Родовое влечение - Кэти Летте

– А как же твоя карьера?

– Карьера? Какая карьера?

– О, разве я тебе не говорил? – изобразил удивление Алекс. – Ты уже в списках. Официально. Мы отправляемся снимать воздухоплавательную технику спаривания африканского рыбоядного орла. Самец и самка спариваются, а потом кувыркаясь летят вниз. «Камасутра» кажется скучищей по сравнению с их выкрутасами! Но ты не поедешь, раз ты беременна. Тебя уволят, и тебе придется предстать перед судом, который у тебя вряд ли хватит сил выдержать.

– Ну… – Мэдди забралась с ногами на диван. Алекс расположился на стуле в противоположном конце комнаты. Он сидел прямой как палка. – Пойду на эту работу после родов.

– Да уж, конечно. И как ты это себе представляешь? В Великобритании меньше центров по охране детства, финансируемых из государственного бюджета, чем в любой другой европейской стране! – Он чувствовал себя в своей тарелке, и поэтому его голос звучал резко и властно. Если бы у голоса были ноги, он бы наверняка принялся важно вышагивать. – У нас меньше работающих матерей с детьми до пяти лет, однако сильнее сегрегация по профессиональному признаку. Женщинам с детьми меньше платят, их берут только на низкоквалифицированную работу. Неужели ты действительно хочешь отказаться от такой потрясающей возможности? Неужели тебе действительно хочется сидеть дома и мыть грязную задницу? – победно закончил он.

– Да.

– О… – Важная походка мгновенно превратилась в унылое шарканье. – А как же демографический взрыв? – Алекс снова обрел почву под ногами. – Да! Что ты скажешь об этом?

– Алекс, рождаемость в Великобритании падает. Да, я знаю, Брайс считает, будто он превратил детей в модный аксессуар девяностых, однако твое поколение, по всей видимости, предпочитает домашних животных и «порши».

– Ладно, рождаемость падает. – Он опять оказался в затруднительном положении. Ты не думаешь, что для этого могут быть веские основания? Треснутые соски, запоры, эпизиотомия, разрыв промежности, мастит?

Алекс вскочил на ноги. Оживленно жестикулируя, он методично вплетал в канву своих аргументов оставшиеся не использованными доводы:

– Иметь детей в этой стране – безответственно. Взгляни на нашу историю. Мы пихали их в дымовые трубы и загоняли в шахты. А общественность возмущалась тяжелыми условиями работы лошадей! На учителя надо учиться три года, а на ветеринара – пять. Как все это характеризует общество?

– Тогда мы будем жить где-нибудь еще.

– Нам это не по средствам. Зубная волшебница,[50] к твоему сведению, в наши дни тоже стала принимать кредитные карточки. Ты сможешь поставить на полку любую книжку, кроме чековой. Игрушки, школа, няни… Кстати, няни! Ты действительно хочешь стать одной из УНЕНов?

– Кем-кем?

– «У Нас Есть Няня». – Он снова плеснул себе виски. – Знаешь, как Фелисити сообщила мне о том, что я стану отцом? «Дорогой, у нас будет няня!»

– Не сходи с ума. – Мэдди ласково накрыла его руку своей. – Я сама буду ухаживать за малышом.

– Ага, будешь. Пока у тебя не появится синдром «Ах, если бы у ребенка была няня». – Он сбросил ее руку. – Я уже сталкивался с этим.

– Но я действительно хочу ухаживать за ним, – настаивала Мэдди, сердито глядя на него. – И я смогу научить его плевать на людей, которые не нравятся мне.

– Мэдди, ты хоть представляешь, сколько раз ребенку надо менять подгузник? Представляешь?

– Я знаю, это тяжелейший труд.

– Семь раз в каждый из трехсот шестидесяти пяти дней в течение трех лет! А ты не справляешься с простынями, которые можно менять раз в месяц! Ты не потянешь ребенка.

– Не понимаю, почему. Ведь тяну же я тебя.

– Ты не можешь потянуть даже Мориарти!

– Между Мориарти и ребенком есть маленькая разница. К примеру, я никогда не слышала, чтобы ребенок на кого-то нападал!

– Он только прикусил тебя. Один раз. А все твои возражения касаются только дерьма. Ты ненавидишь какой-то крохотный совочек для уборки его куч, с ребенком же тебе понадобится целый бульдозер. Ты полагаешь, что туалетный юмор – это скетч Бена Элтона о вставке колпачка? Ничего подобного! Это попытка научить двухлетнего ребенка, страдающего поносом, ходить на горшок.

