Корсар. Наваждение - Петр Катериничев

– «Вот как бывает – летит за годом год…» – Напевая, Корсар побрел к выходу. На плече – сумка с деньгами, в руке – пистолет с глушителем, за ремнем брюк сбоку – другой.

Вышел на ступеньки низкого крыльца, всей грудью вдохнул ночной московский воздух – прохладный, пахнущий в этот час слегка гарью и отчего-то – болотцем, замер, подняв голову, поглядел на небо, пытаясь разглядеть сквозь люминесцентное зарево столицы – звезды. Не смог.

– «Время покажет…» – пробормотал он тихо. – Война, бывает, и щадит. Время – никогда.

Глава 20

«Светало…» Кажется, так начинался какой-то готический роман. Или – пародия на него. Да и кто отличит в наше порою летящее, а в целом – в занудно-тоскливое и липкое время серьезное произведение от пародии, лицо от маски, искренность от личины? Дозволено и принято все, что удобно и практично. Нет? Наберите по поисковику в Интернете «приворот», «заговор на смерть», «договор с…» – и посмотрите, сколько будет ссылок. О да: люди вполне по-житейски рассуждают, а потому: «заговор на любовь» – 10 миллионов упоминаний, а «заговор на смерть» – всего 6 миллионов. Выходит, человеки – «великодушны»: хотят, чтобы их любили – без согласия другой стороны, минимум 10 000 000 особей. А убить другого, не неся за это никакой ответственности в мире подлунном, готовы всего 6 000 000 разумных! А «договор с…»? Всего-то миллион упоминаний! Нет, некорректный подсчет. Лукавого все по-разному называют, так что полтора миллиона набежит. А то и поболее. Но в целом – мельчает народ, не хочет душу закладывать. В смысле – «в массовом порядке». Стоп. А полтора миллиона жаждущих – это что, «единичный порядок»? А ведь «душа» и «жизнь» на древнем языке – единое слово!

А скольких людей интересует господство реальное, власть, могущество, а скольких – и самые небольшие их крохи, а скольких – только чувственные удовольствия, а скольких – наркотические грезы… И не важно, что будет потом: дряхлость тела, убожество мысли, смерть души – важно получить, здесь и сейчас!

Как говаривала маркиза де Помпадур, влиятельная фаворитка «короля-солнца» Людовика XV, «после нас – хоть потоп!». И – оказалась права: после и – был потоп, но потоп кровавый, жуткий, разящий: якобинская диктатура и моря крови сначала жертв, потом их палачей, потом всех и вся, уложенных «пушечным мясом» на полях Европы, Африки, России кумиром и властителем дум поколений честолюбцев – Наполеоном Бонапартом…

«Светало…» Корсар равнодушно забросил сумку с деньгами на заднее сиденье, пистолет со взведенным курком – уложил рядом. Анализировать, почему глупые мысли непрошено лезут в голову и застревают там, как и то, что произошло на выходе из казино, – не было ни сил, не желания. Корсар понимал, что это был не просто боевой транс, в который он умел погружать себя, как всякий боец. Это был мгновенный и очень эффективный боевой транс, когда все противники двигались как бы непостижимо медленно, когда он сам успевал не только просчитать действия нескольких нападавших и свои собственные, но словно воочию увидеть результат. И что на все это сказать? Бывает.

«Светало…» Странным словом обозначено смутное время между еще некончившимся сном и неначавшимся бодрствованием, когда человек может в этом трепещущем, живом свете приближающегося, но не наступившего еще утра увидеть сразу, вдруг, озарением – прошлое и будущее, или, как говорили в легендах о рыцарях Круглого стола и короле Артуре, – «былое и грядущее», свет и тень, необозримо великое и непостижимо малое, и все это – если даже и не увидеть явно, то почувствовать, ощутить, принять – в единстве, покое и единении… И так – бывает.

«Светало…» Мотор краденой машины заурчал ровно и мощно; никто не подложил и не собирался подкладывать взрывчатку… К тому же теперь – это совсем глупо: может, для оч-ч-чень аристократичных сограждан два с половиной миллиона евро – это и мусор, и хай горит синим пламенем, но для большинства весьма состоятельных людей – деньги. Вполне даже удобные в обращении. А что до тех трех машин, тупо стоящих в подворотнях с простреленными пулями ветровыми стеклами в аккурат напротив мест водителя и пассажира и пробитыми передними скатами, то что ему, ученому Дмитрию Корсару, об этом жалеть? А сказать? Сказать можно.

Корсар отдавал себе отчет в том, что вряд ли он силой мысли теоретика-культурофила выслал эти пули недоброжелателям в трех машинах, какие хотели прищучить его молодой организм, если бы его не удалось укокошить парням в рекреации. Как ни твердят теоретики шаманизма, что слово и даже мысль – убивает (оно может и так); но практикам теорию изучать долго, инициацию – вообще не пройти без шпаргалок, а потому они опытом ведают: лучше – убивает пуля, выпущенная из соответствующего оружия в соответствующем направлении умелой и недрогнувшей рукой. Аминь.

И кто тот ангел-хранитель, что высылает эти подарки убойные? Ответы напрашиваются, но могут быть столь же лживыми, сколь и вздорными. Ибо жизнь за крайние несколько часов показала Корсару воочию, что она хоть и безыскусна, но не проста, а наполнена как тайной, так и смыслом, разумеемым не всеми и не всегда.

Как формулировал господин профессор очень изящных искусств? «Люди приходят к нам сами, чтобы мы… разбудили в каждом те дремлющие способности, о которых они и не подозревают…» Вот и разбудили в Дмитрии Петровиче Корсаре – джинна. А джинн тот, как у классика, однобокий какой-то оказался: «Кроме мордобития – никаких чудес». Хотя… Какие ему, Корсару, нужны еще чудеса и доказательства?! Денег теперь у него – точно как в песне: «на всю оставшуюся жизнь»! Одно огорчает: если верить покойному Ивану Ильичу, а верить ему пожалуй что и стоит, жить Корсару осталось часов восемь. Плюс-минус четверть. Гуляй не хочу! Живи, рванина, ешь опилки! По-царски – но недолго. Потому что долго по-царски – только цари и живут: у них кроме прав еще и обязанности, и – ответственность – за все сделанное и несделанное!

Как говаривал Алексей Тишайший: «И делу время, и потехе час». Под «потехою» государь имел в виду исключительно соколиную охоту, которая у русских, помимо эстетического удовольствия, несла издревле сакральный смысл. Да и слово «час» во времена Тишайшего означало абсолютно то же, что и «время»; но потомки поговорку осовременили да еще заменили два соединительных союза «и» на разделительный союз «а». Получилось «Делу – время, а потехе – час». Вот и получилось из мудрой пословицы – житейская бестолочь. Тоже бывает.

«Светает…» Корсар гнал на довольно приличной скорости в этот действительно серо-блеклый, туманный предутренний час, – его еще именуют в спецназах и разведках «часом волка»: четыре утра пополуночи. Именно в такое время – между тьмой и светом – у самых стойких слипаются глаза, путаются мысли, превращаясь в полусны-полугрезы, мерещатся тени и люди, несущие бесшумно смерть, кажутся игрой воображения – до первого и последнего, разящего удара чужого клинка.