Полное собрание сочинений - Юлий Гарбузов

не из тех, кто ищет правду или справедливость. Их не существует.

МАРИНА СТЕПАНОВНА. Кого? Тех, кто ищет?

АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. Нет, правды и справедливости.

МАРИНА СТЕПАНОВНА. Перестаньте утомлять меня своей философией! Вы меня просто замучили!

АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. А Вы, Марина Степановна, состоите в партии?

МАРИНА СТЕПАНОВНА. Нет. И никогда туда не стремилась.

АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. Ну и зря. Когда Ваш сын был маленьким, это помогло бы Вам в продвижении по службе и еще во многом.

МАРИНА СТЕПАНОВНА. Меня бы все равно не продвигали — я была в оккупации.

АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. Да, тогда это было препятствием. А потом?

МАРИНА СТЕПАНОВНА. А потом меня уже никакая карьера не интересовала. Я потеряла к ней интерес.

АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. А Ваш муж был в партии?

МАРИНА СТЕПАНОВНА. Первый — нет. Его отец был репрессирован, а он от отца никогда бы не отказался. Да и погиб-то он в первые дни войны двадцати пяти лет от роду. Его, как хирурга, сразу на передовую отправили. А вот второй рассуждал точно так же, как вы. Говорил, что вступил туда только для того, чтобы облегчить себе жизнь.

АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. Понятно. А сын Ваш партийный?

МАРИНА СТЕПАНОВНА. Нет. И вступать отказывается. Успел проникнуться антипартийным духом.

АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. А Ваша невестка?

МАРИНА СТЕПАНОВНА. Тоже нет. Ее интересует только семья. Особенно дети. Она великолепная мать и жена. Хотя с нею у меня иногда бывают стычки. Но у кого их не бывает?

АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. Конечно. А вот мой зять такой матерый коммунист, что готов на любом перекрестке вести партийно-идеологическую пропаганду. И стычки у меня с ним из-за этого постоянно. Нет-нет, да и не выдержу — выскажусь в его присутствии. Так он вспыхивает, как серная спичка, орать на меня пытается. Только дочь может его поставить на место. Тяжело мне в его присутствии.

МАРИНА СТЕПАНОВНА. Я бы тоже не смогла жить с таким под одной крышей. Все время чувствовать себя скованной, следить за своими высказываниями — как на работе!

АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. Вот именно. Поэтому я и не хотел к ним переезжать. Но выхода не было — жизнь вынудила.

МАРИНА СТЕПАНОВНА. На веку, как на долгой ниве. Всего повидать можно. Что-то меня ждет? Боюсь немощной старости, Антон Прокофьевич. Ох, как боюсь!

АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. Кто же ее не боится? А как Вы со вторым мужем жили, нормально? Мне вот кажется, что после моей Галины Куприяновны я бы ни с кем не ужился. Не смог бы ни к кому притереться.

МАРИНА СТЕПАНОВНА. С моим вторым мужем? Тут однозначно не ответишь. Человек он был сложный, противоречивый. Самым тяжелым его качеством была патологическая скупость. Каждую копейку, каждый кусок считал. Все делил и на всем сорвать хотел!

АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. С мужиками это бывает на старости лет. Кем он был по профессии?

МАРИНА СТЕПАНОВНА. Кадровым военным. Я его знала только отставным полковником. Очень он гордился своим званием, наградами и заслугами. И в то же время смеялся над патриотизмом, верноподданичеством, идейностью.

АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. У полковников скупость в девяноста девяти процентах случаев развивается. У профессоров тоже. А об академиках и генералах и говорить нечего! На старости лет становятся ужасными скупердяями. Просто плюшкины!

МАРИНА СТЕПАНОВНА. А мой сын говорит, что Плюшкин, по сравнению с моим покойным Савелием Палычем, — добряк и расточитель.

АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. (Смеется.) Как же Вы с ним жили?

МАРИНА СТЕПАНОВНА. Вы знаете, и неплохо. Он был замечательным собеседником, имел тонкое чувство юмора, искренне обо мне заботился. Короче, когда он умер, мне стало гораздо хуже, чем когда он был жив. Даже когда лежал на смертном одре.

АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. Значит, Вы его все-таки любили.

МАРИНА СТЕПАНОВНА. Я Вам только-что сказала насчет любви в этом возрасте.

АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. Но жизнь показывает, что прав все-таки я. Вспомните: (Поет.)

Любви все возрасты покорны.

Ее порывы благотворны…

(Входит Виктор. Увидев сидящих на скамейке, пытается сделать вид, что их не заметил, и проскочить в подъезд.)

МАРИНА СТЕПАНОВНА. Витенька! Что же ты мимо проходишь?

ВИКТОР. (Подходит) Да так — не хотел мешать Вашей беседе.

МАРИНА СТЕПАНОВНА. Антон Прокофьевич, это мой младшенький внучок Витя. Ваш сосед, Антон Прокофьевич.

АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. Очень рад, молодой человек. Будем знакомы.

Занавес.

2.5. КАРТИНА ПЯТАЯ

Кватрира Ростислава и Саши. Саша вяжет на спицах свитер. Никита и Виктор играют в шахматы. Входит Марина Степановна.

МАРИНА СТЕПАНОВНА. (Вносит на блюде эклеры.) Мальчики, попробуйте, каких я напекла Вам эклерчиков!

НИКИТА. (Берет эклер и пробует.) Высокий класс, бабушка!

ВИКТОР. (Тоже пробует.) Супер-экстра! У нашей бабушки золотые руки. (Дожевывает остатки эклера и целует Марину Степановну.) Спасибо, бабушка!

НИКИТА. Опередил меня! Бабушка, дай и я тебя поцелую! (Целует.)

ВИКТОР. Бабушка, а как ты наполняешь эклеры кремом, что оболочка остается неповрежденной?

МАРИНА СТЕПАНОВНА. Вот! Видишь, не только папа твой научный работник. Тут тоже целая наука. Ты-то сам как думаешь?

ВИКТОР. Ума не приложу. Вроде бы вся оболочка целая, хрупкая, а внутри полно крема. Я в прошлый раз искал отверстие, через которое ты наполняла. Тщетно — все целехонько. Бабушка, ну пожалуйста, удовлетвори мое любопытство — открой секрет! Я никому не скажу, честное слово!

МАРИНА СТЕПАНОВНА. Много будешь знать — скоро состаришься.

ВИКТОР. Ну и пусть состарюсь. Все равно открой. (Обнимает Марину Степановну и целует.)

МАРИНА СТЕПАНОВНА. Ишь, хитрец какой. Знаешь, что я не могу устоять перед твоими поцелуями и пользуешься этим. Ты так все мои секреты выведаешь. Все просто. Набираю крем в специальный шприц — ты его видел — и продырявливаю им оболочку. Запускаю внутрь крем. А потом — в этом главный секрет — заклеиваю отверстие кусочком другого эклера, который я предварительно разламываю, чтобы делать эти латки. Вот и все.

ВИКТОР. А чем ты заклеиваешь?

МАРИНА СТЕПАНОВНА. Глазурью, которой потом поливаю сверху все эклерчики. И склейки не видно. Понял?

ВИКТОР. Теперь-то понял! Но попробуй догадаться! (Виктор и Никита продолжают играть в шахматы.)

МАРИНА СТЕПАНОВНА. То-то! Знай наших! (Подходит к Саше.) Сашенька, оцени и ты мое искусство!

САША. (не прекращая вязания) Спасибо. Я его уже давно оценила и считаю себя Вашей ученицей. За ужином попробую — с чаем.

МАРИНА СТЕПАНОВНА. Сними хотя бы пробу.

САША. (Кладет на колени вязание, пробует и остаток кладет назад на блюдо.) Как всегда великолепно. Это пусть Ростик доест. Он в спальне к лекции готовится.

ВИКТОР. Все, сдаюсь. (Кладет короля на доску. Никита смеется и складывает фигуры. Виктор встает. Подходит к Марине Степановне.) Бабушка, давай