Добрые люди - Артуро Перес-Реверте

Дон Эрмохенес отрицательно качает головой.

– Нас интересует только ин-фолио.

– Достать его не так просто. Лучше ограничиться репринтом. Который к тому же дешевле обойдется.

– Да-да, конечно. Но, видите ли, речь идет об Испанской королевской академии. – Адмирал чуть подался вперед в своем кресле, тон его сделался серьезным. – Существуют сложившиеся традиции, которым мы обязаны следовать… Понимаете, что я имею в виду?

Под твердым взглядом голубых глаз секретарь моргнул.

– Разумеется.

– Как вы считаете, удастся ли нам отыскать двадцать восемь томов самого первого полного издания?

– Думаю, приобрести их возможно… Если вы, конечно, готовы заплатить столько, сколько за них потребуют.

– А именно?

– Приблизительно это вам обойдется в шестьдесят луидоров.

Дон Эрмохенес посчитал на пальцах.

– Что означает…

– Около тысячи четырехсот ливров, – уточняет адмирал. – А в испанских реалах – около шести тысяч.

– Пять тысяч шестьсот, – уточняет секретарь.

Дон Эрмохенес смотрит на друга с облегчением. Максимальная сумма, предназначенная для приобретения двадцати восьми томов «Энциклопедии», изначально составляла 8000 реалов, что равнялось почти двум тысячам ливров. Если не считать каких-либо осложнений и непредвиденных расходов, этого должно хватить.

– Такая сумма нам по силам, – подытоживает библиотекарь.

– Отлично. – Секретарь встает с кресла. – Это все упрощает.

Они выходят так поспешно, что писарь не успевает поднять голову от своего пюпитра. Секретарь ведет их по коридору. Отделавшись от них, он явно испытывает облегчение.

– Не могли бы вы по крайней мере дать нам адрес торговца книгами, которому можно доверять? – просит адмирал.

Секретарь замедляет шаг, досадливо хмурит брови и смотрит на них с сомнением.

– Как я вам уже объяснял, это вне компетенции посольства. – Внезапно ему в голову будто бы приходит свежая мысль. – Но кое в чем я действительно мог бы вам помочь от себя лично: познакомить вас с одним подходящим человеком.

Пригласив их следовать за собой, он делает несколько шагов к приемной, где они некоторое время назад ожидали приглашения посла. Приоткрыв дверь, секретарь с порога указывает на потертого субъекта в черном камзоле, который по-прежнему сидит в кресле, читая свою брошюру.

– Думаю, вы уже видели его раньше, это аббат Брингас.

Известие о том, что Салас Брингас Понсано имеет отношение к этой истории, застало меня врасплох. Упоминание о нем я с удивлением обнаружил в двух письмах из тех, что адмирал и библиотекарь отправили из Парижа и чьи оригиналы среди прочих документов хранились в архиве библиотеки. Как и всякий, кто читал о последних десятилетиях восемнадцатого века, изгнании просвещенных испанцев и Французской революции, я имел некоторое представление о том, кто таков аббат Брингас. А обнаружив его имя в связи с путешествием академиков, я постарался узнать о нем как можно больше. Мне помогли кое-какие книги из моей библиотеки: письма Моратина – «Этот неразумный Брингас, одержимый и блистательный», книга Мигеля Оливера «Испанцы и Французская революция», обширная биографии графа де Аранды, составленная Олаэчеа и Феррером, «История Французской революции» Мишелета и не менее монументальная «История инакомыслия в Испании» Менендеса-и-Пелайо. Кроме того, Франсиско Рико в своих «Авантюристах Просвещения» посвятил ему целую главу. Этого было достаточно, чтобы понять моего героя, однако с помощью «Испанского биографического словаря» я мог дополнить свои знания целой массой сведений, содержащихся в различных исторических произведениях, хранящихся в библиотеке Испанской королевской академии, а также некоторыми любопытными фактами, которые я раздобыл чуть позже благодаря общению с профессором Рико. И вот наконец я почувствовал, что справлюсь с задачей и опишу ту роль, которую сыграл этот странный субъект в долгих и непростых поисках «Энциклопедии».

