Приз для принцев (Награда для князей) - Рекс Стаут

Бомба взорвалась с оглушительным грохотом. Виви холодно сказала:

- Я вам уже говорила, - холодно произнесла Виви, - что вы несправедливы к Алине. Вы не должны оскорблять ее, месье, если хотите, чтобы я хорошо думала о вас.

- Но что она сделает с нами? - вскричал Науманн. - Вы просите меня о невозможном. Я бы не стал говорить мадемуазель Солини; я бы не стал просить ее покровительства, даже если таким образом можно добыть мир.

- Тогда мне очень жаль.

Лицо девушки побледнело.

- Вы понимаете, что вы неблагоразумны? - спросил Науманн.

- Как я могу? Это не подлежит обсуждению, месье Науманн. Это вы неблагоразумны.

- Детка! - сердито закричал Науманн. - Вы - упрямица, вот вы кто. И вы это знаете.

Виви, пытаясь улыбнуться, сказала:

- Может быть, я была бы не такой уж хорошей женой, раз я такая упрямая и неблагоразумная. Оставим это, месье.

- Вы имеете в виду...

- Да, - стараясь держаться мужественно, ответила она.

- Вы хотите, чтобы я вас оставил?

Недоверие, удивление, отчаяние - все было в его голосе.

- Да, - повторила Виви.

Они стояли и смотрели друг на друга молча. Лицо Науманна попеременно то краснело, то опять бледнело; его трясло от эмоций, в его глазах мольба боролась с гневом; один или два раза он пробовал заговорить, но обнаружил, что не может сладить с языком.

Вдруг от дверей раздался голос:

- Виви! А, месье Науманн!

Они обернулись. Это была мадемуазель Солини, на ней были надеты ток и меха; очевидно, она только что вошла с улицы. На мгновение повисла тишина, в то время как она быстро переводила взгляд с девушки на молодого человека и обратно. Потом Науманн низко поклонился Виви, не говоря ни слова, пересек холл, забрал свое пальто и шляпу и покинул их дом.

Мадемуазель следила глазами, как за ним закрылась дверь, потом повернулась к Виви, которая, опустившись в кресло, закрыла лицо руками. В глазах Алины было выражение сострадания и истинной любви; выражение, которого никто другой никогда в них не видел и вряд ли увидит. Она подошла к Виви, склонившись над креслом, обняла ее и прижалась холодной щекой к горячей щеке девушки, в глазах ее стояли слезы.

- Виви, что это? - нежно спросила мадемуазель Солини. - Расскажи мне, дорогая, что случилось?

- Ничего, - ответила Виви, поднимая голову и пытаясь улыбнуться сквозь слезы. - Ничего не случилось... совсем ничего... Только... ох, Алина, мое сердце разбито.

Глава 16

ПРИНЦ УХАЖИВАЕТ

Покинув дом мадемуазель Солини, Науманн вернулся прямо к себе в дом номер 5 на Уолдерин-Плейс, и состояние его нелегко описать.

Это ведь не пустяк - забыть Виви Жанвур, он это знал. Он любил ее, и он всегда будет любить ее. Он хотел ее больше всего на свете.

Он называл себя дураком, идиотом, кретином. Разве она просила о чем-то неприемлемом? Разве не было ее отношение к мадемуазель Солини совершенно понятным - более того, разве оно не было похвальным? Как можно осуждать ее за преданность?

Однако, если она любила его, почему бы ей не сделать уступку его предубеждению и убеждению - убеждению, основанному на стопроцентной осведомленности?

Одно было ясно - отравленными тартинками больше заниматься нельзя. Доказать, что записка поддельная, - возможно, но ведь и сама Виви была почти обманута почерком. И написана записка на ее собственной бумаге.

Не исключено, что любая его активность в этом деле принесла бы много больше тревог и неприятностей Виви, чем той, которая, как он знал, была в этом виновна. Алина Солини обладала изворотливостью самого дьявола. Придя к такому выводу, Науманн достал из шкафа коробку с оставшимися четырьмя тартинками и бросил ее в огонь камина.

Потом он сел и стал наблюдать, как она горит, проклиная судьбу так, как проклинают ее многие другие люди даже на гораздо меньших основаниях.

Мы оставим его там и вернемся в дом номер 341 на Аллее. Прошел уже вечер, прошла ночь. Можете быть уверены, мадемуазель Солини не тратила впустую время на проклятия судьбе; у нее не было привычки вверять свои дела этой капризной даме.

Однако ее грандиозная кампания застопорилась. Судно интриги попало в мертвый штиль. Ее хитроумная и мощная атака, казалось, была с презрением отбита.

