Белая роза - Маке Огюст

— Вы любите меня, — безжизненным голосом прошептала Кэтрин. — Вы любите печальную жертву своего самозванства, спутницу ваших вполне заслуженных несчастий. Вам, значит, недостаточно того, что меня, чистую и всеми хранимую, вы забрали у моей нации и моей семьи. Вам недостаточно, что вы внушили мне любовь, которой было суждено угаснуть, столкнувшись с бесчестьем. Вы еще надеетесь удержать меня, замкнув в этом унижении. О, это самое страшное из ваших преступлений, единственное, которое не простит вам Бог, а Он знает, что я готова сделать для супруга, достойного меня!

Ричард, весь дрожа, молитвенно сложил руки и сказал:

— Невозможно подумать, что Кэтрин считает меня самозванцем. Та самая Кэтрин, вместе с которой я прожил первые годы своей жизни, Кэтрин, которая нашла во мне, как и я нашел в ней, все радости, все печали, все детские секреты. Это говорит Кэтрин, которая не может допустить, что, любя ее так страстно, я способен хранить в своем сердце хоть одну мысль, не пронизанную любовью к ней.

— Вы всегда меня обманывали, — сказала Кэтрин, — так же, как обманываете сейчас, в этот момент.

— О, Кэтрин! — воскликнул Ричард, окончательно потеряв голову.

— Разве герцогиня оттолкнула бы вас, если бы вы действительно были Ричардом, ее племянником, ее кровью, последней любовью ее жизни.

— Герцогиня утратила разум.

— Она бдительна, она хочет спасти мою жизнь и мою честь, она дала клятву, когда крестила меня. Все, что сказано ею, сказано от имени моей веры и Господа Бога. Вы не смеете перечить ей. Вам нечем подтвердить свои слова. А ей и подтверждать ничего не надо, любезный. Так она обратилась к вам, заменив этим словом слово "милорд", такое почтительное и ласкающее слух. Милорд! Так она всегда обращалась к своему супругу, а когда-то обращалась и к вам.

Для Ричарда услышать, как Кэтрин назвала его "любезный", словом, служащим для обращения к простолюдинам, оказалось самым страшным испытанием. Это слово мгновенно убило все их чувства и всю их нежность. Даже публичная смерть от руки палача показалась бы ему не столь ужасной. Он издал душераздирающий крик и в отчаянии заломил руки.

Как ни холодна была Кэтрин, но этот крик проник в самую глубину ее сердца.

— Я хочу верить, — сказала она, — что вы стали жертвой каких-то интриганов. Я полагаю, что через какое-то время вы и сами отважно вступили бы в борьбу за отказ от самозванства, как и положено человеку с чистой душой. Но в тот момент амбиции и тщеславие одержали верх, и вы уступили, поддавшись им.

Ричард был совершенно раздавлен. Он бил себя в грудь и из последних сил сдерживал рыдания.

— Не могли бы вы, — продолжала Кэтрин, — идти к своей цели, не держа меня за руку и не ведя меня за собой? Ведь в самом начале у вас хватило благородства отвергнуть мою руку. Вы понимали, что в противном случае ваши действия стали бы преступными. Герцогиня Бургундская запретила вам и думать о моей руке. И у вас тогда хватило чести и сострадания, чтобы отказать самому королю и даже всей Шотландии, даже мне, несчастной. У вас тогда хватило почтительного отношения ко мне, несмотря на то, что я сама предложила вам свою руку и даже умоляла, чтобы вы ее приняли.

Проговорив это, несчастная добрая женщина уже была не в состоянии и дальше говорить жестокие слова. Слезы потоком полились из ее глаз. Но в слезах этих не было чувства. Так плакать мог бы и камень.

— О, это уже слишком! — пробормотал Ричард, задыхаясь от невыносимых мук. — Боже, Ты сам все слышал, и Ты видишь, что это уже слишком! Вы правы, мадам, такую агонию может прекратить только смерть. Что я могу противопоставить вашим подозрениям, вашему презрению, вашей ненависти? Только смерть! Ах, мадам, я хотел умереть на поле битвы, на котором закатилась моя звезда. Я хотел пасть, как подобает благородному человеку. И только мысли о вас придали мне смелость бежать и ко всем моим несчастьям добавить еще и стыд. Только из-за вас я сохранил себе жизнь. Мне казалось, что я должен вернуть вам долг, мне казалось, что в обмен на вашу дружбу и вашу веру я должен обеспечить вам в будущем величие и счастье. Но теперь я вам больше ничего не должен. Совесть говорит мне, что я и так слишком дорого за все заплатил. Прощайте, мадам, живите свободно и счастливо. Я вас прощаю. Я моху себе это позволить с высоты моей чистоты и невиновности. Придет день, и вы захотите высказать мне свои сожаления и как-то загладить содеянное вами. Тогда приходите на это место, потому что именно здесь закончились мучения сына Йорков. Прощайте.