Жизнь легендарного аббата Брингаса – свой титул он получил в Сарагосе, где изучал теологию и юриспруденцию, – вероятно, заслуживала бы целого романа, который по сей день никто не удосужился написать. Родился он в Сиетамо, провинция Уэска, в 1740 году; этот факт указывает на то, что на момент встречи в Париже с доном Педро Сарате и доном Эрмохенесом ему было около сорока лет. К этому времени за спиной Саласа Брингаса имелась богатая биография: беглец, осужденный инквизицией за поэму «Тирания», которая затем ассоциировалась с испанскими изгнанниками из Байонны, он познал свою первую французскую тюрьму – как, по крайней мере, утверждал сам – после публикации в Париже памфлета «О природе королей, пап и прочих тиранов», изданного под псевдонимом. Годы спустя он как ни в чем не бывало прибыл из Италии, откуда привез неизданные стихотворения лесбийской Сафо, переведенные на латынь – «Furor vagina ministrat» и так далее, – которые издал с большим скандалом, причем в итоге выяснилось, что это фальшивка, выполненная его собственной рукой. На этот раз из тюрьмы его вытащил граф де Аранда – как и он, уроженец Сиетамо, уже занимавший в то время должность испанского посла в Париже; графа весьма позабавило хитроумное прошение в стихах, которое Брингас, обращаясь к земляку, уроженцу Уэски, написал ему из тюрьмы. Толерантность де Аранда позволила живописному аббату худо-бедно существовать в Париже, где он связался с радикалами и эмигрантами, которые наводнили Париж за годы, предшествовавшие революции, переводя Дидро и Руссо на испанский и зарабатывая при этом на жизнь разменом денег, услугами посредника, сводника или гида, продавца сувениров, безделиц, порнографии и припарок для выкидышей; несмотря на все эти особенности биографии, аббата охотно принимали в приличных домах и гостиных, где собиралось избранное общество, развлекавшееся с присущим ему утонченным развратом, изобретательностью и бесстыдством. Отбытие де Аранда и публикация нового памфлета под названием «Религиозная нетерпимость и враги народа» стали причиной того, что аббата вновь бросили за решетку, где он находился до тех пор, пока, по счастливой случайности, не стал одним из заключенных, освобожденных 14 июля 1789 года. С этого дня жизнь его без труда просматривается в исторических книгах, посвященных той эпохе: француз иноземного происхождения, друг испанцев Госмана и Марчены, – с которыми разделался с помощью доноса, когда дантонисты и жирондинцы впали в немилость, – осужденный и лишенный всех наград революционным трибуналом, соавтор «L’Ami du Peuple»[18] Марата – мятежник и подстрекатель Брингас занял место в Национальном Конвенте, служил в радикальных дружинах, превратившись во времена террора в кровожаднейшего оратора, и в итоге был обезглавлен вместе с Робеспьером и его друзьями, заняв под ножом гильотины третье место – в точности вслед за Сен-Жюстом, последние же слова его были: «Идите все в жопу». Чтобы лучше понять общий ораторский и идеологический пафос аббата, достаточно бросить взгляд на следующий небольшой отрывок из его поэмы «Тирания»:

Кто назначал сих королей, пап и регентовАрбитрами закона, судьями мира?И кто помазал сей смрадный родпорочащим и скверным миром?

Таков был в общих чертах аббат Брингас: поэт, памфлетист, революционер. Загадочный субъект, о котором в это мгновение ни адмирал, ни библиотекарь не знали ровным счетом ничего и которого секретарь посольства Игнасио Эредиа, чья эпистолярная связь с Хусто Санчесом Терроном, возможно, сыграла определенную роль, посоветовал им в качестве помощника для поисков «Энциклопедии». Будущий якобинец, неутомимый поставщик свежего мяса для гильотины, а впоследствии – ее жертва: Мишле назовет его scélérat déterminé[19], Ламартин – Jacobin fou[20], а Менендес-и-Пелайо, читавший обоих, «безумцем, гениальным и безжалостным». Но, конечно, никто не мог подозревать в тот день, что своим решением секретарь передал судьбу ученых мужей в чрезвычайно опасные руки.

– Итак, она перед вами, – уверяет Брингас, почесывая ухо под засаленным париком. – Улица, за фасадами которой скрывается tout Paris[21]… Всемирный Вавилон!

Они пересекли мостовую и, миновав Пале-Рояль, в котором идут ремонтные работы, оказались на Сент-Оноре. В самом деле: перед ними открывается завораживающее зрелище. Привыкшие к мирному, почти провинциальному очарованию Мадрида, адмирал и библиотекарь осматриваются, потрясенные бесконечной ярмаркой с участием тысяч людей, которые входят, выходят или прогуливаются по магазинам элегантного бульвара, вдоль которого выстроились роскошные особняки.

– Перед вами, – рассказывает их отталкивающего вида гид, – самое знаменитое место Парижа: Мекка всех модников, где каждый может найти себе все, что душе угодно, в зависимости от вкусов и пристрастий: лучшие книжные лавки, трактиры, кофейни, где можно расслабиться, рассматривая фланирующую публику или почитывая газету, бесчисленные лавочки с необъятным ассортиментом изысканных изделий, начиная от научных приборов и заканчивая роскошным шитьем, магазинами готового платья, шляп, перчаток, одеколонов, тростей и всевозможных аксессуаров. Дамы – здесь они в большинстве – чувствуют себя как в раю: почтенный отец семейства кровавым потом изойдет, пока удовлетворит капризы супруги или дочек, рыскающих в поисках последней модели, которую сделала писком моды некая принцесса или герцогиня, – ведь именно так с пеной у рта утверждают мадам Булар, мадемуазель Александра и прочие прославленные модистки. Прогуливаясь по этой улице, даже самая сдержанная дама способна буквально доконать своего супруга. Говорят, скоро у этого места появится серьезный конкурент, причем прямо здесь, в Пале-Рояль. Вы же заметили, сколько там каменщиков: все в лесах! Это место является собственностью герцога Шартрского, кузена самого короля, и сейчас этот герцог окружает его широченными крытыми галереями, которые потом поделит на лавки и отдаст в аренду продавцам и предпринимателям. Его махинации с недвижимостью обсуждает весь город, однако они принесут пройдохе герцогу целое состояние… Может, желаете чего-нибудь выпить?