Игрушки дома Баллантайн - Анна Семироль

Падает на снег шляпа с яркими лентами — алой и сиреневой, и бродячие ветра тут же гонят ее прочь. Раттлер стоит и смотрит то на безжизненно откинутую правую руку с узкой маленькой ладонью, то на поджатые к животу стройные ноги в теплых чулках. Ледяной ветер треплет пышные светлые волосы и подол короткой юбки.

— Фир, тубо! — отгоняет Раттлер добермана.

Генерал упирается в плечо Часовщика носком сапога, переворачивает на спину. Левая рука бьется об оледеневшую мостовую с металлическим лязгом. Раттлер склоняется над телом, рвет с шеи кружевное жабо и видит стальные штыри, трубки и тонкие шланги. Маска мешает ему, он сдвигает ее на затылок. Снимает перчатку, осторожно приподнимает верхнее веко куклы.

— Ах ты тварь, — цедит он восхищенно.

Часовщик с трудом открывает глаза. Раттлеру от взгляда становится жарко.

— Ненавидишь меня, да? Правильно.

Генерал защелкивает на руках Часовщика браслеты, поднимает тело, изумляясь, насколько легкой оказывается перерожденная. С куклой на плече и в сопровождении помятого добермана он идет к машине, сваливает свою ношу в ящик под сиденьем. Стоит несколько минут, глядя в бездонный черный колодец над головой, потом садится за руль, и автомобиль резко срывается с места.

Через несколько часов отчаянно зевающий растрепанный Коппер спускается за сэром Уильямом в холл первого этажа. Видит распростертое на полу тело и удивленно спрашивает:

«И что это?»

— Это Часовщик. И она нужна мне. Сможешь починить?

Коппер корчит гримасу, которая означает «Ну, не знаю», но по азартно блестящим карим глазам Раттлер понимает: помешанный на механике подполковник из кожи вон вылезет, чтобы кукла выжила.

Ненависть ей в этом поможет.

— Задувай свечи, Пенни! Загадывай желание!

Она делает глубокий вдох, жмурится… Слон Бимбо дует на торт вместо нее, разом гася двадцать две тоненькие свечки. Вся труппа хохочет, Пенни Лейн заливается смехом, вытирает салфеткой сахарную пудру с лица и украдкой смотрит на Джорджио Моретти, которого вся труппа называет Джорджино. Обаятельный фокусник, любимец женщин и детворы.

Джорджино разливает по бокалам вино, поднимает тост:

— За нашу Пенни — изящную, словно цветок, ловкую, как…

— Мартышка! — пищит карлик Том.

Снова все хохочут, Пенни пьет до дна, протягивает бокал Джорджино:

— Еще!

— Хватит, — без улыбки отвечает фокусник. — Ты слишком пьяна.

Пенни Лейн встает из-за стола, роняет стул, подходит к Джорджино заплетающейся походкой, сует бокал ему в руки.

— Наливай! Слово именинницы!

От него все еще пахнет чужими духами. И хочется бить его кулаками в грудь, выкрикивая оскорбления. Но никто другой не знает так, как Пенни, что это бесполезно. Потому она смотрит ему в лицо, знакомое до последней крошечной черты, и резко выдыхает:

— Наливай!

— Ты слишком пьяна, — повторяет Джорджино спокойно. — Вернись на место, Ма нарежет торт.

«Ты вернись», — хочет сказать Пенни, но не может. Поднимает пустой бокал на уровень лица фокусника и разжимает пальцы. Джорджино подхватывает его у самой земли, ставит на стол.

— Алле-оп.

У него морщинки в углах глаз и ранняя седина. Очки он не носит только во время представлений, но Пенни кажется, что без них он более собран и лучше видит. Как сейчас. Ей хочется сказать ему что-то дерзкое, но его равнодушный взгляд ломает ее агрессию, как сухой стебель. Она опускает голову и плетется в свой фургончик. Точнее, их с Джорджино.

Два дня назад она вышвырнула все его вещи. «Мерзавец, кобель, лгун! — орала Пенни, размазывая по щекам грим и слезы. — Она или я, выбирай!» Джорджино поправил очки, пожал плечами, собрал выпавшие из раскрытого чемодана пожитки и ушел. Пенни выла от отчаяния всю ночь, но сказанных слов обратно не вернуть.

— Ненормальная, — сказала Ма. — Он же гордый. Теперь даже захочет — не вернется.

Пенни знает. Но исправить уже ничего не может. Она никогда не извиняется. «Я ему не изменяла! Он виноват!» — плачет в подушку хрупкая гимнастка. Подушка пахнет Джорджино. А он — чужими духами, сладкими и тяжелыми, как дурман…

Наутро ей совсем плохо от выпитого вина и ночных переживаний. Она умывается под жестяным рукомойником, долго приводит себя в порядок перед зеркалом, укладывает золотисто-пшеничные локоны в затейливую прическу. В трико и короткой юбке Пенни выходит из фургончика, вешает торбу с овсом на Хоруса, обнимает его за теплую каурую шею, гладит.

