Вихри перемен - Александр Лапин

Еще через какое-то время Дубравин думает: «Все! Я больше никуда не пойду! Сейчас лягу на тропинку. И скажу – хоть пристрелите меня, хоть оставьте лежать здесь помирать. Я больше не двинусь с места».

А его товарищи, привыкшие шататься по лесам, все так же неутомимо перемещаются в пространстве. Кажется, что им усталость неведома. И когда он уже совсем решил сесть на тропу, вдруг Володька останавливается прямо напротив проходящей невдалеке автомобильной дороги.

– Вот тут они себе облюбовали переход через дорогу, кабанчики наши! – говорит он сгрудившимся возле него охотникам. – Тут они и пойдут, когда мы их погоним.

Он стоит, думает и предлагает:

– На этом месте я бы оставил вас, Виктор Федорович, и, пожалуй, второго стрелка. Чтоб уж наверняка! Да вот товарища Дубравина! Остальные идут за мной! – И добавляет для верности: – Когда мы погоним их через квартал к дороге, они, естественно, попытаются уйти. Вон там, через большую трубу, проложенную под дорогой. И тогда уж вы нас не подведите!

Дубравин с Шекуновым молча глядят вслед уходящим охотникам. Потом начинают осваиваться на месте. Дубравин чувствует огромное облегчение – не надо больше никуда идти. Можно наконец присесть. И обессиленно присаживается тут же.

«Неандерталец» чувствует себя, судя по всему, намного лучше. Он внимательно оглядывает позицию. И предлагает слегка сдвинуться правее. Метров на двадцать:

– Оттуда обзор лучше. Видно хорошо сам лаз. Да и стрелять, если они побегут, сподручнее.

Дубравин сильно раздражен этим гигантским переходом и, как он считает, ничем не обоснованной самонадеянностью Озерова:

– А с чего он думает, что кабаны побегут именно по этому лазу? С чего им бежать? Тут кругом простор. Им тут бежать совсем не с руки! Простоим тут зря! Как идиоты!

Но все-таки поднимается с насиженного места и переходит туда вместе со своим старшим товарищем.

То они мучились – догоняли. Теперь начали мучиться по-другому – ждать. Время словно растянулось, как резина. Первый час тянется целую вечность.

От нечего делать завязался разговор. Кто? Да что? Да почему? Так перескакивали с темы на тему, пока не наткнулись на больное. На приватизацию. Вот Виктор Федорыча и прорвало:

– Блин! Чубайс раздает ваучеры. И кому, на хрен, они пойдут на пользу?! Алкашня, ханыги уже продают их за бутылку. А эти, суки, жиды и спекулянты, скупают. И на них покупают предприятия. Понасоздавали каких-то чековых инвесторов, каких-то шарашкиных контор и мутят воду…

Дубравину становится интересно. А как мыслят приватизацию «красные директора», к коим, несомненно, относится его собеседник:

– А как, по-вашему, надо сделать?

Шекунов перекладывает свое итальянское ружье из руки в руку и рубит широченной ладонью воздух:

– Или оставить все в государственной собственности, или поделить между работниками предприятий по справедливости!

– Виктор Федорович! А по справедливости – это как?

– Только между работниками предприятия, чтобы никто со стороны не мог ничего скупить. Сделать закрытое акционерное общество. А после акционирования собрать их в холдинги. Чтобы все было управляемым…

«Да, очень похоже на то, что происходило у нас в газете. Не отдадим проклятым коммерсантам ни кусочка родного предприятия! Поделим между собою! Но только с одним отличием. У нас делить нечего! А здесь, даже на его предприятии имущества, станков, зданий на миллиарды. Ему есть, за что биться!» И Дубравин спрашивает так, чтобы проверить свою догадку:

– Виктор Федорович! А у вас кооперативы есть на предприятии?

Странно даже видеть тень смущения на этом цельном лице.

– Есть! – отвечает директор, поглядывая одним глазом на тропу. – Давно уже. Еще с восемьдесят шестого. А что? У всех есть! И у нас тоже!

– Да ничего! Я так! – вздыхает Александр.

«Теперь-то все понятно, – думает он. – Через кооператив, завсклад, магазин он уже накопил какую-то сумму. И ждет приватизации. Чтобы выкупить предприятие для себя. А тут чековые аукционы с некоторой долей вероятности, что кто-то влезет в его вотчину. Вот он и злится. Боится! Сегодня завод ему принадлежит де-факто. Хочется закрепить его за собой де-юре. А тут мешают всякие чубайсы да кохи! А если все останется в трудовом коллективе, о котором он сейчас так печется, то через пару-тройку лет у коллектива он все заберет. Или выудит добровольно-принудительно. Издает приказ – кто акции мне не продает, того уволю! И отдадут. Как миленькие! Сами принесут. На блюдечках с голубыми каемочками…»

– И такая байда сейчас по всей стране, – вслух произносит он.

