Метод Сократа: Искусство задавать вопросы о мире и о себе - Уорд Фарнсворт

апории всегда в той или иной степени сопутствуют обе эти причины). Большинство преподавателей и студентов без труда вспомнят случаи, когда обучающийся оказывался в состоянии, подобном апории, из-за дурных наставлений педагога. Эти риски отражены и в диалогах. Порой мы видим, как Сократ побеждает своих собеседников или, по крайней мере, сбивает их с толку, нарочитыми ошибками[173]. А в других ситуациях, согласно сетованиям его партнеров, он смущает их словесными играми или фальшивыми аргументами.

Горгий, 489b–c

КАЛЛИКЛ. Никогда этому человеку не развязаться с пустословием! Скажи мне, Сократ, неужели не стыдно тебе в твои годы гоняться за словами и, если кто запутается в речи, полагать это счастливою находкой?

В такие моменты Платон, возможно, предупреждает читателя о ловушках, но также бросает вызов и самому себе, пытаясь их избегать. Он старается оставаться честным.

Поскольку сократический подход к апории не предполагает капитуляции перед ней, риски незаслуженного чувства апории не слишком серьезны. Если апория заставляет людей еще усерднее искать истину, то, наверное, и не важно, какие аргументы, качественные или не очень, спровоцировали ее появление. Если же апория позволяет нам составить более объективное и скромное представление о собственной мудрости, то ее воздействие снова будет позитивным – опять-таки независимо от ее происхождения. И все же незаслуженная апория с сократической точки зрения по-прежнему кажется такой же предосудительной, как и любое другое ложное состояние. (Ведь никто из нас не захотел бы испытать ее воздействие на себе, не так ли) Не исключено, что всякое утверждение об апории стоит подвергать такой же проверке, как и любое другое.

Самоиндуцированная апория. В этой книге метод Сократа рассматривается с точки зрения пользы для вашего образа мысли. И то, как Сократ рассуждает об апории, в полной мере соответствует такому подходу. Апория – отнюдь не ловушка, в которую он заманивает других, сам оставаясь поодаль. Он попадает в нее и сам, а затем делит свое ощущение с окружающими.

Менон, 80c

СОКРАТ. Ведь не то, что я, путая других, сам ясно во всем разбираюсь – нет: я и сам путаюсь, и других запутываю.

Хармид, 169c

СОКРАТ. Мне показалось, что Критий, услышав это и видя меня недоумевающим, под воздействием моего недоумения сам оказался в плену подобных же сомнений, как те, кто, видя перед собой зевающего человека, сами начинают зевать.

Если Сократ заражает других своей реакцией на апорию, то откуда у него взялась эта реакция изначально? Ее истоки – в испытании себя.

Растраченная впустую апория. Речи о добрых плодах апорий обычно ведет сам Сократ, а не его собеседники. Они, как правило, не благодарят его за помощь. Правда, иногда апория приводит к дружескому согласию относительно целесообразности дальнейшего обучения[174]. Однако чаще собеседники отходят в сторону, сменяясь другими, или же вообще убегают[175]. Какой вывод следует из этого сделать? Скорее всего, апория есть хрупкая вещь, которую легко упустить[176]. Она с легкостью ускользает и забывается. Энергия, создающая апорию, потребуется еще и для того, чтобы поддержать ее на плаву и извлечь из нее пользу. И если вы видите, что Сократ отзывается об апории положительно, а его собеседник чурается ее, не пользуясь предоставляемыми ею благами, то просто напомните себе: подлинную выгоду апория приносит вовсе не оппонентам Сократа. Настоящий выгодоприобретатель здесь – читатель платоновских диалогов[177].