— Я не стану старше, чем ты, мой коник. Ни за что на свете, — шепчет она.

Гимнастка решительно пересекает пустой двор за балаганчиком, поворачивает в зверинец, берет с деревянной колоды связку ключей.

— Пенни! — слышит она голос Джорджино. — Погоди, Пенни!

Не давая себе передумать, Пенни Лейн бежит к самой дальней клетке, на ходу отыскивая нужный ключ, быстро отмыкает замок, переступает порог. Руки дрожат, когда она закрывает замок изнутри. Отцепляет ключ, швыряет связку с остальными наружу. Слышит за спиной шумное фырканье, закрывает глаза, чтобы не было страшно.

— Прости меня, зверик. И, пожалуйста, сделай это быстро.

Не открывая глаз, она поворачивается и с размаху втыкает в густой коричневый мех маленький нож. Медведь с ревом поднимается на задние лапы и подминает Пенни Лейн под себя.

Клетку смогли открыть, только когда Джорджино уложил зверя тремя выстрелами в голову.

Байрону Баллантайну отдают все деньги, что были у труппы. Джорджино продает все ценное, что у него есть: золотые часы, новенькие ботинки и сюртук, обручальное кольцо.

— Я сделаю так, чтобы ваша гимнастка продолжила выступать, — обещает Байрон, забирая растерзанное тело циркачки в лабораторию. — Заодно опробую на ней принципиально новые материалы.

Он заменяет ей левую руку, шею и ноги от нижней трети бедра. Сплав новых конечностей легок, после перерождения Пенни Лейн выглядит так же изящно, как живая.

— Красавица! — восхищается сенатор Баллантайн, рассматривая робко сжавшуюся в углу перерожденную. — Не прячься, позволь разглядеть тебя. Ты — мое самое совершенное творение.

Пенни прикрывает грудь длинными волосами, стыдливо складывает руки внизу живота. Байрон смеется над ее робостью, набрасывает на плечи свой пиджак, осторожно берет за механическую руку.

— Ты больше не будешь слабой и беззащитной, Пенни. Сложи три пальца вот так. Смотри, какой прекрасный стилет теперь есть у тебя! Встань на цыпочки. Чувствуешь, какие легкие ноги и гибкие пальчики? Твоя конструкция, Пенни, позволит тебе расходовать топливо в несколько раз меньше, чем обычным куклам. Добро пожаловать в новую жизнь!

Гимнастка смотрит в сияющие серые глаза Байрона Баллантайна, и ее охватывает смятение. Кто она теперь? Чему так радуется этот странный человек?

— Ты будешь сильной, голубка, — продолжает Байрон, поглаживая щеку девушки рукой, обтянутой черной перчаткой. — Я дал тебе кое-что, чего нет ни у одного перерожденного Нью-Кройдона. Жизнь скучна без риска, верно, циркачка? Уж ты-то знаешь наверняка. Ты сможешь убивать, Пенни.

Она отшатывается, качает головой. Сенатор смотрит на нее с нежностью, заправляет длинную темную прядь за ухо.

— Ты привыкнешь. Совсем скоро почувствуешь, что ты больше не маленькая слабая девочка, которой можно вертеть, как тростинкой. Ты вырастешь очень быстро, Пенни. Вот увидишь.

Из дома сенатора ее забирает Ма. Низко кланяется Байрону Баллантайну, отвешивает Пенни подзатыльник.

— Горе ты наше, — вздыхает Ма. — Возвращаемся скорее. Труппа с ума сходит. Что ж ты делаешь с нами, бестолочь?

Домой Пенни идет с гордо поднятой головой. И впервые бурчание Ма не будит в ней никаких чувств.

В балаганчике царит привычная будничная суета. Кто-то репетирует, кто-то готовит обед, кто-то кормит животных. Клетку медведя Пенни обнаруживает пустой.

«Зачем?» — спрашивает она Тома.

— Джорджино убил. Он любит тебя, дура, — противным голоском отвечает карлик.

«А я его — нет», — думает Пенни и сама ужасается этой мысли.

Джорджино возвращается под вечер, приносит с собой курицу и две буханки хлеба. Ма грустно смотрит на скудный ужин, пожимает плечами.

— Не будет денег — умрем с голоду. Завтра придется давать представление без Пенни.

Девушка сидит в углу, закутавшись в лоскутное одеяло, и думает над словами сенатора Баллантайна. Скрипит сверчок, керосиновые лампы отбрасывают на стены длинные зыбкие тени.

Джорджино подходит к гимнастке и садится рядом на корточки, заглядывает ей в лицо снизу вверх. Свет керосиновых ламп отражается в стеклах очков, и девушка не видит выражения его глаз.

— Пенни, — тихо зовет он. — Пенни Лейн, прости меня.