Пока едет «Скорая». Рассказы, которые могут спасти вашу жизнь - Андрей Звонков

Таня ничего из этой беседы не поняла, но зачем-то запомнила. И когда они выходили из подъезда, спросила Сашу:

– А почему «Корсар»?

– Потому что капитан Блад был врачом и пиратом, корсаром, – ответил Ерофеев и окончательно запутал Таню, а она, чтоб он не посчитал ее еще большей дурой, чем уже считал, не стала расспрашивать, кто это такой.

Она спросила у сестры, знает ли та, кто такой капитан Блад. На что сестра принесла книгу Рафаэля Сабатини[99]. Таня проглотила этот пиратский роман за три дня и поняла, почему Ерофеев использовал позывной «Корсар». Она ощутила не внешнее, а внутреннее сходство литературного персонажа и реального человека.

У мужчин тоже иногда болит живот. И хотя болезненные ощущения чаще посещают женщин в силу их физиологии, схожие неприятности бывают и в мужских животах.

Таня повесила фонендоскоп на шею, в нагрудный кармашек положила неврологический молоток и маленький фонарь, которым американские врачи обожают светить в глаза в надежде увидеть там что-то особенное. В один карман сунула тонометр, в другой – глюкометр и пожалела, что нет зеркальца на лоб, как у ЛОР-врачей. Тогда уж точно никаких сомнений – врач приехал, специалист по животам.

Живот болел, и в этом не было сомнений. Таня осматривала немного рыхловатого парня, который все норовил, вопреки своей болезни, заглянуть ей в декольте, ощупывала ему живот, изучала симптомы раздражения брюшины, и все ее выводы сходились к тому, что воспален аппендикс. Боль определялась справа внизу живота, но какая-то неубедительная боль. И вдруг Таня вспомнила:

– А что вы ели?

– Когда? Вчера? – Парень чуть повернулся на правый бок. – Так удобнее. Да ничего я не ел такого…

– Какого такого? Что вы имеете в виду под «таким»?

– Ни колбасы, ни сала, ничего острого, или соленого, или копченого… – перечислил больной. – Суши ел… сасими, роллы… а нет… это было, черт… сейчас вспомню… грибы шиитаке были в ресторане. Но там все свежее.

Таня посмотрела краем глаза на Ерофеева – тот высунул кончик языка и пытался что-то на нем увидеть. Саша дурачился. «Он мне не подскажет, – подумала она. – Что же еще посмотреть?» Ерофеев все рассматривал язык. И до Тани дошло:

– Язык покажите!

Больной показал язык, а Ерофеев принялся чесать свой пальцем. Таня решилась и тоже потрогала язык больного пальцем – тот был сух. Ерофеев сунул руку под мышку и держал так ее, рассматривая люстру на потолке. Таня полезла в ящик, достала термометр и протянула больному:

– Меряйте температуру! Рвоты или тошноты не было?

– Было, – сказал парень, засунув градусник под мышку. – Я проснулся оттого, что тошнило. Вчера мы немного выпили, ну совсем чуть-чуть, граммов пятьдесят-сто коньяка, и я не пьяным лег спать. Когда приехал, часа три еще сидел в Интернете, потом спать лег, а утром проснулся от тошноты, хотел вызвать рвоту – думал, отравился или что… не идет. Давился, давился, да все без толку. Да меня и сейчас подташнивает, нехорошо и трусит…

– Что делает?

– Трусит… – Парень потряс руками. – Морозит… Не знаю, как еще сказать…

– Знобит? – подсказала Таня.

– Да, что-то вроде, но не так, как при гриппе, а как-то изнутри…

Таня снова оглянулась на Ерофеева, но тот изучал ногти на руках. Она уже подумала, что ей тоже надо осмотреть пальцы у больного, но Ерофеев вдруг перевернул руку ладонью вверх.

– Повернитесь на левый бок, – сказала «доктор» больному.

Парень послушно повернулся и закряхтел:

– Не могу, тянет… больно.

Таня забрала термометр – на нем значилось тридцать семь и семь, а Ерофеев почесал себе живот через рубашку. И она вспомнила один симптом, который показывали Саша и Сомов. Девушка не помнила, как он назывался по автору[100], но скомандовала:

– Лягте на спину.

Парень выполнил приказ, а Таня натянула над животом футболку так, чтобы ткань чуть касалась кожи, и быстро сверху вниз несколько раз провела пальцами по животу: слева и справа.

– Ой, – крикнул парень, – больно!

– Справа? – уточнила Таня и хотела еще раз повторить, но больной поймал ее за руку.

– Не надо. Как будто током пробивает и теперь ноет.

Ерофеев изобразил лицом: «Еще что-то неясно?»

