Сербия. Полная история страны - Драган Стоянович

отметить, что первые два века османского господства не сопровождались таким сильным угнетением христиан, как последующие. Османы были достаточно сильны для того, чтобы завоевывать новые территории, но на осуществление должного контроля за ними сил не хватало, поэтому власть старалась не озлоблять без нужды местное население. Любое восстание отвлекало часть войск, воюющих на рубежах государства. Удобным выходом могла бы стать ассимиляция, но ее не позволяло осуществить малое количество турецкого населения на завоеванных землях. Выход был один — создавать всяческие условия для добровольного принятия ислама. Смена веры стала чем-то вроде контракта, который новообращенный заключал с государством ради получения определенных выгод. В основе принятия решения о смене вероисповедования в подавляющем большинстве случаев лежала выгода, а не осознание преимуществ одной религии перед другой. Родственные связи у сербов традиционно были крепкими, и каждый новообращенный тянул за собой тех родичей, которые не отвернулись от него после смены веры — происходило нечто вроде того, что химики называют «цепной реакцией». Так, например, Мехмет-паша оказывал покровительство своим двоюродным братьям Ферхаду-паше, Дервишу-паше и племяннику Ибрагиму Печеви, известному османскому хронисту. Все они были мусульманами, иначе бы не смогли достичь каких-то карьерных высот. Впрочем, Мехмет-паша не забывал и о родичах-христианах, в частности помог своему брату Макарию Соколовичу стать архиепископом восстановленного сербского патриархата. В недавно созданном в честь нашего великого соотечественника Андричграде[115] есть памятник братьям Соколовичам — Мехмету и Макарию. В Вишеграде есть и другой памятник Мехмету-паше — на берегу Дрины. Мехмет-паша смотрит на построенный при нем мост через Дрину, который побудил Иво Андрича на создание романа «Мост на Дрине».

Говоря о том, что во времена владычества османов в сербских городах прирастало мусульманское население, надо понимать, что в основном оно прирастало, благодаря потурчанцам, а не приезжим туркам.

Арнауташи

Изначально албанцы, так же известные по их самоназванию как шиптары, жили в горах, но во второй половине XIII века они начали переселяться на равнины, вытесняя с насиженных мест сербов и греков (упоминание об этом можно встретить хотя бы у того же Иоанна Кантакузина, императора-хрониста). Тактика вытеснения была одной и той же — беспокойные соседи селились между коренным населением, их число постоянно возрастало за счет притока соотечественников и в какой-то момент албанцев становилось столько, что сербы не могли с ними сладить и были вынуждены уходить.

В Сербском царстве Душана Сильного жило много албанцев, которые переняли от сербов православную веру, а вместе с ней и язык, отчего чересчур ретивые сербские историки пытаются объявить албанцев сербами, принявшими ислам. Такой подход неверен, потому что албанцы-шиптары — это отдельный народ (к слову будь сказано — с крайне запутанными корнями). Но среди предков тех, кто сейчас называет себя албанцами, были принявшие ислам сербы, которых называли не «подтурчанцами», а «арнауташами». Это название было образовано от слова «арнаут», используемого в узком смысле для обозначения православных албанцев, а в широком — вообще для всех албанцев.

Вместе с верой арнауташи перенимали язык и обычаи албанцев, среди которых им теперь приходилось жить. И если первые два-три поколения, наряду с исповедованием ислама, сохраняли сербские традиции, начиная с кумовства и заканчивая отмечанием Видова дня, то их потомки окончательно отрывались от своих сербских корней и начинали считать себя албанцами или же турками. Самоидентификация зависела от круга общения — сельскому старосте удобнее и сообразнее было считаться албанцем, а чиновнику канцелярии санджак-бея — турком. Таким образом, албанская экспансия носила двойственный характер — сербы не только изгонялись со своих земель, но и превращались в албанцев.

Относительно религии у албанцев существует две поговорки, которые как нельзя лучше иллюстрируют отношение народа к вере. Первая, древняя, приписывается Гьону Кастриоти, отцу легендарного Скандербега[116], предводителю антиосманского восстания середины XV века. Он сказал: «Там, где сабля, там и вера!» А современные албанцы говорят: «Религия албанцев — албанизм».

Со временем земли, населенные албанцами-мусульманами, превратились в своеобразный щит, которым Османская империя прикрывалась от так и не покорившихся до конца сербов. Щит этот ковался в период, называемый «эпохой Кёпрюлю», когда у власти пребывали великие визири из этого албанского семейства. Эпоха Кёпрюлю длилась с 1656 по 1710 год. Мехмет-паша Кёпрюлю, с которого началась эта эпоха, сумел передать должность великого визиря своему сыну Фазылу Ахмету, сделав его своей правой рукой незадолго до смерти. Тот, в свою очередь, своевременно приблизил к себе Кара Мустафу-пашу, турка, усыновленного семейством Кёпрюлю… «Тяни своих как можно ближе к подножию султанского трона, и они будут возвышены» — по такому принципу действовали члены этого семейства.

Гайдуки

В ответ на притеснения со стороны османов в народе зародилось стихийное движение сопротивления, называемое гайдучеством. Считается, что первыми гайдуками были пастухи из горных районов северной части Балканского полуострова, которых на венгерский лад называли «гайду» — «погонщиками скота».

В османских судебных документах слово «хайдут» появляется во второй половине XVI века, и тогда же о гайдуках упоминает ряд иностранцев, посетивших Османский султанат. Например, фламандский ученый Левин Гулсиус (1546–1606) пишет о том, что «в феврале 1595 года собрались 2000 сербов и гайдуков, которые перешли Дунай, напали на Софию, разграбили и подожгли ее и унесли оттуда огромную добычу», и о том, что «трансильванские гайдуки обратили в бегство пребывавших в Никополе турков, убили их свыше 3000, а город разграбили и подожгли». Свидетельство Гулсиуса имеет большое историческое значение, указывая на то, что уже к концу ХV века гайдучество приобрело масштабный характер. Это опровергает широко распространенное заблуждение относительно того, что в XV–XVII веках гайдуки были обычными разбойниками, не имевшими ничего общего с национально-освободительным движением. Да, самого движения в то время якобы не было, поскольку национальное самосознание появилось у порабощенных османами славян не раньше середины XVIII века… Что касается национального самосознания сербов, то оно сформировалось еще до Косовской битвы и свидетельством тому служит клятва, произнесенная перед битвой Лазарем Хребеляновичем: «Кто есть серб и сербского кто рода, кто от сербской крови и колена». А национально-освободительный характер гайдучества наглядно и убедительно доказывается цифрами. Приходилось ли вам слышать о разбойничьих шайках, численностью в несколько тысяч человек, которые нападают на укрепленные города и обращают в бегство регулярное войско? Согласитесь, что добычу проще и безопаснее брать, грабя небольшими группами на проезжих дорогах или, скажем, угоняя скот. Нет, с момента своего возникновения гайдучество носило национально-освободительный характер, потому что было направлено против турок и османской власти в целом.

Гулсиус пишет о гайдуках Старины Новака, одного из