Иезуитский крест Великого Петра - Лев Анисов

Вместе с Виллимом Монсом была арестована и привлечена к следствию и его сестра Матрена Балк, много содействовавшая тайной связи императрицы со своим братом. Балк была любимой статс-дамою у Екатерины, и та старалась спасти ее, смягчить гнев своего супруга, но напрасно. Рассказывали, что неотступные ее просьбы о пощаде по крайней мере любимицы, вывели из терпения императора, который, находясь в это время с нею у окна из венецианских стекол, сказал ей:

— Видишь ли ты это стекло, которое прежде было ничтожным материалом, а теперь, облагороженное огнем, стало украшением дворца? Достаточно одного удара моей руки, чтоб обратить его в прежнее ничтожество. — И с этими словами разбил его.

— Но неужели разрушение это, — сказала она ему со вздохом, — есть подвиг, достойный, вас, и стал ли от этого дворец ваш красивее?

Император обнял ее и удалился.

Вечером он прислал ей протокол о допросе преступников.

1724 года, ноября в 15 день, около полудня, было объявлено при барабанном бое, что на другой день 16-го около церкви св. Троицы будет совершена казнь камергера Монса и сестры его Балк. Каждый должен присутствовать. Монс и сестра его были переведены около полудня в крепость. Когда их переводили из кабинета в крепость, Монс, проходя через двор, на который выходили окна покоев великих княжен, увидев их у окна, простился с ними и благодарил за внимание. К камергеру и его сестре был послан пастор с целью приготовить их к казни.

Монса посадили в один из домов, бывших внутри крепости, едва ли не в тот самый, в котором замучили царевича Алексея.

В тот же день в городе говорили, что государь сам навестил Монса.

— Мне очень жаль тебя лишиться, но иначе быть не может, — сказал он камергеру.

На следующий день, в понедельник, 16 ноября, рано утром, на Троицкой площади, перед зданием Сената все было готово к казни. Среди сбежавшегося народа подымался высокий эшафот. На нем лежала плаха и ходил палач с топором. У помоста торчал высокий шест. Площадь гудела от множества голосов.

Около 10 часов вывели из крепости четырех преступников: Монса, в сопровождении пастора, его сестру Балк в открытых санях и двух других, которые следрвали за ними пешком.

Иоанн Лефорт так описывал казнь осужденного:

«Пока они ехали, все удивлялись мужеству Монса, в котором не было заметно ни малейшей перемены, преклонял ухо к устам пастора Назиуса и время от времени кланяясь своим знакомым, которых он встречал. Приехав на место казни, он смело взошел на эшафот, сам снял с себя шубу, постоянно внимая наставлениям пастора Назиуса. Секретарь суда явился прочесть приговор, который заключал в себе три его проступка, состоящих во взятках, в ябедничестве и в покровительстве незаконным прошениям, за что и был приговорен к смерти. По произнесении приговора, Монс низко поклонился, разделся и, положив голову на плаху, принял удар, отделивший его голову от тела».

Через несколько минут, голова бывшего камергера была на шесте. Кровь струилась из-под нее, стекая вниз по древу.

У обезглавленного трупа брата Матрена Балк выслушала приговор:

— Матрена Балкова! Понеже ты вступала в дела, которые делала через брата своего Виллима Монса при дворе его императорского величества, дела непристойные ему, и зато брала великие взятки, и за оныя твои вины указал его императорское величество: бить тебя кнутом и сослать в Тобольск на вечное житье.

Пять ударов кнутом по обнаженной спине получила бывшая гофмейстерина и статс-дама перед отправкою в ссылку…

На другой день, катаясь с Екатериной Алексеевной в фаэтоне, Петр Алексеевич проехал очень близко от столба, к которому была пригвождена голова Монса. Так близко, что едва ли платье императрицы не коснулось его. Не потеряв самообладания, она обратила свой взор на брошенные на эшафот останки Монса и без смущения сказала:

— Как грустно, что у придворных может быть столько испорченности. (По смерти Петра она тут же вызволит из ссылки Матрену Балк).

Отношения между супругами резко переменились. Он перестал говорить с нею. Доступ к нему ей был запрещен. «Один только раз, по просьбе любимой его дочери Елизаветы, Петр согласился отобедать с той, которая в течение 20 лет была неразлучною его подругою», — напишет в «Истории Петра I» А. С. Пушкин.

