Пока я жива - Дженни Даунхэм

Папа приоткрывает глаза: -Да поможет им Бог! -Ты станешь дедушкой. Мы будем тебя часто навещать. Много лет мы будем приезжать к тебе в гости, пока тебе не стукнет девяносто. -А потом что? Перестанете приезжать? -Нет, потом ты умрешь. Раньше меня. Как и полагается.

Папа молчит. Просочившаяся в окно темнота касается тенью его руки, и кажется, что ее нет. -Ты будешь жить не здесь, а в каком-нибудь домике у моря. У меня будут ключи, потому что я буду все время тебя навещать, и однажды я, как обычно, войду в дом и увижу, что занавески задернуты, а почта лежит на коврике у двери. Я начну тебя искать, поднимусь в спальню и с облегчением увижу, что ты мирно спишь. Я громко рассмеюсь. Но, отдернув занавески, замечу, что у тебя синие губы. Я дотронусь до твоей щеки; холодная. И руки холодные. Я окликну тебя, но ты меня не услышишь, не откроешь глаза.

Папа садится на кровати. Он снова плачет. Я обнимаю его и похлопываю по спину: -Прости. Я тебя напугала? -Нет-нет. -Он отстраняется, вытирает глаза рукой.-Пойду-ка я лучше приберусь в саду, пока не стемнело. Ты ведь посидишь одна? -Конечно.

Я наблюдаю за ним в окно. Дождь льет как из ведра; папа надел резиновые сапоги и куртку с капюшоном. Захватил из сарая метлу и тачку. Натянул садовые перчатки. Вот он подбирает с лужайки телевизор. Заметает осколки стекла. Складывает книги в картонную коробку. Собирает с забора вырванные страницы, которые трепещут на ветру.

Возвращается Кэл в школьной форме, с рюкзаком и велосипедом. Он выглядит крепким и здоровым. Папа подходит и обнимает его.

Кэл бросает велосипед и помогает папе прибирать на лужайке Он похож на кладоискателя: он поднимает каждое найденное кольцо над головой и рассматривает его на свету. Вот он нашел серебряное колье, подаренное мне на прошлый день рождения, и мой амберлитовый браслет. Потом он подбирает всякую чепуху- улитку, перышко, камешек. Находит грязную лужицу и шлепает по ней. Папа смеется. Отпирается на метлу и хохочет во все горло. Кэл тоже хохочет.

Дождь неслышно стучит в стекло, размывая их очертания.

Тридцать шесть.

- Ты хоть собирался мне об этом сказать?

Адам сидит, примостившись на краешке стула. Он бросает на меня угрюмый взгляд: -Я не знал как. -Значит, нет.

Он пожимает плечами: -Пару раз я пытался. Но мне казалось, что это нечестно. Как я смею жить какой-то своей жизнью?

Я сажусь в кровати: -У тебя хватает наглости жалеть себя за то, что ты останешься один? -Нет. -Потому что если ты хочешь умереть, то у меня есть план. Мы поедем на мотоцикле. Заметив, что на повороте нам навстречу едет грузовик, ты разгонишься побыстрее, и мы умрем вместе- море крови, общие похороны, наши кости сплетутся навеки. Как тебе мысль?

В глазах Адама мелькает такой ужас, что я лопаюсь от смеха. Он с облегчением ухмыляется в ответ. Кажется, будто рассеялся туман и в комнате взошло солнце. -Адам, давай забудем об этом. Просто так неудачно совпало, вот и все. -Но ты повыбрасывала все из окна! -Не только из-за тебя.

Он откидывает голову на спину стула и закрывает глаза: -Я знаю.

Папа сказал ему, что я больше не вернусь в больницу. Теперь об этом знаю все. Утром придет Филиппа, и мы решим, что делать. Хотя, мне кажется, тут нечего особо обсуждать. Сегодняшнее переливание уже почти не действует. -Как все прошло в университете?

Адам пожимает плечами: -Огромное пространство, куча зданий. Я немного растерялся.

Но он полон надежд. Я вижу это по его глазам. Он сел на поезд и поехал в Ноттингем. Он много где побывает без меня. -Так познакомился там с девушками? -Нет! -Разве в университет поступают не за этим?

Адам поднимается со стула, пересаживается на кровать и бросает на меня серьезный взгляд: -Я хочу поступить туда потому, что до встречи с тобой моя жизнь была полным дерьмом. И я не собираюсь оставаться здесь, когда тебя не станет, не хочу как ни в чем не бывало жить с мамой. Если бы не ты, мне бы и в голову не пришло пойти в университет. -Да ты наверняка забудешь меня к концу первого семестра. -Вот уж нет. -Это почти неизбежно. -Хватит! Неужели, чтобы ты мне поверила, я должен сделать что-то безрассудное? -Да.

Он усмехается. -И что ты предлагаешь? -Сдержи обещание.

Адам протягивает руку, чтобы приподнять край одеяла, но я его останавливаю: -Сначала выключи свет. -Зачем? Я хочу тебя видеть. -Я стала кожи да кости. Ну пожалуйста.

Адам вздыхает, выключает верхний свет и садится на кровать. Наверно, я его напугала, потому что он не ложится, а гладит меня через одеяло -по ноге от бедра до щиколотки, потом по другой ноге. Его жесты уверенны. Такое ощущение, будто я инструмент, который он настраивает. -Я могу ласкать тебя часами, -признается Адам со смешком (наверно, чтобы спрятать за ним свое смущение). -Ты такая красивая.

