Арлекин - Лорел Гамильтон

Я сидела, прислонившись к обнявшему меня Натэниелу, и пыталась думать обо всех зверях одинаково. Но Натэниел был слишком близко, и слишком сильным был аромат его кожи. Пантера забегала по коридору, который вел к боли.

Я вцепилась в руку Натэниела:

— Не могу их сдержать!

Ричард подполз ко мне, поднес руку к лицу. Пахнуло мускусом волка, он обдал пантеру, она закружилась на месте, больше не пытаясь выйти. Но зато теперь волк потрусил ближе к свету. Нехорошо.

Тревис прибыл раньше, чем Соледад. Светло-каштановые волосы перепутаны, лицо еще туповатое спросонья. Из одежды на нем были фланелевые пижамные штаны — и ничего больше. Притащили его прямо из кровати, не дав даже одеться. Тревис — студент колледжа, и я мельком подумала, что Рекс, царь львов, заставил его остаться с нами вместо того, чтобы идти на занятия.

Он присел у моих ног, даже никак не среагировав на то, что я голая. Либо он учуял проблему, либо охранники ему по дороге объяснили.

Сонное лицо стало оживать, и интеллект, который был и слишком острым, и одной из лучших его черт, засветился в золотисто-карих глазах. Он протянул ко мне запястье, и львица забегала внутри меня. Эти трое играли в пятнашки моими зверями. Когда они шевелились, одна кожа, которую я нюхала, сменяла другую. Но вечно такое невозможно, и в конце концов мое тело выберет кого-то.

Тигр шевельнулся — а в комнате не было тигра, издававшего тигриный запах. Но остальные трое меня отвлекли, вызывая своих зверей, продолжая играть в это метафизическое «море волнуется», когда по команде бросаются занимать единственный стул. А стулом этим была я.

Я ждала, что тигр попробует меня разорвать изнутри, как пробовали периодически другие звери, но он сидел тихо и ждал. Волк, леопард, лев — трое мужчин играли со мной в пятнашки, подставляя запах своей кожи, давая ее коснуться, — а тигр ждал. Потом случилось такое, чего никогда не случалось с другими зверьми: тигр стал таять, как огромный Чеширский кот, таять по частям. Я легла поудобнее на руках у Ричарда и Натэниела, Тревис сидел передо мной на полу, но чуть подальше, чем они. Ошибка; тающий тигр ослабил мою бдительность — серьезная ошибка. Пантера и волчица закружились друг вокруг друга, львица увидела представившуюся возможность и бросилась мимо них в длинный черный тоннель. А волчица и леопард продолжали кружиться, львице было на них наплевать. Она просто хотела стать реальной.

Ричард поднес руку к моему лицу, но для таких простых мер уже было слишком поздно. Львица ударилась в меня изнутри как в стену, меня подбросило вверх, вырвало из не успевших среагировать рук. Я рухнула на пол, меня попытались снова взять на руки, но поздно. Львица распрямлялась во мне, пытаясь заполнить меня огромным кошачьим телом, но ей не было места, слишком я маленькая. Львица оказалась в капкане, в темной и тесной западне — и отреагировала как любой дикий зверь: попыткой разбить клетку. Зубами и когтями продраться наружу. Беда была в том, что этой клеткой было мое тело.

Я взвизгнула — мышцы моего тела пытались оторваться от костей. Пытаешься забыть, как это было больно, но оно случается снова — и ты уже не можешь забыть и думать не можешь, не можешь быть, ничего не можешь и чувствуешь только боль!

Тяжелые тела, придавившие меня сверху, чужие руки, прижимающие к полу мои. И что-то навалилось на нижнюю часть тела. Я открыла глаза и увидела Тревиса — львица завопила от досады и злости, потому что она его уже видела, и он ей не нравился, она его не хотела. Тревис попытался взять мое лицо в ладони, принять в себя моего зверя, но львица была уже слишком близко к поверхности, и в одном мы с ней были согласны: Тревис слабак, мы его не хотим.

Я его укусила, всадила зубы в руку. Львица хотела его прогнать, и я тоже, но как только в рот брызнула горячая кровь, все забил вкус льва. В крови Тревиса ощущался вкус его зверя, и я ткнула своего зверя ему навстречу. Я дала львице то, чего она хотела — тело, которое сделает ее реальной. Она вылилась из меня горячим потоком силы, будто с меня кожу сдирали. Я крикнула, и крик Тревиса слился с моим.

Он смотрел на меня сверху вниз — и вдруг взорвался. Клочья кожи и мяса, горячие жидкие капли брызнули в стороны, рухнули на меня обжигающим ливнем. Надо мной вздыбился лев, тряся гривой, шатаясь, будто и в этой форме ему было больно. Он издал звук, средний между стоном и рычанием, и свалился набок рядом со мной. Я лежала вытянувшись, и у меня болело все тело — от корней волос и до пальцев ног. Черт побери, боль дикая, но она уходила, эта костоломная боль. И я смогла заметить, что покрыта прозрачным теплым студнем, который изливается вместо крови из оборотней при перемене. И чем более бурная перемена, тем больше этого студня. Я отдала своего зверя Тревису, и хотя это был не совсем мой зверь, все равно будто моя львица на время перешла в него. Боль стихла настолько, что я смогла подумать о другом, и эта первая мысль была о том, что когда моего зверя принял Хэвен, он от этого не ослабел. Да, черт возьми, ни Натэниел, ни Мика, ни даже Клей или Грэхем не свалились бы, как Тревис. Слабак он, а мне нужен сильный.

Но сейчас надо было думать о другом, потому что волчица решила воспользоваться шансом и бросилась по туннелю бледным призраком. Я только успела шепнуть: «Волк!», как она ударила в меня изнутри, и я забилась на полу.

Протянула руку — Ричард оказался на месте. Он обхватил меня руками, прижал, пока мое тело пыталось разорвать себя изнутри. Сильной рукой он обхватил мое лицо и призвал своего зверя — его сила столкнулась с моей, и у меня будто кровь вскипела. Я взвизгнула, попыталась ему сказать, чтобы он перестал. Он склонился ко мне в поцелуе, а тем временем его сила вместе с моей варила меня заживо. Я попыталась отдать ему своего волка, но не могла. Волчица не могла преодолеть стену его силы.

А потом его сила стала заталкивать моего волка обратно, как кипящая вода заставляет отступить лесной пожар. Это получалось, но у меня было ощущение, будто кожа дымится и обугливается — Ричард гнал волчицу в то потаенное укрытие в глубине моей сущности. Он гнал ее, она отступала, скуля, и я скулила вместе с нею, потому что тело жгло от нахлынувшей силы. Я попыталась приподнять голову, посмотреть на себя, и мир закружился цветными полосами тошноты. Я видел, как Ричард заставляет оборотня проглотить своего зверя, но понятия не имела, как это больно.

Когда у меня прояснилось в глазах, Ричард улыбался мне, и вид у него был довольный.

— Я не знал, получится ли, — сказал он, и в голосе его было напряжение, свидетельствовавшее, что ему это упражнение тоже не даром далось.

Я шепнула сорванным от крика голосом: