ИСКАТЕЛЬ.1979.ВЫПУСК №6 - Олег Глушкин

— Ты чего?

— Чего?

— Чего, говорю, рот разинул? Не заглядывайся, тут у них особая система охраны. Сунешься, а тебя лучом лазерным по башке…

Длинный Роланд стоял перед Мортоном, на голову возвышаясь над ним,и говорил громко, чтобы все вокруг слышали, чтобы не мечтали зазря. И все, стоявшие рядом, заинтересованно повернулись к нему.

— Вот если выключить лазер, тогда другое дело. Но где выключатель? Это самая главная их тайна…

— Нету его, — сказал стоявший рядом сухощавый человек с быстро бегающими глазками.

— Чего нету?

— Выключателя. И лазера тоже. Ничего нету.

— Может, и скульптур нету? — сыронизировал Роланд.

Говоривший посмотрел на скульптуру в нише, подумал, пожевав губами.

— Я знаю только, что тут нечисто.

— А кто ты такой?

— Никто. Чую просто. Я всегда чую.

— Ну и что же ты чуешь? — заинтересованно спросил Роланд.

Человек осмотрел его с ног до головы.

— Чую, что не зря вы тут слоняетесь.

— Тебе бы репортером работать.

— А я и есть репортер.

Роланд захохотал, подергал носом.

— Раз газета заинтересовалась искусством, значит, и верно чем-то пахнет.

— Точно, — сразу ответил репортер. — Раз полиция заинтересовалась искусством, значит, чем-то пахнет.

Толпа все прибывала, возбужденно гудела. Слышались голоса: «газетчики», «полиция»… Слова эти действовали на люден как позывные телевизора. Мортон понял, что если они еще немного так «побеседуют» в толпе, то любопытные до утра не разойдутся и ночной бдение в музее будет пустой тратой времени. Дернув Роланда за рукав, он демонстративно пошел к выходу.

Пришлось обогнуть целый квартал, чтобы выйти к музею с другой стороны.

— Вот уж верно: дурная голова ногам покою не дает, — ворчал Мортон.

— Зато мы кое-что узнали, — оправдывался Роланд.

— Что мы узнали?

— Что тут газетчики крутятся.

— Они везде крутятся.

— Просто искусство — слишком скучно для них. Нужна изрядная доля перца, чтобы они сбежались.

— Сбежались потому, что кто-то пустил слух об ограблении.

— Только слух! Чего же тогда мы тут?

— Мы для того, чтобы охранять священный принцип частной собственности, — по-школьному продекламировал Мортон.

— Не-ет! — Роланд уверенно покачал головой. — Что-то назревает. Все чего-то ждут.

— Это называется — массовый психоз.

— Не-ет. Все что-то знают.

— И мы знаем.

— И мы знаем, — повторил Роланд. — Когда все знают — это уже реклама. А на рекламу кто-то должен был потратиться.

— Ты подозреваешь?..

— Никого я не подозреваю. Знаю только, что кому-то это надо. Твой «массовый психоз» выгоден не гангстерам. Может, газетчикам?

В глухом переулке они разыскали служебный вход музея, вошли в маленькую дверь. Сторож, сидевший за дверью, без слов пропустил их, словно знал в лицо.

— Сегодня что, всех пускают? — не удержался Роланд.

— Кого надо, того пускают, — угрюмо ответил сторож.

— А кого надо?

— Это наше дело.

— Смотри, как бы это не стало нашим делом.

— Ваше дело маленькое — стой, где велят, беги, куда велят, лови, кого велят…

— Не слишком ли ты разговорчив для сторожа?..

Узкий гулкий коридор вывел их в коридор пошире, где справа и слева были двери. На одной висела табличка: «Управляющий музеем». Они вошли и увидели газетчика, с которым недавно спорили в экспозиционном зале. Он сидел сбоку у большого стола о потягивал что-то из высокого черного стакана.

— Не хотите ли для бодрости? — предложил он, доставая из-под стола бутылку. — Ночь длинна. Кто знает, сколько придется ждать?

Мортон и Роланд переглянулись.

— Ты собираешься просидеть тут всю ночь?

— Не один я, придут и другие.

— Чего же вы собираетесь ждать?

— Все, что будет.

— А что будет?

— Вот это я и хочу узнать.

— Ты уверен, что узнаешь именно сегодня?

— Не то чтобы уверен, скорей, предчувствую.

— Что тебе известно? — резко спросил Мортон.

— Такой вопрос! — рассмеялся репортер. — У прессы свои тайны.

— Но ведь что-то известно?

— Ничего особенного. Слово чести.

— Что-то подозрительно много сегодня говорят о чести.

Мортон похлопал Роланда по руке.

— Пошли. Если бы он что-то знал, об этом было бы в газетах.

— Сенсации надо дать созреть, — назидательно сказал репортер.

— Давай зрей. Но если выйдешь отсюда ночью, я тебя арестую.

— Я выйду, как только услышу выстрелы.

— Выстрелы? — Уже стоявший в дверях Мортон снова повернулся к репортеру. — С чего ты взял, что мы будем стрелять?

— А как остановите преступника? Не будете же вы сидеть в засаде возле самой богини. Да и негде там. А окно рядом. Он вскочит в окно, схватит богиню, и… вам придется стрелять..

— Уж не сообщник ли ты? — спросил Мортон.

— Увы. Два миллиона для меня слишком много. Я этой ночью рассчитываю на сотню-другую. Вот если вы его укокошите или он укокошит вас, тогда я все перепишу заново и заработаю в два раза больше.

— Ты уже все написал?

— Остались только детали.

— М-да! — изумился Мортон. — Знал, что газетчики — мастера выдумывать, но, признаюсь, недооценивал.

— Вы, полицейские, всегда нас недооцениваете. А ведь я мог бы заранее описать любую вашу операцию. Люди стереотипны — н вы и гангстеры. Все самые хитроумные планы и контрпланы уже описаны нами. Что-либо новенькое — редкость. Это как в шахматной игре: по первым ходам можно предсказать, какая разыгрывается партия…

— Тебе известны первые ходы?

— Управляющий сказал, что сегодня богиню должны украсть…

— Украсть или попытаться украсть?

Репортер грустно посмотрел в стакан п отставил его в сторону.

— Я, видно, много выпил. Ну да все равно: часы заведены… Управляющий сказал: «должны украсть». Так что без стрельбы не обойдется.

— Обойдется, — сказал Мортон и направился к двери. Он уже знал, что сделает: этой ночью ни на минуту не отпустит управляющего, заставит и его сидеть в засаде…

В коридоре было пусто. Мимо них тенью проскользнули лишь несколько служащих, незаметных, прячущих лица. Пусто было и в экспозиционных залах. Окна затягивали плотные вечерние сумерки, и ажурных решеток снаружи почти не было видно. Мраморные статуи, все так же освещенные, стоящие в черных нишах необычными часовыми, застывшими в своих вековечных позах радости и страданий, стояли, истерзанные временем, безрукие, безногие, даже безголовые. Тишина, окружавшая их. не была тишиной покоя, а висела, насыщенная безмолвными страстями, и казалось, что она вот-вот взорвется смехом, стонами, обычными криками толпы. Это была мучительная, тяжелая тишина, и Мортон даже обрадовался в первый момент, когда услышал тихий монотонный скрип. Он быстро пошел к дверям соседнего зала и застыл на пороге: у приоткрытого окна на легкой стремянке стоял управляющий и раскачивал решетку. Украдкой оглядывался, снопа прикидывал расстояние до ниши, где стояла двухмиллионная богиня, и снова принимался дергать решетку.