Под его руками. Потому что его пальцы придают моему телу объем. -Тебе нравится, когда я тебя так глажу?

Я киваю. Адам сползает с кровати, встает на колени и сжимает в ладонях мою ступню, согревая меня через носок.

Он массирует мои ноги так долго, что я едва не засыпаю, но, когда Адам стаскивает с меня носки, я моментально пробуждаюсь. Он подносит мои ступни к губам и целует. Проводит языком по пальцам. Посасывает подошвы. Лижет пятки.

Я думала, что меня больше никогда не бросит в жар от его прикосновений, что я уже не распалюсь, как раньше. И очень удивляюсь, когда меня захлестывает горячая волна. Я знаю, что Адам чувствует тоже самое. Он стаскивает футболку, сбрасывает кроссовки. Расстегивая джинсы, он неотрывно смотрит мне в глаза.

Он потрясающе красив: и волосы, который теперь короче моих, и изгиб спины, когда он снимает джинсы, и мускулы, крепкие от работы в саду. -Иди ко мне, -зову я.

В комнате тепло, батареи пышут жаром, но я все равно вздрагиваю, когда Адам откидывает одеяло и ложится рядом со мной. Он старается не придавить меня. Привстав на локте, он нежно целует меня в губы. -Не бойся меня. -Я не боюсь.

Но я первой касаюсь его языка своим. Я кладу его руку себе на грудь и заставляю расстегнуть пуговицы.

Адам глухо стонет; его поцелуи опускаются ниже. Я сжимаю его голову, глажу по волосам, а он нежно, словно младенец, сосет мою грудь. -Я так по тебе соскучилась, -шепчу я.

Его ладонь скользит по моему животу, по боку, по бедру. Поцелуи следуют за ладонью, спускаются ниже, пока его голова не оказывается меж моих ног. Адам бросает на меня вопросительный сок.

При мысли, что Адам будет целовать меня там, я истекаю соком.

Его голова в тени, руки обвивают мои ноги. Его теплое дыхание согревает мое бедро. Он начинает-медленно и неспешно.

Если бы у меня были силы, я бы сопротивлялась. Если бы я могла, я бы завыла на луну. Но испытывать такое сейчас, когда я считала, что все кончено, когда отказывают все органы и я думала, что это уже не принесет мне удовольствия…

Я на верху блаженства. -Иди сюда. Иди ко мне.

В его взгляде мелькает сомнение. -А тебе не будет больно? -Где ты этому научился? -Тебе понравилось? -Ьезумно!

Адам ухмыляется, до смешного довольный собой: -Видел в одном фильме. -А как же ты? Останешься ни с чем?

Он пожимает плечами: -Да ладно, ты же устала. Может, не надо? -Тогда ты можешь поласкать себя. -При тебе? -Я хочу посмотреть.

Он заливается румянцем: -Правда? -А почему бы и нет? Будет, что вспомнить.

Адам смущенно улыбается: -Ты действительно этого хочешь? -Да.

Он встает на колени. Пусть у меня не осталось сил, но зато я пожираю его глазами.

Адам смотрит на мою грудь и ласкает себя. Никогда и ни с кем я не была так близка, ни на чьем лице не видела такого выражения потрясенной любви. Он распахивает глаза, раскрывает рот… -Тесс, я люблю тебя! О господи, как же я тебя люблю!

Тридцать семь.

Расскажите мне, как это будет.

Филиппа кивает, словно ждала этого вопроса. На ее лице появляется странное выражение- профессионально-отстраненное. Мне кажется, она начала дистанцироваться. А что ей еще остается? Ее работа-помогать умирающим, и если она к каждому будет привязываться всей душой, то сойдет с ума. -Теперь тебе будет меньше хотеться есть. Вероятно, ты будешь больше спать. Едва ли ты станешь с кем-то подолгу общаться, но не исключено, что в промежутках между сном ты найдешь в себе силы поболтать минут десять. Быть может, тебе захочется спуститься в гостиную или подышать свежим воздухом, если на улице тепло и папа вынесет тебя в сад. Но большую часть времени ты будешь спать. Через несколько дней ты начнешь иногда терять сознание и, хотя не всегда сможешь ответить, все равно будешь слышать, что тебе говорят, и узнавать людей. В конце концов Тесс, ты просто заснешь. -Мне будет больно? -Думаю, боль всегда можно будет облегчить. -В больнице это не удавалось. По крайней мере, сперва. -Да, -соглашается Филиппа. -Сперва они никак не могли подобрать лекарство. Но я принесла тебе морфина сульфат-он снимает боль. На всякий случай еще есть ораморф -он посильнее. Едва ли ты будешь мучиться от боли. -Как вы думаете, мне будет страшно? -На этот вопрос нет однозначного ответа. -Поняв по моему лицу, что говорит какую-то чушь, Филиппа исправляется: -Я думаю, Тесс, тебе ужасно не повезло, и на твоем месте я бы боялась. Но я уверена: что бы ты ни чувствовала в эти последние дни, все будет так, как и должно быть. -Ненавижу, когда вы говорите «дни».