Ты здесь не чужой - Адам Хэзлетт

Поля и пустыри, где она играла ребенком, теперь распроданы, здесь громоздятся чужие дома, чересчур большие, с какой стороны ни посмотри, широкий полукруг подъездной дорожки заасфальтирован, с высокой стены во двор падает луч прожектора — точь-в-точь тюрьма. Дома-великаны со всех сторон окружили маленький домик.

На углу она обнаружила автомобиль Теда, припаркованный возле голубого псевдо-ша-ле, и зашагала уверенно по подъездной дорожке мимо пересохшего фонтана.

— В твою комнату? — предложил он, проходя по коридору.

Девушка покачала головой:

— Мы пойдем в спальню родителей. Они вошли в комнату — вместо обоев темный сатин, неразобранная постель под балдахином, толстый, плюшевый на ощупь ковер. Лорен решительно направилась к ложу, стащила на пол стеганое одеяло, оставив лишь белые простыни да множество подушек. Если бы выпить немного для храбрости… Подготовка к действию не на шутку напугала его.

Стоя у изножия кровати, молодые люди принялись целоваться. Всерьез, не так, как раньше, зубы стукались о зубы, языки проворными белками проникали в дупло чужого рта. Вновь, как и на шоссе, Тед переживает отстраненность, его разум словно подгладывает из-за плеча, складывает каждый эпизод в кладовые памяти. Девушка берет его ладони, кладет их на свою грудь. Тед начинает расстегивать ее блузку. Не слишком ли он торопится? Нет, Лорен поглаживает ему спину в самом низу, поощряя. Вот как оно делается. Шелковая материя, пуговицы легко выскальзывают из петель. Он снимает с нее блузку, Лорен заводит руки за плечи, стягивает с себя бюстгальтер. Маленькие груди, и какие темные соски — он и не ожидал! А что делать дальше? Они стоят неподвижно. Эрекция почему-то отсутствует. Закусив губу, Лорен смотрит в пол.

— Ты не хочешь? — шепчет она. Внезапно с ужасом он видит, что она вовсе не старше. Исчезло то всезнающее выражение лица, вместо него — неловкость, растерянность, может быть, гнев. Тед совсем один. Перед ним — чужой, зачем-то раздетый до пояса человек. Он безнадежен, он всегда об этом догадывался. Не надо было приходить сюда, но теперь уже слишком поздно. Следовало узнать, как это делается, а он не знает. Подавшись вперед, он пробует поцеловать отвернувшееся от него лицо, и это помогает, их тела снова сближаются, теплая грудь прижимается к его рубашке. Ему и в голову не приходило, что она никогда раньше не занималась этим. Какой ужас!

— Конечно, — шепчет он. — Ну, конечно.

Он садится на край кровати, Лорен расстегивает на нем рубашку. Футболку лучше бы не снимать, но девушка дергает, тянет за подол, и Тед сдается и стягивает футболку через голову, обнажает узкую грудь. Оба откидываются на матрас, Тед опускается на спину. Теперь она пристроится сверху, будет его целовать. Но нет, Лорен расстегивает на нем джинсы, и тут-то он ощущает наконец эрекцию. Примерно так ему и представлялось: она сверху, этот непостижимый взгляд, только совсем близко, а не вдали, и он не может расспросить ее, где она побывала, каково это — вернуться из отдаленных краев, хотя эти наивные вопросы все еще вертятся у него на языке. Прежде думалось, именно в такой ситуации он ее спросит. Теперь они оба молчат. Лорен всей тяжестью навалилась на его ногу, осыпает поцелуями его живот, а он тем временем нащупал родинку у нее над лопаткой. Без джинсов, без трусов он слаб и беспомощен. О сексе они никогда не говорили, только в ту рождественскую ночь, когда вышли на крыльцо ее дома, родители следили за Лорен из окна кухни, она помахала им рукой, обернулась к Теду и прошептала: «В Новый год. Давай сделаем это на Новый год». Открыв ей свою наготу, больше всего он хочет спросить, вполне ли он мужчина, как все остальные, или ему чего-то недостает, о чем он и знать не знает. Влажное прикосновение губ к головке пениса, спина резко, мучительно выгибается. Не надо так делать, мысленно взмолился он, иначе все сразу же и закончится. Просунув руки подмышки Лорен, он стаскивает ее с себя, переворачивает на спину. Сосредоточился на ее губах, избегая встречаться взглядами. Лорен тоже снимает брюки и трусики. Она молчит, когда Тед склоняется над ней, целуя соски, но запускает пальцы в его волосы и подтягивает его голову ближе, вплотную к груди. Вкус соли на губах. Теда сотрясает дрожь, желание и отвращение борются в нем. Он лижет ее грудь. Девушка все сильнее прижимает его лицо к своему телу, к коже. Да, теперь он хочет, все его тело хочет ее. Локтями он разводит ее колени, раздвигает ноги.