– Во-во! – отвечает ему «неандерталец». И неожиданно во всю глотку орет: – Проглядели!

Действительно, пока они вели тары-бары-растабары, два крупных кабана, похожих на два рыжих движущихся комода на четырех ножках, перескочив по трубе через дорогу на эту сторону, увидели охотников раньше, чем те заметили их.

Шекунов тянется за ружьем и уже теперь шепотом говорит Дубравину:

– Чё стоишь, стреляй!

Но пока ошалевший Дубравин дрожащими руками снимает ружье с предохранителя, пока вскидывает его к плечу, животные кидаются в разные стороны.

Дубравин целит в того, что покрупнее. Но кабан, видимо, сообразив, что сейчас грянет выстрел, кидается, обходя охотников слева, к спасительному лесу. И начинает делать гигантские скачки. Вверх – вниз, вверх – вниз. Так что Дубравин никак не может взять скачущую мишень на мушку. Понимая, что зверь уйдет, он стреляет просто наугад. И мажет. Со вторым выстрелом медлит, стараясь получше прицелиться. И в этот миг в дело вступает Шекунов.

Не останавливаясь ни на секунду, он раз за разом разряжает магазин.

– Дух! Дух! Дух! Дух! – четыре выстрела подряд. Последний, пятый, сливается со вторым «залпом» Дубравинской «пукалки». Но увы. Кабан скользнул в лесную чащу. И они остались стоять на опушке. С разинутыми ртами.

Куда делся второй – горе-охотники так и не поняли.

Буквально через минуту из трубы появляется потная, чумазая физиономия Володьки Озерова. Подскакивает к ним:

– Стреляли! Где добыча?

Оба виновато разводят руками.

– Разини! Прозевали! – накидывается он на них. – Засранцы! Я вас поставил на самое верное место! А вы… Небось лясы точили? Я ноги до жопы стер, пока их гнал. А вы тут! – В отчаянии он швыряет на землю свою шапку.

Горе-охотники стоят как обкаканные. Дубравин чешет затылок, видя такое неподдельное Володькино горе.

– Ну ты! Васильич! – наконец подавленно говорит Шекунов. – Не переживай так! Может, мы и попали – надо посмотреть.

– Да, надо пройти посмотреть. Он в лесок ушел.

Володька мгновенно берет след. И, о чудо! Метров через пять, уже в лесу, он замечает несколько капель крови. И каким-то звериным чутьем понимает – кабан где-то рядом.

– Стой! – поднимает палец вверх. – Тихо стоим. Он ранен. Может накинуться. Вылететь из кустов. Вы зарядите ружья-то! А то будете отмахиваться прикладами… А он злющий… Выскочит на тебя – загрызет!

«Как будто на тебя не кинется! Откуда такая уверенность?» – думает Дубравин.

Идут дальше. Кровавых пятен становится все больше. Целая дорожка.

– Да, вот он! – слышится впереди голос Володьки. – Здесь в кустах лег. Готов. И добивать не надо.

Подошедшие охотники видят распростертое тело зверя с вытянутыми передними и задними ногами.

– Матерый! – уважительно тыкает железным стволом в торчащий из пасти острый костяной клык Шекунов. – Но не вожак! Второй, похоже, был…

– Килограммов сто восемьдесят, – замечает Озеров.

Постояли, унимая нервную дрожь в руках и коленках.

– Ну давай, берем его за ноги и тащим к дороге, – командует Володька.

Дубравин и Озеров хватают кабанчика за передние ноги и тащат по лесу, поближе к дороге. Вытащили.

Бросили. Володька осматривает тушу на предмет попадания.

– Похоже, в него попал пулей «полевой» Виктор Федорович. Вот входное отверстие. В живот попал! – и он склоняется над грязно-ржавым шерстяным боком, отыскивая следы выстрела. – А вот и выходное. – Володька пальцем отодвигает шерсть, показывает на дырку в толстой кабаньей шкуре.

Где-то вдалеке хлопают выстрелы.

– Это карабин Сергея! – на слух определяет Озеров. – Пытается взять второго, которого вы упустили! Что-то я устал сегодня! Присяду.

Дубравин постоял немного. И тоже присел рядом. Краем глаза он смотрит на Озерова. И только сейчас видит, как он измотан, как осунулось его лицо. Тяжело, ходуном ходят тощие с ребрами бока.

«Достаются ему эти погони! – с жалостью и любовью думает он о друге. – Попробуй поносись вот так по лесам!»

Где-то через час приезжает машина. Пока грузят кабанчика, уже слегка остывший Аксентов рассказывает, как взял второго – того, что ушел от них:

– Он драл вдоль дороги. Я увидел – и за ним! Бегу, на ходу прикладываюсь. Раз, другой, третий! А он, гад, все бежит и бежит! Вижу, что попадаю. Но куда? В зад. После очередного заряда он дернул ногой. И как подкошенный упал…