Богдан Хмельницкий - Ольга Рогова

В это время Галаган делал свое дело: он свернул на тропинку и повел войско в лес. Калиновский был близорук; он не сразу разобрал, в чем дело. Но когда по пути стали попадаться срубленные деревья, он выскочил из кареты.

– Где проводник? – прокричал польный гетман.

Несколько жолнеров бросилось вперед, навстречу им уже бежала стража, окружавшая Микиту.

– Засада, пан гетман! – кричали они. – А впереди крутой спуск.

– Да где же, наконец, проводник? – снова крикнул Калиновский.

– Его отбили казаки! – закричали жолнеры.

Калиновский бросился к карете Потоцкого; тот сладко спал, покачиваясь на мягких подушках.

– Да проснись же, наконец, и опомнись! – волновался польный гетман, бесцеремонно вытаскивая коронного. Потоцкий никак не мог прийти в себя.

– Что такое? Как смеют меня беспокоить? – отбивался он, протирая глаза.

Калиновский быстро в сильных выражениях передал, в чем дело, и у Потоцкого сразу выскочил хмель из головы.

– Назад! – командовал он, очевидно еще не сообразив, что назади такая же опасность, как и впереди.

– Вперед, – крикнул Калиновский, – за мной!

Обоз в недоумении остановился, не зная, кого слушать. Правый фланг пехоты повернул было назад, между тем как левый по приказу своего командира двинулся за ним вперед. Произошел полный беспорядок, командиры левого фланга ссорились с командирами правого, догоняли друг друга, ворочали назад, а казаки подступали к обозу все ближе и ближе. Корецкий, находившийся в четырехугольнике со своими двумя тысячами жолнеров, несколько минут молча посматривал на всю эту суматоху и, по-видимому, что-то соображал. Дорога шла верстах в трех от леса, его быстрая конница могла проскакать это расстояние в несколько минут. Весь татарский табор был в тылу обоза, следовательно, если немного взять в сторону, можно миновать и татар, и казаков. Конечно, будет погоня; но все-таки хотя часть отряда будет спасена.

– Храбрые воины! – крикнул он своим жолнерам, – нечего теперь и думать о спасении обоза, пробьем себе дорогу, слушайтесь только меня, теперь я ваш гетман. Гей, кто за мной?

– Пан Корецкий нас погубит! – крикнул Калиновский, слышавший слова пана.

– Ни с места! – кричал ему Потоцкий.

– Поздно теперь давать приказания, – ответил Корецкий. – За мной! –обратился он к жолнерам.

Две тысячи воинов мигом опрокинули возы, прорвали четырехугольник и ускакали, преследуемые татарами. Казаки, между тем, не дремали. Передовые тотчас же объявили своим товарищам о пробитой бреши, и не успели поляки поднять опрокинутые возы, как уже сотни казаков одни за другими ворвались в середину обоза. Сабли казаков засвистели над головами оторопевших жолнеров, приклады казацких самопалов разбивали черепа, кровь полилась ручьями.

– Вправо! – командовал Потоцкий, думая обойти лес.

– Влево! – кричал Калиновский.

Все смешалось; кони, люди, возы двигались, перегоняли друг друга, давили один другого. Достигнувшие спуска летели в овраг, где казаки вырыли глубокий ров. Задние теснили передних, а с другой стороны оврага, с возвышенности громили их пушки. Те, кто больше доверяли Калиновскому, с правого фланга спешили на левый, не заботясь о том, что делается с остальными.

Казаки и татары дружно гнали беглецов к спуску, а из-за срубленных деревьев выскакивали кучки корсунцев. Потоцкий со своей пехотой застрял в болоте. Карета стала, лошади не шли дальше, казаки окружили коронного гетмана, и он сдался безо всякого сопротивления; сопровождавшие пана Потоцкого последовали его примеру.

Не так легко было справиться с Калиновским. Выйдя из кареты, он вскочил на первого попавшегося коня, увлекая за собой наиболее храбрых. За каждым деревом, за каждым кустом наталкивались они на казаков, но храбро отбивались от них. Калиновский горячился, кричал, старался собрать метавшихся между деревьями всадников и пехоту, побросавшую ружья, но скоро конь его пал, пронзенный татарскими стрелами и казацкими пиками. Скакавшие за ним шляхтичи и жолнеры почти все полегли и сдались казакам, а Калиновский все еще рвался вперед с саблей наголо, несмотря на рану, полученную в локоть.

– Экий неугомонный! – говорили казаки, окружившие его. – Сдавайся, пане, живого или мертвого, а все возьмем тебя.

– Не хочется пану татарской юшки попробовать, – сострил другой.

Кто-то нанес гетману еще две раны в шею.