— Надень! — шепотом приказывает она. Тед приподымается, вытаскивает из кармана джинсов купленный утром кондом. Никогда раньше им не пользовался, но видел картинки. Быстро, как можно быстрее натягивает. Ползком возвращается к Лорен, она берет его пенис в руки. Потом эти бесконечно длинные, неуклюжие, ужасные мгновения — она извивается на постели, он пытается глубже проникнуть в нее. Зажмурился, ни за что, никогда не откроет глаза. Хоть бы и она не открывала. Лорен резко, болезненно выдыхает, вскрикивает. Он зависает над ней.

— Все в порядке, — говорит он. — Я могу остановиться, хочешь?

— Нет, — отвечает она незнакомым, низким, решительным голосом. Обеими руками обхватывает его за ягодицы и тянет на себя. Ему передается ее дрожь. Девушка дышит часто, напряженно. Мускулы ягодиц и ног работают вовсю, он глубоко входит в нее, потом выходит почти до конца. Непроизвольно. Как животные. Великолепно. Он содрогается всем телом и, внезапно, неожиданно, достигает кульминации, падает на нее, утыкается лицом в подушку возле ее плеча, заглушая свой стон.

Несколько секунд он лежит на ней — не вдоль, поперек — потом приподымается, выскальзывает из нее, садится на пятки. Лорен прикрывается подушкой. Волна отчаяния накрывает его с головой — несчастье, поражение.

— Ты как? — шепчет он.

Ее лицо — растерянное, оглушенное даже. Словно она мчалась куда-то, а добралась до цели — и это место ничем не отличается от прежнего.

Тед потянулся поцеловать девушку, но Лорен отвернулась. Помада, его подарок, размазана по щеке. Почему она взяла эту помаду, накрасила губы? Оба неподвижно лежат на постели. Где-то на полу вентилятор испускает струю горячего воздуха. Губы пересохли, запеклись.

Из— под подушки просачивается темно-красная влага, расползается на простыне. Тед посмотрел вниз, на свой пах, и там тоже увидел темное, влажное. Лорен соскочила с кровати, завернулась в полотенце, бегом побежала в ванную. Захлопнула за собой дверь. Он так и остался -не стоя, сидя на коленях — посреди огромной постели, на которой расплылся кровавый круг.

Трижды нажав кнопку, она не услышала ни звонка, ни ответного движения. На первом этаже включен свет, жалюзи подняты, каждая снежинка видна, когда, ложась на кусты, попадает в эти широкие полосы света. Становится холодно, лучше бы поскорее войти в дом. Она подергала дверь — не заперто.

— Хэлло! — окликает она, войдя в просторный вестибюль, где блестит и искрится старинная люстра. — Тед! — В ответ лишь потрескивание дров, тихие вздохи в камине.

Прогулка ее утомила. Она переходит в столовую, поглядывая по сторонам, где бы перевести дух. Стол бы надо покрасить, но вообще-то это хорошая, солидная старинная мебель. Присев у ближайшего торца, Элизабет снимает шляпу, расстегивает пальто. Вышли погулять, догадывается старуха, воркуют на снегу, голубки, во дворе, где она резвилась девочкой. Вот она опускается на колени на веранде, обхватив руками за шею Пека, мохнатую дворнягу, прижимая его к себе, а пес облаивает залетевшую во двор пичужку, и его лай эхом отдается в ее груди. Брат что-то орет приятелю, забравшемуся чуть ли не на верхушку бука, на лужайке за домом гудит газонокосилка, пахнет только что срезанной травой; она выбегает на лужайку, весело борется с отцом, пытается вытащить монету, которую тот накрепко зажал в кулаке. Кончиком пальца проводит по знакомой извилине на ногте его большого пальца. «Осторожнее, вы оба», — просит мать и наклоняется поцеловать отца. На втором этаже в углу в пол вделана решетка, если лечь и прижаться к ней ухом, как раз над тем местом, где бабушка поставила свой письменный стол, услышишь, как скрипит металлическое перо — старуха надписывает уже третью стопку поздравительных открыток. Девочка играет одна наверху. На постели — ситцевые простыни. Столбики дедовской кровати из темной вишни с наконечниками в форме ананаса. Она опирается коленями на край матраса, цепляется за столбики, пятки проваливаются, мышцы на щиколотках напряжены. Дерево плохо поддается ножу, которым дед режет по воскресеньям индейку. Под частыми ударами серебряного острия из-под темного лака проступают красные светлые пятнышки. Сердце бьется так часто, едва удается вдохнуть. Потом мать запирает ее в пустой комнате, вечером отец задает порку, уложив поперек кушетки. Что толку твердить: «Я не нарочно»! Следы на столбиках кровати не стерлись, мерцают в свете свечи, падает снег, она цепляется за материнскую руку, молясь, чтобы доктор пришел наконец, чтобы ее ребенка спасли.