Гайдзин - Джеймс Клавелл

Порыв ветра подхватил шляпу сэра Уильяма и помчал её кувырком, Бебкотт едва успел схватиться за свою, Анжелика оказалась не столь расторопна, и её шляпка полетела вдоль променада вместе с остальными под гром проклятий, завываний, веселых вскриков и смеха. Она присоединилась к общей толчее, пытаясь догнать свою шляпку, но Бебкотт опередил её, подхватив шляпку как раз перед тем, как та была готова выкатиться на пляж; шляпу сэра Уильяма поймал Филип Тайрер, который быстро протянул ему беглянку и бросился в погоню за своей собственной.

— Моя лучшая касторовая шляпа, — сокрушенно покачал головой сэр Уильям, стряхивая грязь, которая выглядела подозрительно похожей на навоз. Её шляпка не пострадала, Анжелика с улыбкой водрузила её обратно и, крепко придерживая рукой, заколола шляпной булавкой.

— Благодарю вас, Джордж, я уже решила, что она отправилась купаться.

— Я тоже. Вы позвольте нам занимать вас за обедом?

— Очень вам признательна, но нет, сегодня я останусь дома. Скоро они оказались у парадного входа фактории Струанов.

Оба мужчины поцеловали ей руку, и она исчезла за дверью.

— Очаровательная леди, одновременно добропорядочная и веселая, — заметил сэр Уильям.

— Да. — Бебкотт, нахмурившись, смотрел в море.

Сэр Уильям проследил за его сосредоточенным взглядом. Он не заметил в заливе ничего тревожного.

— Что случилось?

— Её месячные начались.

— Боже Всемогущий, вы осмотрели её? Или это был Хоуг? Почему, дьявол меня забери, вы мне ничего не сказали?

— Мы её не осматривали. Я просто знаю, вот и все.

— А? Откуда же вы зна… — Он замолчал: мимо проходили Мак-Струан и Дмитрий. — Доброе утро, доброе утро, — нетерпеливо пробормотал он, потом взял Бебкотта под руку и повел по улице к миссии. — Откуда вам это известно? А?

— Ради всего святого, ведь я же врач. Я видел её вчера, а сегодня, когда она оказалась без вуали, я сразу догадался. Её лицо чуть-чуть припухло, и когда она догоняла свою шляпку, я заметил, что ей неудобно бежать.

— Чёрт меня подери, если я заметил что-нибудь подобное! Боже Всемогущий! Вы уверены?

— Нет, но готов поставить на это сто гиней против фартинга.

Сэр Уильям задумался.

— А Хоуг тоже сможет определить это, просто взглянув на неё?

— Не могу сказать.

— В таком случае ничего ему не говорите.

— А почему, собственно, нет?

— Пусть это останется между нами, так лучше всего, — доброжелательно произнес сэр Уильям. — Давайте предоставим Анжелике разыгрывать свою партию, как она этого хочет. Это её игра, её и Тесс Струан, не наша. Уже не наша.

Четверо блюстителей закона бакуфу, включая сержанта, тяжело прошагали через ворота Ёсивары. Внешне они ничем не отличались от любого другого самурайского патруля, но эти люди были крепче, злее и внимательнее. Едва минул полдень. Несмотря на погоду, по улице, согласно традиции, не спеша прогуливались в обе стороны куртизанки, сопровождаемые прислужницами. Они демонстрировали утонченность своих нарядов и макияжа друг другу и группкам гайдзинов, которые пили и глазели во все стороны, сидя в маленьких кафе и в чайных домиках; когда ветер поднимал несколько ярких зонтиков на воздух, девушки разражались веселым смехом.

Время от времени один из блюстителей подходил к привратнику гостиницы, или посетителю чайного домика, или прислужнице в ресторане. Тут же этот человек кланялся, заискивающе улыбался и бормотал:

— Нет, господин, предателя Хирагу здесь не видели, о нет, господин, благодарю вас, господин, да, господин, незамедлительно, господин, нет, я его не знаю, господин.

Почти всем им было известно, где он прячется, но они хранили молчание, ненавидя блюстителей и хорошо зная вдобавок, что никакое вознаграждение не могло спасти от мести сиси или презрения всего Плывущего Мира после такого предательства. В их мире тайны были ценнейшей пряностью и самой ходовой валютой, добавляя остроты каждому новому дню.

Патруль не спеша и, казалось, без определенной цели продвигался вперед. Затем сержант сменил направление, свернул в переулок дома Трех Карпов и забарабанил в дверь ограды.

Хирага оказался в ловушке. Всякий раз, когда поблизости появлялся патруль, его заблаговременно предупреждали, чтобы он успел скрыться в своём подземном убежище в тоннеле, куда он перетащил грубую кровать, свечи, спички, еду, свои мечи, револьвер и взрывчатку Кацуматы. Сегодня, получив предупреждение, Хирага обнаружил, что тот сад обыскивают другие самураи и у него нет никакой возможности добраться до колодца.

В панике он бросился туда, где располагалась кухня, и едва успел напялить на себя спрятанные там лохмотья, которые передал ему Кацумата, как в нескольких метрах от него сержант, скрытый оградой, вошёл в дверь, грубо оттолкнув кланяющегося привратника, сбросил сандалии и вступил на веранду главного дома.

Не подозревая, что Хирага наверху и так близко, Райко вышла приветствовать сержанта, села на колени и поклонилась с самым любезным видом, чувствуя трепет внутри, потому что это был уже третий день обысков — слишком много для спокойной жизни.

— Добрый день, господин, прошу прощения, дамы отдыхают и не готовы принимать клиентов.

— Я хочу провести обыск.

— С удовольствием, пожалуйста, следуйте за мной.

— Идите на кухню.

— На кухню? Пожалуйста, прошу сюда. — Она с приятной улыбкой показала дорогу. Когда она увидела Хирагу, уткнувшегося лбом в грязь вместе с дюжиной поваров и слуг, у неё едва не подогнулись колени.

Хирага был в грязи, голову его покрывали клочья спутавшихся волос — парик, который Кацумата носил в Ходогайе, — он был голый, не считая перепачканной набедренной повязки и рваной, изношенной рубашки.

Сержант с жестким, будто выдубленным лицом стоял, уперев руки в бока, и смотрел вокруг. Внимательно и терпеливо. Каждый угол, шкаф и кладовка подверглись тщательному осмотру. Ряды редких пряностей, сортов чая, бочонки саке, бутылки с крепким напитком гайдзинов, мешки чистейшего риса. Он грубо фыркнул, чтобы скрыть зависть.

— Ты! Главный повар! — Смертельно перепуганный человек с круглым брюшком поднял голову. — Встань вот здесь! Построиться в ряд, всем до единого. — Они бросились выполнять приказ, спотыкаясь и налетая друг на друга; Хирага, сильно хромая, грязный, голый, не считая набедренной повязки и драной рубахи, протолкался и занял своё место среди прочих. Бормоча под нос проклятия, самурай двинулся вдоль ряда, подолгу всматриваясь в каждого человека. Когда он дошел до Хираги, его нос сморщился от отвратительной вони, потом он перешел к следующему, от того — к следующему и дал выход долго сдерживаемому гневу, заорав на последнего в шеренге, который мешком повалился на пол, задыхаясь от страха. Затем сержант вернулся назад и встал напротив Хираги, твердо уперев ноги в пол.