Московский модерн в лицах и судьбах - Людмила Соколова

Но это известие не вызвало радости ни в стане Морозовых, ни у Зиминых. Зинаида Григорьевна вспоминала: «Когда разъехались мы с Сергеем да пошла я по второму разу под венец… сказал родитель: «Мне бы, дочка, легче в гробу тебя видеть, чем такой позор терпеть».

Матушка, Мария Федоровна, вместо благословения сказала сыну: «Да уж порадовал ты меня, Саввушка. Первый жених на Москве, а кого в дом привел… Что бесприданница твоя Зиновия – еще полбеды, разводка – вот что плохо».

Свадьба Саввы Тимофеевича и Зинаиды Григорьевны состоялась 24 июня 1888 года. Жениху было 26 лет, невесте – 21 год, и она становится дважды Морозовой. Вероятно, событие прошло скоро и незаметно, потому как газеты о нем не писали, и молодые уехали в Англию. А по возвращении поселились на Никитской улице.

А потом супруг решил подарить жене особняк. И по проекту Шехтеля в 1893 году началось строительство на Спиридоновке, что близ Патриарших прудов. Англоман Морозов хотел, чтобы это был романтический замок в викторианском стиле. Такой, чтобы было сразу видно: в этом доме есть не только деньги, но и традиции и вкус.

За два месяца молодой архитектор, который в то время сам увлекался готикой, выполнил около 600 чертежей, тщательно прорабатывая не только детали самого здания, но и его интерьер – вплоть до мебели, люстр и светильников, дверных ручек, каминных решеток, рисунков ткани штор и мебельной обивки… Золотой орнамент на голубом шелке обивки стен очень напоминал французские королевские лилии – ироническая параллель?..

«Увлекавшийся всем новым, Шехтель соединил рационализм готики с романтизмом и одухотворенностью модерна. Одним из первых в русской архитектуре он использовал принцип живописного планирования, свободы в размещении комнат, отказавшись от обязательной симметрии» (с сайта www.moscow_gothica).

Кстати, впервые к работе над дизайном интерьеров он привлек своего друга, тогда никому не известного художника Михаила Врубеля. По его эскизам была изготовлена скульптурная группа «Роберт и монахини», украшающая подножие светильника на парадной лестнице холла, образы которой навеяны оперой Джакомо Мейербера «Роберт-дьявол». А также витраж «Рыцарь», три панно для малой готической гостиной – «Утро», «Полдень», «Вечер», на которых аллегорические фигуры символизировали природу.

Огромную люстру для столовой создали на фабрике Постниковых, камин из радомского песчаника – в мастерской Захарова, а лестницы и дубовые панели вестибюля и аванзала изготовили резчики знаменитой фабрики художественной мебели Павла Шмита, поставщика императорского двора.

Главное, что «читалось» в облике здания и в его интерьерах, – изысканный стиль, безупречный вкус и чувство меры, которое, надо признать, самой хозяйке изменяло в дальнейшей переделке «под себя».

Об особняке «купчихи Морозовой» говорила вся Москва. Но еще больше пищи для пересудов дал грандиозный бал по случаю новоселья, на котором была торговофинансовая элита и аристократия, писатели и художники, – словом, весь свет и цвет Москвы.

Князь Сергей Александрович Щербатов, прославившийся не своим титулом, а как художник, коллекционер и меценат, писал: «Таким интересным явлением был вновь выстроенный дворец огромных размеров и необычайно роскошный в англо-готическом стиле на Спиридоновке богатейшего и умнейшего из купцов Саввы Тимофеевича Морозова… Я с отцом поехал на торжественное открытие этого нового московского «чуда». На этот вечер собралось все именитое купечество. Хозяйка, Зинаида Григорьевна Морозова… большого ума, с прирожденным тактом, ловкая, с вкрадчивым выражением черных умных глаз на некрасивом, но значительном лице, вся увешанная дивными жемчугами, принимала гостей с поистине королевским величием…»

Многие же осуждали хозяйку за чрезмерное желание быть первой во всем, не могли простить ей происхождения, которое она сама изо всех сил старалась забыть, называли «кривлякой» (выражение В.И. Немировича-Данченко).

Зинаида Григорьевна азартно стала восполнять пробелы образования и воспитания, привлекая для этого лучших учителей и воспитателей, и, как сейчас бы сказали, дизайнеров и стилистов.

«Преподаватели разных наук, учителя иностранных языков, воспитательницы, портнихи и парикмахеры немедленно окружили ее и чрезвычайно быстро, благодаря ее природным способностям, превратили ее в великосветскую даму» (Бахрушин Ю.А. Воспоминания).

А вот Андрей Белый написал о ней так просто и так искренне: «В комнату вошла Сказка тихими неслышными шагами. У нее было светло-серое платье, и на нем были нашиты серебряно-бледные листья. В рыжих волосах горела бриллиантовая звезда. Она ступала тихо и мягко, как бы пряча свое изящество в простоте. Это был верх аристократической естественности…»

Вскоре салон Зинаиды Григорьевны становится одним из самых известных и модных в Первопрестольной. Частыми гостями здесь были К.С. Станиславский и В.И. Немирович-Данченко, В.И. Качалов и Л.В. Собинов, А.П. Чехов и О.Л. Книппер-Чехова, И.И. Левитан и А.Н. Бенуа, словом, цвет театральной и художественной интеллигенции. В своих воспоминаниях Морозова рассказывает и о дружеских отношениях с Федором Шаляпиным: «Он приезжал и пел как райская птица у меня в будуаре. Обедал у нас запросто, и я помню, раз он приехал, а я лежала у себя с больной ногой (подвернула ее), и обедать идти в столовую мне было трудно. Он сказал, что меня донесет. Я думала, что он шутит. Вдруг он схватил меня и понес…»

У нее запросто бывали государственные деятели, политики, видные адвокаты. В своих воспоминаниях она – не без кокетства – описывает такой разговор с министром финансов С.Ю. Витте: «С[ергей] Ю[льевич] бывал у меня со своей женой, Мат[ильдой] Ивановной, и когда я ездила в Ялту, то всегда заезжала к ним. С[ергей] Ю[льевич] обыкновенно говорил со мной о делах, всегда спрашивал моего мнения, на что я всегда шутливо отвечала: «Ну что я, баба, понимаю?» А он отвечал: «А все-таки скажите ваше мнение».

Правда, многие судачили о «разношерстной публике», собирающейся на рауты хозяйки.

Антон Павлович Чехов, близко подружившийся с четой Морозовых, с горечью писал жене: «Зачем Морозов Савва пускает к себе аристократов? Ведь они наедятся, а потом, выйдя от него, хохочут над ним, как над якутом. Я бы этих скотов палкой гнал».

Но сам Савва Тимофеевич редко бывал на светских мероприятиях супруги: молчаливый, просто – но дорого – одетый, он недолго сидел в сторонке, а потом и вовсе исчезал. Он не разделял увлечения жены чрезмерной роскошью и именитыми гостями, но снисходительно прощал ей эти слабости, понимая, что супруга пытается взять реванш за те годы, что была для московского общества парией.