И он кинулся к своему коню, чтобы вытащить из петли у седельной сумки короткий меч. Но внезапно на него упала чья-то тень, чья-то нервная рука схватила его руку и в тишине страстно и строго прозвучал знакомый голос. Неизвестно откуда взявшийся воин, чье оружие было покрыто пятнами крови, остановил его порыв.

— Патрик… друг мой, — прошептал Ричард.

— Кто тут говорит о смерти? — спросил благородный Килдар. — Кто тут собирается забыть свое дело и своих друзей? Разве я разочаровал тебя, Ричард? Разве я отказался отдать за тебя свою кровь? Ты видишь, вот она течет по мне. Но у меня еще осталась кровь, чтобы отдать ее тебе. Ты потерял армию, но мы соберем для тебя новое войско. Ты оскорблен и отвергнут женой, но не гневайся и прости ее. Все вокруг обернулось против тебя. И ты не можешь требовать от этого дитя такого же доверия, какое мог бы ожидать от воина.

— Килдар, — ответил принц, — сомневается не Кэтрин, сомневаются Англия и весь мир, и я не могу доказать им свою правоту.

— Ты ошибаешься, Ричард. У тебя есть доказательство, и я явился, чтобы сказать тебе об этом.

Несчастный принц грустно покачал головой. Кэтрин, вся трепещущая и сломленная свалившимися несчастьями, расправила плечи и стала жадно вслушиваться в слова лорда.

— Да, — сказал Килдар, — имеется одно бесспорное и неопровержимое доказательство. Друг может сомневаться в своем друге, жена может сомневаться в супруге, сын может сомневаться в своей матери, но никогда мать не ошибется и узнает своего сына. Она никогда не признает самозванца, утверждающего, что он и есть ее долгожданный сын. У тебя есть мать, Ричард, как ты мог забыть об этом? Не у подданных, не у друзей, не у жены надо спрашивать, являешься ли ты действительно Ричардом Йоркским, королем Англии. Спрашивать надо у Елизаветы Вудвилл, вдовы Эдуарда IV и твоей матери. Ты должен отправиться на встречу с ней.

— О, — воскликнул Ричард, почувствовав, что возрождается к жизни благодаря этому чисто мужскому совету. — Сам Бог говорит твоими устами! Значит, Он не покинул меня!

— Обычному человеку такое дело не по плечу, — продолжал старый воин. — Встретиться с вдовствующей королевой в неприступном месте, в котором Генрих VII с тех пор, как возникли слухи о появлении претендента на корону, держит ее, как пленницу, проникнуть в монастырь Бермондси, круглосуточно охраняемый верными узурпатору отрядами, это непростое дело, это подвиг, сам по себе свидетельствующий, что у совершившего его истинно королевская душа. Но к этому следует добавить, что до Бермондси больше месяца опасного пути по вражеской территории через воинские заставы, где мечтают схватить тебя. Когда я вспоминаю, что любая неосторожность или слабость могут стать причиной твоей гибели, и выглядеть это будет, как смерть бандита или фальсификатора, тогда, Ричард, я, предложивший тебе это дело, вздрагиваю от ужаса и более не смею толкать тебя на такой путь. Не забывай, что у нас больше нет солдат, нет денег, почти нет оружия. Нам, для кого ты всегда был и останешься Йорком, осторожность подсказывает, что не следует жертвовать святым делом из-за химеры тщеславия и пустых любовных разочарований. И вообще, оглянись вокруг: за этой равниной высятся горы, а за горами море. Там наше спасение. Мы доберемся до Ирландии. Мы восстановим нашу отвагу и доверие друзей. А когда я помещу тебя в безопасное место, тогда я сам отправлюсь в Бермондси…

— Мой добрый Патрик, — с нежной улыбкой на устах прервал его Ричард жестом, исполненным восхищения, — не стоит портить такими доводами, которые ты именуешь осмотрительностью, данный тобою урок благородства. Ты говоришь, что меня подстерегают опасности, ты утверждаешь, что было бы безрассудно пытаться пройти через два графства, пересечь три линии обороны, чтобы встретиться с вдовствующей королевой. Но тем лучше, ведь я внушаю людям так много сомнений, Патрик, мне так много надо доказать! Ты хорошо поступил, перечислив все подстерегающие меня опасности, ведь теперь я точно знаю, что меня они не напугают. Я знаю, что королева Елизавета находится в Бермондси, и это все, что мне требуется. Припав к ее ногам, я обрету либо позор, либо славу. Там, у ее ног находятся доказательства законности моих притязаний. Знаешь, Патрик, если мне придется бежать в Бермондси по лезвиям мечей, пробираться через открытое пламя под грохот грома и сверкание молний, ускользая на каждом шагу от орудий пыток и казни, то и тогда я полечу в Бермондси быстрее стрелы и радостнее, чем птица, которая возвращается в свое гнездо. Я полечу и доберусь туда, Патрик, потому что я верую в Бога, в Бога справедливости и милосердия, который с самой колыбели посылал испытания моему телу и душе, а теперь хранит меня и видит в моих глазах благодарность за Его заботу.