Хроники Равалона - Юрий Пашковский

И последнее, что еще успела увидеть Истребительница Драконов, прежде чем эннеарин накрыл ее с головой, была перекошенная морда Глюкцифена.

Глава двадцать четвертая

Эльза спешила за Уолтом, зная, что не имеет права отстать. Что бы ни произошло с ним, что бы ни заставляло идти прямо в Меон, в эти переливы черного и белого, рассекая возникающие заслоны своим странным клинком (заслоны? черное и белое становилось более черным и более белым — вот и все заслоны!), она должна быть рядом. Потому что… Да. Потому что она так хотела. Разве нужна еще причина? Волшебница могла бы назвать массу, от кодекса боевых магов до чувства долга, воспитанного дедушкой, но определить главную причину Эльза могла с легкостью.

Логика молчала, логика смущенно перебирала дефиниции и суждения, логика отказывалась действовать там, где прочно обосновались эмоции, — построили замки, укрепления, храмы и вдобавок заявляют: «Мы здесь надолго».

Пусть молчит. Не все в жизни решается логикой.

Варий Отон, услыхав подобное, бросился бы резать вены — себе, сказавшему, еще кому-нибудь за компанию. И корил бы молодежь за падение нравов, виновниками которого, несомненно, оказались бы иностранцы, поскольку истинный олориец не позволит себе усомниться в правах Ее Величества Логики на царствование в жизни, из чего следует, что именно подлые инородцы подкинули разлагающие мораль и мышление мысли. Ведь именно основатель Олорийской академии наук гордо заявил: «Если реальность не соответствует совершенным мыслительным конструкциям, тем хуже для реальности!» — и каждый истинный патриот Олории должен думать подобным образом. На том и стоит конституционная сословная монархия Олории, самая лучшая монархия на земном диске — так, по крайней мере, утверждают олорийские философы, не забывая уточнить, что они, как самые лучшие философы на земном диске, точно знают, о чем говорят.

Уолт. Два дня, проведенные им в Акаши, показались Эльзе вечностью. Как в детстве, когда дед уезжал, запретив слугам посещать «маленькую госпожу» в мастерской, разрешая только доставлять ей еду, и Эльза днями заучивала трудные для проговаривания предложения, которым, как уверял Франциск ар-Тагифаль, подчиняются и огонь, и вода, и ветер, и земля. Непонятные и скучные, тексты отказывались запоминаться, а гримуары то и дело норовили захлопнуться. За окном нежилось солнце, пели птицы, цвела мать-и-мачеха. Учить волшебные Слова, запоминать правила, по которым они складывались в Высказывания, совсем не хотелось. Но надо было учить. Возвращаясь, дедушка требовал демонстрации успехов и сурово обходился с внучкой в случае неудачи: или запирал в темной комнате, или отправлял в сад обрезать побеги тхельской розы, да-да, той самой розы, которая не только отращивает длиннющие шипы, но и норовит кольнуть ими каждого, покушающегося на ее побеги.

Два дня в Цитадели она занималась только тем, что помогала учителю Джетушу и Фа Чоу Цзы анализировать доставленные из зон Инфекции образцы, завершала творимые ими формулы Силы, перепроверяла выводы, чертила Фигуры, относила еду Уолту и, по тайному приказу Земного мага, пыталась запомнить структуры Эрканов. Иногда учитель Джетуш и Фа Чоу Цзы вели беседы с Варрунидеем Асиротом в комнате восточной волшебницы, и в эти редкие часы ей удавалось поспать. Учитель Джетуш улыбался и говорил, что скоро они вернутся в Школу.

А теперь учитель Джетуш мертв, непонятно что происходило в Цитадели, маги оказались посреди Аномалии, а Уолт стремился к лишь ему одному ведомой цели, словно одержимый неупокоенным духом, пытающимся завершить незаконченное дело.

И левая рука совершенно не слушалась. Бальзамы Лизара Фоора на время успокоили боль, вернули ей контроль над телом, но не над рукой. Эльза уже воспользовалась приготовленными после возвращения из долины Соратников лечебными заклятиями, но нужно было время, нужно было очень много времени, чтобы нервы и мышцы восстановились, чтобы злая магия полностью выветрилась из жил и жизненные духи вернулись в искореженную конечность.

Магистры продолжали углубляться в Меон, в тот самый Меон, которого так страшились убоги. Боевых магов окружала Сила, невероятная и пугающая Сила, ужасно (именно что — ужасно!) могущественная, перед которой меркли все те магические энергии, которые демонстрировали и Архистратиг, и Варрунидей Асирот, и Грисс Шульфиц. Если бы Уолт не прорубал дорогу сквозь тягучие энергии, природу которых ар-Тагифаль не могла определить, как ни старалась, Сила, обжигающая, словно раскаленный поток ветра, обратила бы в ничто не только их тела, но и энергемы, от физической до разумной, а на такое не способны даже Бессмертные.

Сила Меона, скорее всего, могла уничтожить Равалон с той же легкостью, с какой тролль давит гусеницу. Впрочем, уничтожить ли? Сила вокруг не умела творить, в этом Эльза не сомневалась. Но в уничтожении ли ее предназначение? Ар-Тагифаль сама не знала почему, но в ней уверенно зрело определение: Меон привносит Иное. Там, где есть Одно, он придаст ему Множество, но и там, где есть Множество, он придаст ему Одно. Различие и отличие. А там, где есть различие и отличие, там есть изменение. Изменение и движение. Становление и развитие. А где развитие, там и жизнь. Жизнь и сознание. Смертные и Бессмертные.

Неужели Аномалия одно из тех самых Деяний Тва рца, о которых шепотом и недомолвками говорят Посвященные, сами не знающие, о чем говорят? Не Мысль Тва рца, а Деяние — акт, преобразующий миры согласно Его Замыслу.

Простому люду сложно понять, как Он пребывает во всем. Пускай о Нем во Вторую Эпоху знают уже многие (Уолт как-то обмолвился, что даже упыри — эти жуткие не-живые! — верят в Тва рца), но боги и убоги понятнее и ближе; Младшие Бессмертные уже тысячелетиями являют себя смертным, а Вестники постоянно используются в войнах — на сакральную область Номосы Конклава не распространяются.

Эльза бросила быстрый взгляд по сторонам, стараясь не упустить из виду Уолта. Серое ничто вокруг — Деяние Тва рца? Меон — дело рук Его? Такое бездушное, такое безразличное к двум смертным, бредущим сквозь него, такое… Такое иное .

Лучше и не определить…

Меон внезапно изменился. Только что они шли сквозь черно-белые потоки, и вдруг их сменило прямое, как арбалетный болт, просторное ущелье. По отвесным склонам быстрыми ручейками сбегали водопады, разбрасываясь искрящимися брызгами. Кое-где в каменную плоть впились чахлые деревца, склонявшиеся скудной кроной над головами Магистров. В высоко расположившемся просвете виднелось белое небо. Под синим солнцем тремя роланскими богинями грации устроились луны: большая в центре, поменьше по бокам.