– Возьмите меня мертвого, изменники! – кричал он, размахивая саблей и нанося удары направо и налево. Но понемногу силы его оставили, раненая рука повисла, и волей-неволей он очутился в руках казаков. Раны его присыпали порохом, перевязали тряпицами и повели к остальным пленникам. Всю ночь до рассвета длилось преследование. Откуда-то взялись спрятавшиеся хлопы; с косами, с топорами повылезли они из ущелий, повыбрались из ям и оврагов и помогали казакам добивать панов.

Корецкий потерял почти половину своих жолнеров, но благополучно добрался до Киева, там он пробыл только несколько дней и поторопился уехать в свое имение.

На другой день Хмельницкий пошел осматривать пленников и увидев Потоцкого, сказал ему: – Мы поменялись ролями с паном гетманом. Он собирался взять меня в плен, но вместо того сам сделался моим пленником.

– Презренный хлоп! – гордо отвечал Потоцкий, подняв глаза. – Не тебе с твоей разбойничьей шайкой удалось полонить меня, этой победой ты обязан храброму татарскому воинству. Чем ты заплатишь ему?

– Тобою, тобою, пан гетман, – с насмешкой отвечал Хмельницкий, – и храбрым польским рыцарством. Все вы пойдете в татарскую неволю.

– Эх, Потоцкий, Потоцкий! – смеялись казаки. – Разум-то у тебя жиноцкий (женский), не годился ты гетмановати, за се треба було тебя пану Хмельницкому отдати.

Вечером все казачество пировало победу над поляками. Хмельницкий задал обед старшинам и мурзам и пригласил на этот обед знатнейших пленников. Казаки во время обеда палили из пушек, стреляли из самопалов и пили горилку. Им выкатили двадцать пять бочек. Хмельницкий, завладев панским обозом, сразу разбогател и мог теперь отдохнуть от трудов, так как польское войско было уничтожено. Его только смущало большое количество пленников, он не знал, что с ними делать, они стесняли его в походе.

Рада предложила отдать всех пленников Тугай-бею, за исключением тех, которые в состоянии были дать за себя хороший выкуп.

Так и сделал Хмельницкий, прибавив к этим пленникам и отправленных раньше в Чигирин. В Сечь Хмельницкий послал много подарков, между прочим клейноты панов гетманов. На пиво дал тысячу червонцев да на церковь триста. У самого Хмельницкого набралось целых тринадцать возов добычи. Обоз казацкий увеличился втрое и двинулся теперь к Белой Церкви, где казаки возвели укрепления. Там Хмельницкий остановился и, несмотря на требования казаков, не пошел дальше.

16. ГУЩА

Ой почувайте и повiдайтеЩо на Вкраинi повстало– Множество ляхiв пропало.Од нас казакiв, од нас юнакiвНi один ляшок не скрився.

Воскресенье. В селении Гуща, резиденции Киселя, воеводы Брацлавского, было необычайное оживление. Все спешили в церковь и передавали на пути друг другу самые свежие новости.

– Слыхали, хлопцы, как полковник Остап отделал пана Четвертинского? –говорил один из крестьян. – Отрубил ему голову, всех детей его изрубил, а с женой, знатной пани, сам обвенчался. Как-то она будет растирать ему табак да подливать горилки?

– Привыкнет! – отвечал другой. – А в Ладыжане всех евреев перерезали: и старых, и малых.

– Так им и надо, собакам! – заметил третий.

– А правда это, – спрашивала одна из женщин, – что атаман Половьян у каждой панны и у каждой жидовки, что встретится ему на пути, сдирает полосу кожи с шеи и говорит, что дарит ей алую ленту?

– Не знаю, – отвечал хлоп, – Половьян страшный гайдамак, но есть и страшнее Половьяна.

– Кто такой? – с любопытством спрашивала баба.

– Да хоть бы Кривонос; его, говорят, никакая пуля не берет…

– Что Кривонос! – заметил другой. – А вот не дай Бог с Шолудивым Буняком встретиться, этот уже совсем колдун. Он, говорят, и не живой человек, а мертвец, только лицо у него человеческое. Мяса на нем совсем нет, а сквозь кожу гнилые кости светятся. – Как страшно! – проговорили женщины.

– И убить его нельзя, – продолжал рассказчик, – всякая пуля сквозь него пройдет, вреда ему не сделает.

Все примолкли и поторопились в церковь.

В другой группе шел разговор о Иеремии Вишневецком.

– Слыхали, хлопцы, Ерема, говорят, поднялся. Идет на казаков.

– А княгиню куда же он денет?

– Отправит в Вишневец, теперь уже не до женщин, не такое время.

– Ой, жарко достанется казакам, если Ереме попадут в лапы.

– Ну, ведь и Хмель не простак, один другого стоит.