Скрытая жизнь братьев и сестер. Угрозы и травмы - Джулиет Митчелл

У двух из четырех женщин в описываемых Фрейдом случаях фантазии обладали сложной структурой, скрывавшей сначала фантазии об избиении. Мадам Бовари (и, вероятно, Флобер: «Эмма Бовари – это я»), сестры Бронте, Анна О., Анна Фрейд, Эрна (пациентка Кляйн) – все это известные примеры широко распространенной истерической тенденции к развитию такого рода фантазий. Поскольку г-жа Х была занята отыгрыванием фантазий, она не могла перевести их в истории. Резюмируя сказанное, следует отметить, что и в случае г-жи Х, и в случае пациенток Фрейда мы имеем дело с сознательной фантазией, в которой заместитель отца избивает нескольких мальчиков. Эта фантазия никогда не возникает до пятилетнего возраста. Фантазирующая девочка выступает в роли этих мальчиков. За этим стоит фантазия, в которой отец избивает самого фантазирующего ребенка. Этот этап представляет собой реконструкцию фантазии, к которой невозможно пробиться. За этим стоит первый уровень (вероятно, реальный), на котором родного брата избивает фигура отца, а фантазирующая девочка наблюдает за этим. Эта фаза почти наверняка связана с каким-то реальным событием. Здесь пол субъекта или объекта представляется неважным. Эта первая фаза может достичь сознания, но она представляется несущественной. Однако, если она в действительности относится к реальному происшествию, то это указывает на то, что это событие не было обработано психически, а запертое либидо потенциально патогенно.

Теперь я кратко остановлюсь на мальчике с фантазиями об избиении. Хотя я сталкивалась с этим в собственной клинической практике, но никогда не обращала на это внимания. Однако теперь я считаю, что это важно, и потому в качестве иллюстрации возьму случай Вольфсманна. Упомяну одного моего пациента, г-на Y, поскольку, хотя его фантазия не была полностью проанализирована, его случай поднимает важные вопросы. Согласно Фрейду, у мальчика первая сознательная фаза, которая приводит к успешной мастурбации, выглядит как «меня избивает моя мать». Тем не менее она принимает сценарную форму, согласной которой субъект представлен рядом неизвестных мальчиков. Это продолжается вплоть до второй фазы, которая может быть сознательной, когда мать избивает самого фантазирующего ребенка, а не других мальчиков. Глубоко бессознательная фаза, которую можно реконструировать как: «Меня избивает мой отец». Фрейд не смог обнаружить у мальчиков садистскую фазу, эквивалентную первой фазе у девочек, когда избиваемым является брат, хотя он предположил, что не исключает ее существования, ее отсутствие скорее связано с выборкой, а не с закономерностью.

Сценарий, лежащий в основе теоретических выводов Фрейда, базируется на этой недоступной сознанию фантазии второй фазы у девочек и бессознательной фантазии у мальчиков, то есть мазохистской фантазии об избиении отцом в обоих случаях. Я попробую осмыслить возбуждение девочек при избиении сиблинга или его заместителя и очевидное отсутствие этой стадии у мальчиков, проанализировав случай г-на Y, а затем – Вольфсманна.

Случай г-на Y высвечивает вопросы, поднятые Фрейдом в его эссе. Фрейд отметил, что трудно, но крайне необходимо преодолеть настойчивую фантазию мужчины, что его избивает мать, чтобы подойти к более важному элементу фантазии, когда тем, кто бьет, оказывается отец. В работе с г-ом Y я столкнулась с той же проблемой, с которой сталкивался Фрейд в работе с истерическими пациентками на этапе до развития психоанализа: фантазия г-на Y имела все признаки реальности. Важно помнить, что во многих социальных группах и межкультурных ситуациях, а также в разные исторические периоды избиение сына отцом являлось обычной практикой воспитания. Именно так г-н Y представил свою фантазию – как правдивую и весьма правдоподобную версию того, что с ним происходило. Та частота, с которой он прибегал к лживым фантазиям, делала почти невозможным уличить лжеца во лжи3. Он описывал свое наказание в подробностях, которые выглядели правдоподобными и похожими на реальное происшествие. Однако тот факт, что он повторял эти подробности, насторожил меня и позволил предположить, что он, как и пациенты Фрейда, происходил из семьи, в которой телесные наказания не применялись.

Возможно, один реальный случай все же имел место. Существовало воспоминание об одном из таких случаев, оно живо изображало ситуацию детства и относилось к экранной памяти – памяти, которая хранит то, что имеет значение, факт или вымысел. Навязчивое состояние было связано с избиением самого г-на Y, но главное, что его отец бил его, чтобы доставить удовольствие матери. На этом уровне фантазия была эдипальной. Но был второй аспект, связанный с тем, что его избивали из-за ссоры с его сводной сестрой. Таким образом, отец флиртовал с женой, отдавая предпочтение ее дочери и избивая собственного сына за ссору. За этим скрывался тот факт, что г-на Y привлекала его сводная сестра, одного с ним возраста, отношения с которой были для него конкурентными и эротически заряженными. Желания, связанные с реальными ситуациями, которые не могут быть психически обработаны, вытесняются. Итак, в данном случае имела место тщательно продуманная, весьма правдоподобная, но повторяющаяся фантазия или реальная сцена, от которой г-н Y не мог отказаться, что было бы возможно, если бы это было реальностью. Другими словами, кроме патологической лжи, г-н Y, как и «Дора» Фрейда, страдал от «сверхценных мыслей». Эту реальность нельзя было отбросить как нечто, что произошло в прошлом, потому что она была наделена сексуальной выгодой. Наличие фантазии об избиении, которая использует прошлые события, предполагает, что эти прошлые события имеют значение в настоящем – они по-прежнему возбуждают.

Г-н Y был озабочен тем, чтоб славить свои и унижать чужие фекалии. Его также навязчиво привлекали, одновременно восхищая и отталкивая, некоторые разновидности лягушек, которые взращивали и производили головастиков под кожей. Желание, чтобы это произошло с ним, чтобы он мог родить партеногенетическим способом, в свою очередь, было связано с фобической реакцией на все, что могло «попасть под его кожу». Соответственно, в его отношениях со мной не было места для переноса, так как ему нужно было встать на мое место и проникнуть под мою кожу. В качестве модели явно выступала его мать, партеногенетическая мать, или он сам как ребенок партеногенетического происхождения, или тот, кто производит на свет воображаемых детей анальным путем, или результат совмещения обоих этих вариантов.

Здесь также присутствовали сиблинги или страх перед сиблингами. Для обоих родителей это был повторный брак. Г-н Y был их единственным общим ребенком. Когда ему было шесть лет, мать родила мертвого ребенка, возможно, случались и выкидыши. В латеральных отношениях с друзьями и с женой он, казалось, не признавал их в качестве других людей; они выступали заместителями утраченных братьев и сестер. Как таковые, еще не родившиеся, они были его копией. В воображении маленького ребенка новый ребенок