Говоря простым языком, за два дня, прошедшие после дипломатической миссии генерала Нирзанна, она не получила от принца Маризи не только никакого сообщения, но даже ни единого намека. Она несколько раз видела генерала, но все, что он мог ей сказать, это что послание Алины доставлено принцу и что ответа пока нет.

Не стоит объяснять, как вспыхнули глаза мадемуазель Солини, сидевшей за письменным столом в своем будуаре, когда на следующий день после того, как Науманн нашел и потерял свою любовь, Чен сообщил ей, что принц Маризи ожидает ее в гостиной.

- Скажите ему, что я скоро буду, - сказала Алина, и ее глаза засветились радостью. Через пятнадцать минут она сошла вниз, успев быстро, но весьма эффективно привести в порядок свой туалет.

С первой же минуты она увидела, что ее послание, переданное генералом Нирзанном, возымело свое действие. Принц спустился с высот человека, берущего все, что хочет, на позицию человека, согласного брать то, что может получить.

Не то чтобы он обращался к ней с преувеличенным уважением, в этом у него никогда не было недостатка, но в его манере смотреть на нее и разговаривать с ней было что-то тонкое и неуловимое, что, казалось, говорило: "Вы диктуете правила; я готов следовать им".

Они беседовали примерно час, дружелюбно, но вполне безлико на всевозможные темы. Принц не упоминал ни о том послании, которое он отправил с генералом Нирзанном, ни о другом, которое было ему передано генералом.

Кажется, он считал вполне естественным зайти поболтать с мадемуазель Солини, хотя Алина знала, что никто еще в Маризи не удостаивался подобной чести.

Собираясь уходить, принц сказал:

- Не сомневаюсь, что вы получили приглашение от де Майда?

Алина ответила отрицательно. Принц продолжал:

- Возможно, он вам его еще не послал. Я даю обед во дворце завтра вечером, и я внес ваше имя в список.

Я увижу вас завтра?

- Это приказ? - легкомысленно улыбнулась Алина, стараясь скрыть восторг, который рос в ее душе. Ведь только накануне графиня Потаччи ласково утешала ее, узнав, что Алина не получила приглашения.

- Я не хотел бы, чтобы вы рассматривали это как приказ, - сказал принц в ответ на ее вопрос. - Испросить чьей-либо благосклонности не означает для нас командовать.

- Если это приказ, я повинуюсь.

- А если это расположение?

- Я даю согласие.

Минутой позже принц удалился. Не успела дверь за ним закрыться, как Алина понеслась в свою комнату, чтобы послать записку дорогой графине. Когда прибыла открытка с приглашением на званый вечер, то обнаружилось, что в нем, кроме имени мадемуазель Солини, указано и имя мадемуазель Жанвур. Это слегка позабавило Алину, тем не менее она сразу пошла к Виви в комнату, чтобы сообщить ей новость и обсудить, какое платье наденет девушка.

Но Виви просто отказалась идти. Она лежала на кровати с влажной повязкой на голове; ее глаза были красными и припухшими, а лицо бледным.

- Пойдем, - уговаривала Алина, - это же нелепо!

И все из-за этого глупца Науманна! Детка, дорогая, он не стоит ни единой слезинки. Ты должна пойти; приглашение от принца - это приказ.

Виви была упряма:

- Ничем не могу помочь. Я не пойду! Скажи, что я больна. Говори, что хочешь. Я не пойду.

Алина была вынуждена оставить ее в покое.

Таким образом, на следующий вечер около семи часов мадемуазель Солини отправилась во дворец на своем лимузине в одиночестве. Строго говоря, это был лимузин Стеттона, но об этом никто не знал.

Алина впервые попала во дворец и, надо признаться, была весьма озабочена своим плохим знанием правил приличия и этикета, которые необходимо было соблюдать. Сразу у входа, за большими бронзовыми воротами, ее встретил слуга и проводил в апартаменты в дальнем конце коридора из светлого мрамора. Едва она переступила порог, как услышала голос генерала Пола Нирзанна:

- О! Мы вас ожидали, кузина.

Он тут же подошел к ней и сопроводил в гостиную.

Их появление сопровождалось негромким гулом восторга присутствующих. Алина чувствовала себя как дома.

Она вернулась к себе через три часа, сияющая торжеством. Она затмила всех женщин во дворце и до такой степени увлеклась своим успехом среди представительниц прекрасного пола, что не заметила еще большего ажиотажа среди мужчин.

За столом она сидела по правую руку от принца, и весь вечер он обращал свое внимание только на нее и ни на кого больше. Что, конечно, не понравилось присутствующим дамам. Старая графиня Ларчини дошла до того, что достаточно громко, так, чтобы все слышали, сделала резкое замечание Алине. Чуть позже Алина слышала, как мадам Шеб спросила графиню, из-за чего та поссорилась с "прекрасной россиянкой".