Первым на это предложение откликнулся сам Краус:

— Что ж ты предлагаешь статью о каких-то краловаках, когда у тебя уже есть интереснейший репортаж с Шумавы? Или ты хочешь положить его под сукно и ждать, пока о нацистском тайнике напишут другие журналы?

— Об этом и речи быть не может. Но дело в том, что репортаж об открытии тайника пока нельзя публиковать.

— Почему?

— У меня нет разрешения тех товарищей, которые приступают к обследованию подземелья. Им требуется спокойная обстановка.

— Я понимаю, но когда об этом станет известно общественности, будет поздно. Произойдет то же самое, что с шумавскими озерами. Тогда ты тоже был самым информированным. И что из этого вышло?

— На этот раз я застраховался. Репортаж об обнаружении тайника я уже написал. После совещания передам его, но публиковать этот материал мы пока не можем.

— Хорошо. В таком случае статью о краловаках берем условно. Мы ее напечатаем в том случае, если ко времени выхода в свет номера не будет получено разрешение на публикацию репортажа о тайнике. А кто нам даст знать о том, когда его можно будет публиковать?

— Я рассчитываю, что завтра утром вновь поеду на Шуману. Как только мне станет известно что-нибудь новое, я тут же позвоню. Кроме того, я хочу собрать материал о краловаках. На Шумаве я нашел одного человека…

— Хорошо, это уже твое дело. Меня интересует, нужен ли тебе фотокорреспондент с машиной, пока ты будешь исследовать подземелье и вопрос о краловаках.

— На все время, конечно, нет. Как только появятся конкретные результаты, я тут же позвоню и Антонин сможет ко мне приехать.

— Согласен. А теперь пойдем дальше…

Редакционное совещание продолжалось. Неожиданно его прервал приход секретарши, которая вызывала Черника к телефону.

— Звонят по междугородной, — доложила она Краусу, обычно запрещавшему вызывать кого бы то ни было с совещания. Когда Черник вышел, она сообщила, что звонит долгожданный подполковник Вумл.

— Гумл, дорогая, подполковник Гумл…

Петр быстро схватил телефонную трубку.

— Вам, уважаемый журналист, просто невозможно дозвониться, — шутливо говорил подполковник. — Пытался сделать это утром, но вы, видно, отсыпались после воскресенья, да?

— Как раз наоборот. Сегодня я был в редакции уже в половине девятого.

— И это, по-вашему, рано?

— Для такой погоды даже чересчур рано. Но, вижу, столь мерзкая погода не могла испортить вашего хорошего настроения. Или я не прав?

— Абсолютно правы. Секретарша вам сказала, что завтра я возвращаюсь на Шумаву?

— Да. Я очень рад, потому что это означает — дома у вас все в порядке.

— Разумеется! Это была просто глупость со стороны моего парня и его друга: они отправились в гости к родственнице друга и, конечно, задержались там. Вдобавок ко всему они заблудились в этом Линце. Поэтому ничего удивительного, что автобус уехал без них. Хорошо, что у ребят хватило ума вернуться к этой родственнице и от нее позвонить в Прагу. Жена узнала, что с сыном все в порядке в пятницу утром, а в субботу Иван приехал домой. Вот и все приключение.

— Я же вам говорил, что это просто недоразумение.

— Но хватит об этом. Я звоню вам не для того, чтобы рассказать о похождениях моего сына. Завтра утром я вместе с капитаном Бенедиктом уезжаю на Шумаву. Мы посоветовались с ним и решили: если вам интересно, то мы приглашаем вас с собой.

— Это просто замечательно! Во сколько и откуда отъезд?

— Ждите нас в шесть часов утра у цветочного магазина, там, где вас высадил шофер, когда мы возвращались в Прагу.

— Отлично! С нетерпением жду встречи с вами и с Шумавой!

— До свидания!

Петр Черник медленно положил телефонную трубку. По оконному стеклу все еще барабанил дождь. У некоторых эти звуки вызывают раздражение. Чернику же казалось, что день вдруг наполнился солнцем и покоем. Радостное, светлое настроение овладело всем его существом.

Милан Грубер

Пациент секретной службы

повесть

1

Ночные дежурства в полицейском участке городка Гёпфриц, что на севере Австрии, всегда проходили однообразно. Для инспектора Якоба Пассвега подлинным мучением было высидеть восемь часов в пустом полутемном кабинете, сонно глядя на выцветшую карту гёпфрицких окрестностей и снимая время от времени телефонную трубку, чтобы заверить усердного служаку — комиссара Мольцера из участка в Хорне, что в районе все в порядке. За те несколько месяцев, в течение которых инспектор сидел в этой богом забытой дыре, дежурства проходили одинаково спокойно и неинтересно. Все это совершенно не устраивало человека, чувствовавшего себя в своей стихии только тогда, когда бешено трезвонят телефоны, завывают сирены полицейских машин, а по комиссариату грохочут сапоги полицейских оперативного отряда.