– Послушай, ты зря так этого боишься, ты не будешь иметь к этому никакого отношения…

– Вот как? Может, ты и не заметила, но я, в некотором роде, Знаменитая Личность. Сколько времени, по-твоему, понадобится всяким газетенкам выследить тебя и ребенка и напечатать обличительную статью? Если попасться в лапы Терри Уогана[51] или корреспондентам из «Хелло!»,[52] то они сочинят что-то очень близкое к моей книге, где я пишу о жестоком обращении с детьми.

– Послушай, дружище! – Сердце Мэдди стучало быстрее, чем вращались колеса болида на «Формуле 1». – Лейтмотивом твоего ухаживания было «Хочу делить с тобой заботы о ребенке». Помнишь?

Алекс небрежно повел плечами.

– Женщинам нравится, когда им говорят подобные вещи. Просто я хотел показать тебе силу своих чувств.

– Что?! – Его заявление пробудило в Мэдди ген Ресторанного Драчуна. – Что ты имеешь в виду? Ты не хочешь детей?

– У меня уже есть двое. Я свое уже отработал. – Он заговорил в той же манере, что и гангстеры из фильмов: насмешливо, растягивая слова. – Раньше. Поэтому знаю, о чем говорю. Дети омерзительны. – Его галстук съехал набок и висел на шее, как удавка. – Ребенок будет есть дохлых жуков. Он будет ковырять в носу и слизывать сопли. Через неделю тщетных попыток скормить ему пюре из проросшей пшеницы ты захочешь сунуть голову в измельчитель. Но ты не сможешь этого сделать, потому что ребеночек уже сунул туда свою любимую морскую свинку. – Он выпил остатки виски и снова наполнил стакан. – Кроме того, у тебя просто не будет времени на самоубийство. Ты будешь слишком занята склеиванием самолетиков из бумажных салфеток и космических шлемов из туалетной бумаги. «Гвоздем» твоего дня будет вытаскивание всякого мусора из сушилки. Или подсчитывание пломб во рту.

– Неужели обязательно нужно об этом напоминать? – Мэдди прижала ладони ко все еще ноющей челюсти.

– Покупка новых теней для век будет восприниматься как серьезнейшее решение.

– Я знаю, что с ребенком будет трудно. Я знаю, что мне придется вставать по ночам…

– Дело не во вставании по ночам. А в том, во что эти вставания превращают тебя днем. – Алекс принялся щелкать пальцами, как кастаньетами. – Все эти слезы, кормежки «за маму». – Щелк. – Боже, ну и тоска! – Щелк. – Таскаться по магазинам с коляской, делать пюре из авокадо, стерилизовать бутылки! – Щелк. – Неужели ты действительно хочешь потратить всю свою жизнь на беспокойство о том, проникает средство для чистки унитазов во все щели или нет? – Щелк, щелк. – Неужели ты всю жизнь хочешь сидеть на черносливе? – Он заходил взад-вперед по комнате. – Неужели ты действительно хочешь пополнить ряды Величайших зануд нашего времени? – Мэдди испугалась, что он прошагает дырку в персидском ковре. – Если они не надоедают тебе до смерти, то превращают тебя в Ницше. Ученые-атомщики, в отличие от родителей, воспринимают это легче. «Если Бог создал нас, то кто создал Бога?», «Откуда дует ветер?», «Где кончается дорога?», «Откуда брови знают, что им пора перестать расти?» Естественно, самые каверзные вопросы они припасут на тот случай, когда ты будешь в прямом эфире участвовать в очередном выпуске «Это твоя жизнь».[53] «Папа, почему у этой тети усы?» Но ты не сможешь ответить на все вопросы. Почему? Потому что у тебя мозги высохнут. Ты поставишь смертельно опасную бытовую химию под раковину, куда ребенок вполне способен добраться. Ты сможешь читать только книги, напечатанные крупным шрифтом. Или Джеффри Арчера.[54] Между прочим, на днях Фелисити произнесла слово, в котором больше двух слогов. Это было «тран-кви-ли-за-тор». Произнесла же она его потому, что он ей необходим. А ведь близнецам по восемь лет, черт побери! О, с какой тоской ты будешь вспоминать времена, когда могла позволить себе оргию со взбитыми сливками. И каждый раз, когда ты собираешься переспать с женой, в кровати оказывается ребенок.