Наследство из Нового Орлеана - Александра Риплей

– Я тоже, деточка моя.

– Только… если бы не две вещи.

– Расскажи маме.

– Моего платья еще нет, а до оперы осталось всего три недели.

Берта погладила пальцами мягкую щеку Жанны:

– Три недели – это очень долго, мой ангел. Платье прибудет. Не беспокойся. Я тебе обещаю. А второе?

– Это Мэй-Ри. Она может пойти с нами в оперу?

– О-о. Я как-то не подумала.

– Она думает, что идет с нами, мама. Я не знаю, что сказать ей.

– В таком случае придется взять ее. Она славная девушка. Приятно будет доставить ей удовольствие. Просто мы не возьмем горничную. И Мэри сможет сидеть сзади, на ее месте.

– Спасибо, мамочка. – Жанна поцеловала мать и слезла с высокой кровати. Дойдя до двери, она обернулась и снова подошла к Берте. – Мама, а что же станет с Мэй-Ри дальше?

– У меня сейчас нет времени думать об этом. Она может делать что-нибудь полезное по дому. Нужно будет писать приглашения, отвечать на них… всякое такое. Позже я позабочусь о том, чтобы найти ей место компаньонки или гувернантки, вроде как у нас. Она, умная девушка. И скоро поймет, что в городе живут по правилам, не так вольно, как здесь. Она научится знать свое место.

Глава 17

Наконец наступил долгожданный день. Это был прекрасный осенний день, с теплым солнцем и прохладным, бодрящим воздухом. Прекрасный день для поездки, даже в старомодном экипаже, который Берта предпочла пакетботу. Мэри и Жанна были слишком взбудоражены и не могли сидеть спокойно. С каждым прыжком экипажа они с ребяческим хихиканьем подскакивали на обитых пледом сиденьях. Устав от этой игры, они принялись петь. Сначала французские песни, которым Жанна научила Мэри, потом английские, которым Мэри научила Жанну. Когда песни кончились, экипаж уже въезжал на узкие улицы Нового Орлеана.

Невзирая на протесты Берты, девушки высунули головы из окошек. Мэри с одной стороны, а Жанна с другой. Они хотели рассмотреть все.

– Посмотри, ты только посмотри! – кричали они друг другу. Они восклицали по поводу домов – синих, белых, зеленых, розовых, – густых ароматов, доносившихся из гостеприимно открытой двери кофейни, женщин на углах, торгующих конфетами, пирожными, фруктами или кофе. Экипаж свернул на широкий проспект, разделенный посередине полосой деревьев. Теперь они любовались роскошными особняками из кирпича и камня, стоящими по обе стороны проспекта. Щелкнув кнутом, кучер развернул лошадей, и они въехали в полумрак сводчатой каменной арки в середине импозантного кирпичного дома.

– Вот мы и дома, – сказала Берта.

На полоске, разделяющей проспект посередине и похожей на парк, фигура в черном облачении устремилась в глубокую тень дерева прямо напротив дома Куртенэ. Селест Сазерак привалилась к толстому стволу, пока сердце в ее груди не перестало бешено колотиться. Вид экипажа, проехавшего под арку, удивил ее – Карлос редко принимал гостей, а сам никогда не пользовался экипажем. Увидев в окошке лицо Мэри Макалистер, она настолько поразилась, что ей стало плохо.

Как же такое могло произойти? Ведь предполагалось, что эта злосчастная девчонка останется на плантации навсегда, подальше от глаз людских. Что же теперь делать? Надо как-то защитить себя. Защитить гробик.

Она стояла, замерев как изваяние, на несколько минут погрузившись в раздумья. Потом быстро свернула за угол, прошла еще немного, снова свернула и пошла дальше по старым улицам. Этот путь привел ее в переулок, куда решались заходить очень немногие. Она быстро перекрестилась и ступила на сырой и зловонный узкий тротуар.

«Что же я, гусыня, так струсила? – подумала Мэри. – Бояться совершенно нечего. Все просто замечательно, о лучшем я и мечтать не могла».

От первого взгляда на городской дом Куртенэ ее обдало холодом – она вспомнила пережитый когда-то ужас. Сразу за арочным тоннелем начинался сад, и на мгновение она вернулась в Четвертое июля, день когда приехала в Новый Орлеан с мисс Розой.

– Пошли, Мэй-Ри, – позвала Жанна, и воспоминания Мэри улетучились.

Двор был ярко освещен солнцем, разноцветный, дружелюбный. Мэри вбежала в него и вскрикнула, пораженная красотой поросшего мхом, но действующего фонтана, огромных глиняных ваз, в которых стояли деревья, покрытые неимоверными розовыми цветами ибискуса, густыми папоротниками, росшими у основания розовых кирпичных стен.

Витая лестница со двора в бельэтаж находилась под крышей дома, но с одного бока была открыта ароматам сада, отделенная от благоуханного воздуха лишь ажурными чугунными перильцами по пояс высотой. Лестница как бы приветствовала Мэри и приглашала в самое сердце дома, с его высокими потолками и окнами, увенчанными свитками и плафонами из белого гипса, выделявшегося на фоне сверкающей позолоты. Все было свежим, просторным, прекрасным.

Был и балкон, подобный тому, на котором она когда-то видела красивое семейство. Там горничная подавала кофе, и теперь Мэри сама стала участницей той сцены, которая когда-то так взволновала ее. Она улыбнулась Жанне и Берте, улице внизу, проезжавшим каретам, проходящим людям, угольщику, предлагавшему свой товар с песней:

Charbon de Paris,De Paris, madame, de Paris[12]

После кофе Берта велела Жанне надеть чепчик и мантилью. Она сказала, что им надо сходить на кладбище подготовить семейный склеп ко Дню всех святых.

Мэри почувствовала себя так, будто облако прикрыло солнце. Ведь это был и день радости; в такой день не должно быть никакой мысли о смерти, никаких разговоров о склепах. И все же она попросилась пойти с ними. Она хотела узнать о Новом Орлеане все.

И обнаружила, что в очередной раз сглупила.

Кладбище напоминало оживленную, веселую деревню. Мэри не верила своим глазам. Печали здесь не было и следа. Склепы напоминали маленькие домики, построенные вдоль улиц; улицы были полны людей, в большинстве своем женщин. Они переговаривались и смеялись, как на вечеринке.

– Ничего не понимаю, – сказала она Берте.

– У нас такой обычай – навещать ушедших близких в День всех святых, Мэри. В этот день мы приносим цветы, как дар, символизирующий вечную жизнь. Мы также дарим им труд рук своих. Перед праздником мы моем и красим склепы. Тогда наши цветы попадают в более красивое место. – Берта улыбнулась: – Это также дает тем, кого не было в городе все лето, возможность повидаться с друзьями и узнать свежие новости.

Женщина, выходящая из ворот, взглянула на Берту, потом еще раз.

– Глазам своим не верю! – воскликнула она. – Ты ли это, Берта? Почти год тебя не видела. Правда ли то, что все говорят? Вы возвращаетесь в город? Дорогая, обними меня. Я так рада! – Она поцеловала Берту в обе щеки, а потом сказала через плечо: – Элен, ты только посмотри, кто здесь! Это Берта Куртенэ. Она вернулась.