Аметистовый венец - Мэгги Дэвис

Этот стон возбудил его. И не только стон, его возбуждала ее готовность принять его пылающую страсть. Он раздвинул ей ноги и вновь вошел в нее. И сразу понял, что на этот раз ему не сдержаться. Обхватив руками его шею, она сама стремилась к нему. На Эверарда нахлынуло дикое желание. Она вздрогнула, затем прижалась к нему бедрами и начала ими двигать, сначала неуклюже, затем более умело, приглушенными криками выражая свой восторг. Но он был захвачен таким приливом страсти, что не обращал ни на что внимания. Он погрузился в нее, насколько это было возможно, чувствуя, как она туго сжалась вокруг него. Затем она вся затрепетала, застонала, обхватив его ногами.

Он смутно ощутил, что она достигла высшей точки наслаждения. В его жилах запылал жаркий огонь, по телу побежали судороги. Он уткнулся головой в ее спутанные волосы и громким вскриком выразил невероятное облегчение, означавшее, что и он тоже достиг своего пика.

Тяжело навалившись на девушку, Эверард вдруг услышал звуки шагов: кто-то подошел к двери. Быстро приподнявшись на локтях, он проверил, на месте ли меч. Меч был совсем рядом.

Вновь послышались шаги, на этот раз удаляющиеся.

Она положила руку ему на спину. Ее пальцы ласково коснулись ложбинки на его потной спине и стали спускаться все ниже и ниже… Он прерывисто вздохнул, поднял голову и увидел, что ее глаза закрыты. Длинные, спутавшиеся волосы обрамляли ее нежное тело.

Открыв глаза, она посмотрела на него. Какой-то миг они пристально глядели друг на друга. Эверард все еще, тяжело дыша, лежал между ее ног. Он хотел было что-то сказать, но шаги вновь приблизились, и дверь отворилась.

Эверард скатился с девушки и, протянув руку, схватил меч. В дверях стояла ее мать, в руках она держала большой ломоть хлеба и миску с мясом.

Девушка быстро выбралась из-под одеяла и надела нижнее белье. Женщина протянула еду Эверарду. Он положил меч и взял хлеб и мясо. Затем мать подошла к дочери. Они обменялись несколькими непонятными ему словами. Женщина осмотрела дочь, нет ли на ее теле каких-нибудь синяков или царапин. Он понял, что ее встревожило: они вели себя слишком шумно, громко вскрикивали.

Эверард забрался с ногами на постель, отломил кусок хлеба и сунул его в рот. Хлеб был свежеиспеченный, очень вкусный. Даже удивительно, что он так проголодался.

Что-то сказав, мать посмотрела на обнаженного Эверарда. Девушка вернулась и легла рядом с ним.

– Ее зовут Эмма, – сказала жена ткача.

– Пусть она скажет свое имя сама.

Повернувшись, девушка посмотрела на него. Она была достаточно высокая, но и он был крупный, широкоплечий, жилистый мужчина, и, когда он сидел в кровати, их глаза были на одном уровне.

– Эмма, – тихо сказала она, отламывая себе кусок хлеба.

«Эмма», – повторил про себя Эверард. Он смотрел, как она жует хлеб. Их бедра соприкасались, и вдруг его опять охватило жгучее желание, захотелось подмять ее под себя, глубоко войти в нее и слушать ее томные стоны.

Он положил хлеб в миску и поставил ее на пол. Наклонился над Эммой и обхватил пальцами ее груди. Она резко глотнула воздух. «Еще не привыкла ко мне», – с некоторым удовольствием подумал он.

Они услышали, как мать Эммы вышла и закрыла за собой дверь. Эверард даже не обернулся.

Было уже темно, когда они встали с постели. Вся семья уже спала. Шепнув ему, чтобы он вел себя потише, Эмма вывела его во двор.

Его боевой конь Громобой, припав на одну ногу, дремал в лунных лучах, просачивавшихся сквозь листву дерева, к которому он был привязан. Эверард обнял и поцеловал Эмму. Тело у нее было мягкое и теплое. От них обоих приятно пахло мускусным запахом любви.

«Что бы ей подарить?» – подумал Эверард. В конце концов он решил снять со своего мизинца сарацинское кольцо, привезенное им из Святой земли. До сих пор он никогда еще его не снимал, и теперь ему пришлось потратить на это немало усилий.

Эмма с улыбкой повертела серебряное кольцо в лунном свете. И снова поцеловала его.

Эверард не мог поверить, что так сильно увлечен этой прелестной молодой ткачихой. Она воспламеняла его, доставляла ему удовольствие и радость одним своим присутствием. Он с трудом удержался, чтобы не прижать ее к дубу и не овладеть ею вновь, прямо тут же, во дворе. Он чувствовал, что она измучена, все еще испытывает боль, но все же не мог не думать об этом.

– Когда ты вернешься?

Он взглянул на нее сверху вниз. Все они задают этот вопрос. До сих пор Эверард служил одной-единственной избраннице, поэтому этот вопрос не имел никакого смысла.

Но на этот раз он испытывал непреодолимое желание сказать ей, когда вернется в Морле. Его отряд должен был выступить рано утром, поэтому ни о какой задержке не могло быть и речи. А уж тем более о том, чтобы остаться на целую ночь.

– Скоро, – пробормотал он, не отрываясь от ее губ.

Вскочив на коня, Эверард повернул его в сторону дороги, ведущей в замок. В его жизни было много прощаний: с семьей, возлюбленными, друзьями, и он знал, что лучше не оглядываться. Но на этот раз он нарушил свое правило, обернулся и посмотрел на неподвижную фигурку Эммы в белой ночной рубашке.

«Да она просто околдовала меня, черт побери», – сказал он себе. Он думал, что будет чувствовать отвращение, а на самом деле просто не мог дождаться, когда возвратится в замок Морле.

Эверард не поил своего коня с самого полудня. И сейчас проехал на нем сквозь деревья к самому берегу реки. Он спешился, и огромный боевой конь оттеснил его в сторону, чтобы всадник не мешал ему пить.

Эверард укрылся под низкими ветвями ближайшего дуба. Здесь было темно, но водяная гладь сверкала под лунными лучами.

Он услышал шорох всего за мгновение до того, как на него обрушился удар. Он все еще держал в руках поводья. Громобой взвился на дыбы и заржал, ударяя по воздуху копытами.

На него посыпался град ударов. Кто-то вырвал поводья из его рук, и конь, с шумом продираясь сквозь кусты, ускакал.

Били его, без сомнения, люди опытные и умелые. Эверард прикрыл голову, но все же не устоял, упал на колени. Его повалили лицом вниз и стали бить ногами. От этих ударов трещали ребра. Ему разбили голову, кровь заливала лицо, и он ничего не мог видеть.

Эверард был почти в беспамятстве, когда его перевернули на спину. Сняли с него латы, шлем и рукавицы, затем поддевку, поножи и сапоги. Раздев догола, его вытащили сквозь кусты на дорогу и там продолжили избиение. В руках у них, по-видимому, были толстые палки. То приходя в себя, то вновь лишаясь сознания, он так и не смог определить, сколько их было, нападающих.

Затем они привязали к его ногам веревку и потащили по дороге. Он знал, что у него сломана челюсть, боль то и дело простреливала весь череп.