Таня убрала все приборы в ящик. Поджала губки, сделала самое серьезное выражение лица и сказала:

– У вас острый аппендицит. Нужно ехать в больницу. Собирайтесь!

Она ждала нытья: «Да не надо, а может быть, пройдет? Давайте подождем? Сделайте мне укольчик…» – однако парень задал только один вопрос:

– Это точно?

Он смотрел ей в глаза. И она не дрогнула, не отвела взгляд, а сказала очень серьезно и уверенно:

– На сто процентов, все симптомы и температура. Да вы сами видите. У меня нет сомнений.

– У меня тоже, – сказал Ерофеев, придурковато улыбнувшись. – Доктор, она знаить точно… Мне, кароче, че, звонить, место просить?

Таня сжала губы в куриную попку, чтоб не рассмеяться, и сказала вот так, не разжимая губ:

– Да, пожалуйста, позвоните и запросите место для мужчины с острым аппендицитом.

Ерофеев извлек телефон и принялся дозваниваться.

Таня поняла: у Саши отличное настроение, она все делала правильно, нигде не ошиблась, и сейчас он просто дурачится, чтоб снять ее напряжение и волнение.

Парня отвезли в хирургию, там подтвердили диагноз, и не успела бригада уехать, как больного уже побрили[101], переодели и подняли в экстренную операционную.

В машине Ерофеев спросил у Тани:

– Ну что, продолжаем ролевые игры?

Она кивнула в знак согласия.

Весь день до шести вечера они осматривали больные животы, была одна больная спина – радикулит у жениха на свадьбе после того, как он вынес невесту из ЗАГСа на руках, и гипертоническая болезнь, когда пожилая женщина никак не могла снизить себе давление. Животы… животы… Утро началось с аппендицита, потом был острый холецистит – отвезли. Не успели вернуться на подстанцию, прямо во дворе дали еще один вызов – «болит живот у мужчины шестидесяти лет». И впервые Таня услышала абсолютную тишину в животе, а где-то на грани слуха тукало сердце и время от времени раздавался тонкий звук, будто капля в блюдце упала. Живот болел весь – от верха до низа и справа налево. Язык – как терка. Давление очень низкое. Рвота была, а теперь только позывы, также позывы на дефекацию. Вот тут Таня испугалась. Она беспомощно попросила:

– Саша, я ничего не понимаю. Живот молчит… Перитонит вроде бы есть, но весь живот!

Ерофеев перехватил эстафету. Он не стал демонстрировать свое начальничество, просто задал два вопроса:

– Когда живот заболел?

– Вчера вечером, – кряхтя, ответил мужчина.

– Аритмия сердца бывает? Мерцательная?[102]

– Да, – сказал мужчина, – бывает. Сама собой проходит или таблетки выпью – и успокаивается.

Ерофеев, обращаясь и к Тане, и к больному, сказал:

– Везем в больницу, срочно. Ставим капельницу с ГЭКом[103], носилки, место запрашивай на острый живот.

– А что у него? – тихо спросила Таня.

– Я не уверен на сто процентов, но все говорит за то, что это тромбоз кишечных артерий.

От выражения лица Ерофеева Таню мороз продрал по спине.

Они отвезли мужчину в ту же больницу, что утреннего парня с аппендицитом. И снова дежурный хирург согласился с поставленным диагнозом. Прямо из смотровой он позвонил куда-то и сказал коротко:

– Катастрофа в животе.

Выйдя из приемного, Таня пристала к Ерофееву:

– А тромбоз кишечных артерий – это очень страшно?

– Очень, – коротко ответил Саша, – мы его привезли умирать.

– Неужели ничего нельзя сделать?

– Вчера еще можно было бы, – говорил спокойно Ерофеев, но она чувствовала, что ему нехорошо. Она могла бы не расспрашивать, понять его состояние, перенести разговор на другой раз, но что-то, интуиция, наверное, подсказывало – другого раза может не быть.

– То есть если бы он вызвал скорую вчера и его отвезли бы в больницу, был бы шанс спасти?

– Да. Только не спрашивай меня, почему он не вызвал вчера. Я не знаю, я не могу ответить на этот вопрос уже пять лет, почему они отказываются от больниц с острым инфарктом, острым тромбозом, инсультами. Я не знаю, откуда берется эта формула: «А может, подождать?» Я не знаю, почему они нам не верят. Но я знаю, что каждый человек вправе распоряжаться своей судьбой – и этот мужчина распорядился ею так. Сократив время своей жизни до двух суток в реанимации. Может быть, знай он, что происходит в его животе, он бы иначе поступил. Но он не знал. Он думал, что это так, ерунда, поболит – и пройдет… и ждал всю ночь и полдня, пока не понял, что не проходит. Но время-то уже ушло. И у него в животе сейчас гной вперемешку с гниющими переваренными кишками. И там ничего уже не восстановится.