В то далёкое лето. Повести, рассказы - Левон Восканович Адян

— А теперь рассказывай, — неожиданно, повернувшись ко мне и прижав голову к моей груди, сказала Марина, — я ждала тебя. После того, как тебя сегодня увидела, я долго плакала дома.

— А почему ты не заговорила со мной там, во дворе техникума?

— Потому что его сестра была там.

— Чья сестра?

— Я о нем тебе говорила. Сестра Степана. Помнишь? Неужели забыл?

— Это он был у вас дома?

— Да. Они раньше жили в нашем дворе, об этом я тоже говорила тебе, потом получили новую квартиру. Отец его директор нашего техникума.

— А что он делал у вас дома? — задыхаясь от ревности, спросил я нетерпеливо.

— Он часто к нам приходит. Мама тоже знает. Все знают. Он любит меня.

— А ты? — у меня, почти, остановилось дыхание.

— А я нет, — всем телом прижимаясь ко мне, прошептала Марина. — После того, как я познакомилась с тобой, узнала тебя, невозможно кого-либо любить, Ваграм. Он самодовольный, высокомерный, чванливый, наглый. Ты не такой, как он. Он сегодня пришел сказать мне, что отец купил ему машину, а я все время думала о тебе.

Вокруг нежно качались молодые тополя.

— Неужели это не сон, Марина? — шептал я, несмело целуя ее волосы.

— Нет, не сон, — так же шепотом сказала Марина. — Ты и сам видишь, что не сон. Вот я, возле тебя, я твоя.

Я не дал, чтоб затихли последние звуки на ее губах, поцеловал ее упрямые, теплые губы, говорил ей возбужденно какие-то слова, на губах чувствуя ее поцелуи и слезы.

— Я боюсь за тебя, — говорила Марина, — у него много друзей, поэтому я не дала тебе свой адрес, и поэтому не хотела говорить с тобой сегодня, знаешь, у него есть разряд по боксу, я боюсь за тебя.

— Будь спокойна, Марина, — говорил я, сжимая в своих объятиях ее хрупкое тело и вдыхая аромат ее губ, подобный запаху только что раскрывшейся розы. — Ты не переживай, Марина, мне никто ничего не сможет сделать, я люблю тебя, Марина.

Над нашими головами качались тополя, они, будто, говорили, да, сладострастные поцелуи ее пламенных губ — и есть слова признания в любви.

В те далекие годы, вот, так состоялась моя вторая встреча с Мариной.

Я сегодня хочу вспомнить подробно те далекие безвозвратные дни, и, как будто, мне внутренний голос говорит тихонько — не вспоминай ты живописные моменты твоей юности, ибо то, что ты оставил там давно, больше не найдешь, и места там уже не живописные, и ты уже не тот юноша.

Не вспоминай. Неужели это возможно, неужели возможно забыть ту лунную ночь, когда мы гуляли в опустевшем парке, потом я проводил ее домой?! Ее мать в этот день дежурила в больнице, ее не было дома, но свет в квартире еще горел. Младший брат Марины в одежде уснул на диване, а дверь была открыта настежь.

— Дверь даже не закрыл, — глядя на меня, как-то виновато улыбнулась Марина, потом сказала: — Он нас не простит.

— Еще лучше, — сказал я, — даже приятно, что есть тот, кто будет постоянно думать о нас.

— Он нас не простит, — снова сказала Марина озабоченно, а потом засмеялась, — но мне все равно, — добавила она, с лучезарной улыбкой глядя на меня.

Я стоял в прихожей, не решаясь войти в комнату, где, лежа на диване, заснул младший брат Марины.

— Но мне все равно, — сказала Марина и выключила свет в прихожей. — Потому что я люблю тебя, — шепотом сказала она. — Потому что ты тоже любишь меня. — Марина бросилась в мои объятия, прижимаясь ко мне своими упругими грудями. — Потому что ради меня ты проделал сотни километров. — В полутемном коридоре я целовал сладострастные губы Марины, я говорил ей о том, что отныне не отойду от нее ни на шаг, что связан с нею тысячами нитей, и ни один день, ни одну минуту, даже, ни одну секунду не проживу без нее.

— Да, да, да — шептала Марина. — А теперь иди, шепотом сказала она, — поздно, иди, твоя сестра может забеспокоиться.

Я вышел из их дома, мою грудь распирало от счастья, я хотел кричать, разбудить спящих людей и рассказать им про Марину.

Да, так состоялась моя вторая встреча с Мариной. После этого мы всегда были вместе. Я устроился на работу на трубопрокатный завод. После работы шел к Марине, и мы беззаботно гуляли с ней по городу. Ходили в кино, бродили по морском берегу. Мы были счастливы, и весь город знал об этом, весь город хотел, чтоб мы всегда были вместе — я и Марина. И только мама Марины была против этого.

— Я не знаю, что моя Марина нашла в тебе? — однажды обидно бросила она, — ты мою дочь сделаешь несчастной, я это знаю.

— Я люблю ее, — быстро сказал я, но мама Марины не хотела меня слушать.

— Нам не нужна твоя любовь. — сказала она.

— Почему? — Не понял я.

— Что ты можешь дать моей дочери на твои пятьдесят девять рублей зарплаты? — сказала она с пренебрежением.

Это было слишком унизительно. Я даже на миг растерялся.

— Скажи, что ты можешь ей дать? — повторно спросила Маринина мама, смерив меня взглядом с ног до головы.

— У меня скоро повысится зарплата, — пробормотал я, — я сейчас работаю помощником аппаратчика в кислородном цеху, скоро получу разряд. Буду больше денег получать.

— Сколько? — с издевкой спросила мама Марины.

— Сто рублей, — сказал я и почувствовал, что задыхаюсь от оскорблений.

— А Степан получает триста — с усмешкой заявила она и, глядя на меня уничтожающим взглядом, сказала:

— Чтобы я тебя никогда не видела с ней, слышишь, никогда?

Прошла зима. Наступила весна. Я уже перешел от сестры в общежитие трубопрокатного завода, а общежитие находилось в центральной части города, на проспекте Дружбы. Случалось, возвращаясь из техникума домой, Марина приходила ко мне в общежитие (они получили новую квартиру, и Марина мимо общежития ходила в техникум и обратно). Марине нравилась моя комната. Однажды она сказала:

— Хочу такую теплую комнату.

— Приходи живи здесь, — сказал я.

— В мужском общежитии? — Засмеялась Марина.

— А что тут такого?

— Знаешь, что не разрешат, поэтому и говоришь.

— А если разрешили бы, ты пришла бы?

— Бегом бы прибежала, — сказала Марина, — ни на один день не оставила бы тебя одного.

— А что бы ты сделала, — улыбнулся я.

— Я бы повела тебя в ЗАГС, женила бы на себе, заставила бы, чтобы любил меня вечно.

— Скоро запишусь в очередь и получу квартиру, — сказал я, гладя на Маринины золотистые волосы. — И ты станешь хозяйкой в моем доме и в моем