Над ее канцелярией назначена ревизия, и доходы ее прекратились, так что она должна была занять у своих фрейлин 1000 дукатов, чтобы склонить этой суммой любимого денщика Петра I Василия Петровича ходатайствовать в ее пользу.

Все ее доверенные лица были удалены и заменены другими, на которых Петр мог полагаться. В опале оказался и Меншиков.

Все эти обстоятельства, вместе взятые, делали положение Екатерины ужасным; будущность же должна была представляться ей еще более печальною, так как, судя по происходящему, император мог изменить порядок престолонаследия в ущерб ей. Надобно было предупредить такую напасть.

Ситуация при дворе была обострена до такой степени, что и через много лет после болезни и кончины государя гуляла молва, будто не в личных интересах Екатерины I и Меншикова было допустить выздоровление императора и что, весьма вероятно, они предупредили природу, и болезнь Петра Алексеевича привела искусственными мерами к печальной развязке скорее, чем следовало его крепкой натуре, чему, впрочем, верить не стоит.

Отвергнутый женой, предавшей его с Монсом, раздраженный ее неверностью, перенес он гнев и на своих дочерей, и теперь, в канун 1725 года, вероятно, предчувствуя приближающуюся кончину, как никогда ощущал свое одиночество. О первой жене — Евдокии Лопухиной вряд ли он думал, но вот о внуке…

Перед кончиной Петр I ничем не подтвердил свое намерение (если оно действительно было) передать престол именно Екатерине.

Но кто мог получить его?

Старшая дочь Анна, получившая от отца, незадолго до его кончины, благословение на брак с герцогом Шлезвиг-Голштейн-Готорпским Карлом-Фридрихом, согласно брачному контракту, подписанному 24 ноября 1724 года, отказывалась за себя и за супруга от права на российскую корону. Правда, в контракте была секретная статья, по которой Петр мог назвать наследником кого-либо из детей, родившихся от этого брака, но говорить о том было преждевременно. Молодые еще не отпраздновали свадьбы.

Великой княжне Елизавете к этому времени исполнилось пятнадцать лет. Отдавать корону ей значило (в том Петр I не сомневался), что всеми делами в государстве займется муж ее сестры — герцог Голштинский, а точнее — его министр Бассевич. То, что они втянут Россию в войну с Данией из-за территорий герцогства, занятых в ходе Северной войны датчанами, не вызвало сомнений. Подобный же ход событий не мог устраивать Петра.

Немаловажно было и то, что обе дочери родились до брака государя с Мартой Самуиловной Скавронской (после принятия православия именовавшейся Екатериной Алексеевной), и многим было известно, что родила она их при живом первом муже Иоганне. После битвы под Полтавой тот был взят в плен, объявил в Москве, в каких отношениях был с Мартой, надеясь тем облегчить свою участь, но, несмотря на то, попал в Сибирь, где и умер в 1718 году.

Настойчивость же, с которой Петр I желал выдать дочерей замуж, явно свидетельствовала о том, что в них он не видел наследников престола.

Оставались дочери царя Иоанна, с которым Петр I делил трон в начале правления.

Старшую из них — Екатерину — Петр Алексеевич волею своею выдал замуж за герцога Мекленбургского. Отношения у молодых не сложились, и Екатерина в 1722 году вернулась в Россию с дочерью. Отдавать ей престол, значило возвратить герцога в Петербург, а уж о нем здесь дурное мнение у многих сложилось.

Вторую племянницу — Анну Иоанновну Петр I выдал за герцога Курляндского, но тот, после свадьбы, отправившись с молодой женой на родину, скончался по дороге. Не выдержал бесконечных петербургских пиров, обильных возлияний… Его вдова жила теперь тихо в Митаве и обнемечивалась. Баба она и есть баба.

Третья дочь царя Иоанна — Прасковья здоровьем не вышла, да к тому же тайно (правда, с ведома и согласия государя) вышла замуж за сенатора И. И. Дмитриева-Мамонова.

Оставался родной внук Петра I — царевич Петр Алексеевич — сын казненного Алексея. К нему отношение было неровным.

Меж тем в Европе затевались игры. Испанский король Филипп V заключил торговый союз с Австрией. В Англии не на шутку всполошились, там начали подозревать тайные статьи в пользу Иакова III Стюарта, сына свергнутого английского короля Иакова II.

Прусский король Фридрих-Вильгельм с неохотою начал выплачивать магдебургские долги, что и послужило в дальнейшем причиною образования ганноверского оборонительного союза. Франция и Англия отныне высказывались за поддержку прав прусского короля на Бергское наследство.