13

Сократические блага

Но зачем это все? Вот какой вопрос мы рассмотрим в новой главе. Большинство людей, интересующихся философией, если не считать профессиональных ученых, обращаются к этому предмету потому, что сталкиваются с проблемами в своей жизни или мыслях. Они ищут идеи, способные им помочь. Ни Сократ, ни Платон (если их вообще можно отделить друг от друга) поначалу не кажутся многообещающими кандидатами в помощники в подобных делах. Действительно, многие философы вообще не претендуют на то, чтобы предлагать что-то обычному человеку, – но Сократ не из их числа. Его интересует то, как жить хорошо, а также забота о душе. Более того, он считает эти проблемы универсальными. Однако сократический метод не отвечает запросам большинства людей. Он не обещает поднять настроение. Он не сулит богатства и популярности, а скорее даже наоборот. И, похоже, за прошедшие столетия он даже не сформировал коллективного единодушия в этических вопросах. Хотя человеческому разуму требуется внутренний Сократ, у него уже есть вполне сложившийся анти-Сократ, который усердно убеждает в том, что философия – пустая трата времени и лучше заняться каким-то более полезным делом. Так чего ради нам вообще думать о Сократе и его методах? Есть ли на то подлинно сократическая причина?

Сократические блага. Ответ подскажет один из самых знаменитых платоновских отрывков – аллегория пещеры. Хотя эту часть «Государства» Платон, вероятно, написал уже во второй половине своего творческого пути, она тем не менее способна расширить наше понимание сократического метода.

Аллегория начинается с изображения людей, заточенных в пещере. Каждый из них на всю жизнь прикован к одному и тому же месту, и потому смотреть может только вперед. За спинами узников горит огонь, который бросает свет на сидящих в пещере и на каменную стену перед ними. Между этим импровизированным экраном и заключенными проходят люди, которые держат в руках фигурки людей и животных. Тени от этих статуэток падают на стену перед глазами сидящих; игра теней – единственное, что они наблюдают. Сократ просит Главкона представить, каково было бы одному из узников, если бы его вдруг освободили от оков и он вышел бы из пещеры через проход в дальнем конце. Сократ начинает:

Государство, 514d–517a

– Когда с кого-нибудь из них снимут оковы, заставят его вдруг встать, повернуть шею, пройтись, взглянуть вверх – в сторону света, ему будет мучительно выполнять все это, он не в силах будет смотреть при ярком сиянии на те вещи, тень от которых он видел раньше. И как ты думаешь, что он скажет, когда ему начнут говорить, что раньше он видел пустяки, а теперь, приблизившись к бытию и обратившись к более подлинному, он мог бы обрести правильный взгляд? Да еще если станут указывать на ту или иную мелькающую перед ним вещь и задавать вопрос, что это такое, и вдобавок заставят его отвечать! Не считаешь ли ты, что это крайне его затруднит и он подумает, будто гораздо больше правды в том, что он видел раньше, чем в том, что ему показывают теперь?

– Конечно, он так подумает.

‹…›

– Тут нужна привычка, раз ему предстоит увидеть все то, что там, наверху. Начинать надо с самого легкого: сперва смотреть на тени, затем – на отражения в воде людей и различных предметов, а уж потом – на самые вещи; при этом то, что на небе, и самое небо ему легче было бы видеть не днем, а ночью, то есть смотреть на звездный свет и Луну, а не на Солнце и его свет.

– Несомненно.

‹…›

– Обдумай еще и вот что: если бы такой человек опять спустился туда и сел бы на то же самое место, разве не были бы его глаза охвачены мраком при таком внезапном уходе от света Солнца?

– Конечно.

– А если бы ему снова пришлось состязаться с этими вечными узниками, разбирая значение тех теней? Пока его зрение не притупится и глаза не привыкнут – а на это потребовалось бы немалое время, – разве не казался бы он смешон? О нем стали бы говорить, что из своего восхождения он вернулся с испорченным зрением, а значит, не стоит даже и пытаться идти ввысь. А кто принялся бы освобождать узников, чтобы повести их ввысь, того разве они не убили бы, попадись он им в руки?

– Непременно убили бы.

Эту