Черная Принцесса: История Розы. Часть 1 - AnaVi
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На вкус и цвет — все же фломастеры разные! Но и только мы можем и должны — выбрать сами и свой же цвет… тот, в который окрасится наш день… неделя и месяц… год и… жизнь! И пусть не сразу, как и не «раз же и навсегда». Но и точно уже на подольше, чем обычно и… во всяком же случае! Как и несмотря ни на что и ни на кого… Ни на скепсис и недоверие… Ни на презрение… Да и весь же прочий негатив! Ведь жить можно, нужно и должно — для себя и лишь собой. Не следуя ни за кем и ни за чем… Тем более — ни за крупными, средними, а там и мелкими несуразицами и неудачами, вышедшими на наш путь… и с которыми после же мы и сами же столкнулись. Обойти их. Объехать! Мы же — не троллейбус и не трамвай, чтобы следовать по отлаженному и выстроенному… выверенному изначально пути! Но и только — не позволять им складывать плохое впечатление об этой секунде и минуте… об этом часе, дне и… дальше же все — по накатанной: о жизни в общем и в этот конкретный же все момент времени в частности. Это же — не так: ведь оно — не наше. И что значит, уже — не точно и верное же! Верное же то… уже в который раз из жизни-смерти и мира-войны… то бишь из собственного же опыта… что: «Как в черном (темном) есть белое (светлое) — так и в белом (светлом) есть черное (темное)»! Не бывает чего-то, да и кого-то, определенного и точного — не бывает и таких же цветов и соцветий: без вкраплений, без внедрений нитей и отголосков… теней и тонов, полутонов… клякс другого цвета! Лишь за редким и чрезвычайно малым исключением из правила… Что хорошо и позволяет уже сказать, что больше, а там и вовсе так не бывает и не будет и пусть же не никогда, и все же, а будет всегда и везде, во всем и всех — лишь смесь, некое, хоть и частичное, но и вмешательство.
Главное лишь — не потерять его! А если и уже — то и вовремя это и его заметить, отличив, и вывести из темноты на свет. Или из света на тьму — как повезет и потребуется. Всякое ж бывает! Но и вначале только — перед своими глазами и собой же самим. А там и затем уже можно — и перед кем-то. Как с маской в самолете. Дав ему тем самым ожить и изменить все, как и себя же — к лучшему. Позволив — мыслить обширнее… Не тоннельно! И не в разрезе же — чего-то или кого-то конкретного, только и лишь, в частности… А в общности и целом! И тогда, только тогда мы увидим, насколько красочен и красив мир… Насколько он — цветной и яркий! Видеть ж яркие, цветные моменты… пусть и в таком же, но уже и именно черно-белом мире… дорогого стоит! И речь — не о деньгах. Не о материальном и меркантильном… Да и внешнем. Далеко уже нет! О внутреннем… Духовном! Надо только поверить в это, научиться, начав с себя, и показать, научить этому же других, чтобы детский внутренний страх зайти за края и контур наконец и уже окончательно стал необходимостью, необходимой и прекрасной взрослой реальностью…
* * *
…Старайся не старайся, а действовало это все равно только на одну нее — на Полину! Ведь ты не сможешь ее переубедить или наехать… как-либо, не сможешь и подделать под себя, заставить делать то, что она не хочет… даже не попробуешь… и не потому, что не захочешь… или вдруг она, а потому, что и не начнешь: она либо взглянет на тебя своими чистейшими голубыми глазами-блюдцами — и ты в них потонешь, сгинув с концами, либо начнет передразнивать… и все! А ей, на секундочку так, все еще двадцать семь. И да-да, все с теми же: «пятьсот плюс». И в теле! Но вот в душе… Не я с Кариной и Никитой… Далеко нет. Далеко, глубоко и… надолго же — нет: она же сама! Так еще и где-то в том моменте, где еще же сам Александр только повстречал троих парней мальчишками… Да! Вот, наверное, как раз и в том веке… Лете и зиме! Трудно поверить, да, но сам Никитос уступал ей в детской непосредственности. Пусть и чаще всего — именно за счет пола и… вида: как бонус — женская непредсказуемость и ангельская неординарность! И ты вполне же можешь спросить: «Ну и что тут такого? Карина — тоже ангел». Тоже, да. Как и она. И… бесспорно. Чистый! При живых-то еще и обоих родителях: маме и папе — ангелах. И даже вроде как еще — до сих пор вместе… они. Правда вот, не общаются с ней же, так же даже и давно… как живы и вместе, разве что с собой. Но и только — не с дочерью! Не грустно, потому что по большей же части — из-за Жени. Скорее: горько! Опять же, потому что из-за Жени! А там, как говорится, в горе и радости, до смерти и чуть дольше, совет да любовь… Без расизма и нацизма! За брата и двор… Кхм! А это — уже из другой не оперы, но зато и балета. Только эта — еще и средний. Вроде как — взрослый. Вроде как… Ну да! Ее… и конкретно же именно ее… женская чертинка, не путай с чертой, и дает ей очков… Слизерину. Перед этим же еще жадно так отжав их же у Гриффиндора за очередной «проступок» не святой, но, безусловно, великолепной на все времена и нравы «тройки игроков за барабаном-столом»: молнии, крысолова и кошатницы. Но после сжалившись и дав
