Драконам слова не давали! (СИ) - Ночь Ева

— То есть? — Ника настолько растеряна, что мне становится её жаль. В очередной раз.

— То есть откажется от помощи, заберёт заявление и не станет с ним разводиться. Будет и дальше терпеть издевательства.

— Ольга так не сделает! — возмущается Ника. — Она не такая!

— На этой оптимистической ноте предлагаю отправиться домой.

Не хочу спорить. Устал. Ещё и брат стоит мрачнее тучи.

— Я отвезу Нику, — вклинивается он. Как же. Так я тебе и доверил свою личную помощницу.

— Ника поедет со мной. А тебе бы не мешало подумать о своём внешнем виде. Ты портишь имидж агентства и к тому же подрываешь мой авторитет. Если завтра не явишься в нормальном виде, считай, что больше не работаешь в «Розовом Слоне». Я предупрежу охрану, чтобы в здание тебя не пускали.

Илья готов со мной сцепиться, но, бросив взгляд на Нику, передумывает.

— Ну ты даёшь, брателло, — паясничает он, дёргая себя за серьгу в ухе. — Пытаешься меня нагнуть? Ну, это мы ещё посмотрим.

Он улыбается широко и вызывающе, садится в своё оранжевое чудовище и скрывается в сумерках, только пыль столбом.

— Зачем ты с ним так? — огорчённо спрашивает Ника. — Неужели трудно найти общий язык?

Я чуть было не ляпнул, что хочу найти её язык. И прикоснуться к нему своим. Чёрт. Наваждение. Одни и те же мысли по кругу.

— У нас непростые отношения, — нехотя признаюсь, вместо того, чтобы огрызнуться. — И, думаю, он переживёт мою стабильную справедливость.

Ника закатывает глаза, давая понять, что не согласна, но не спорит.

— Поехали. Бабушка Ася, наверное, уже волнуется.

Вот меньше всего мне хочется везти её к бабушке Асе. Но пока что альтернативы нет. Меня утешает лишь то, что длинные руки моего обаятельного братца остались при нём и до Ники не дотянулись.

41. Ника

Не знаю почему, но во мне поселилась Надежда. Птица с разноцветными хрупкими крыльями. И сломаться бы им при малейшей непогоде, но с двух сторон её поддерживали драконы. Разные. Непохожие. Но в чём-то всё же неуловимо одинаковые. В целеустремлённости. В напоре. В деловой хватке. Да-да, у Ильи эти качества тоже проявлялись с лихвой.

Утром меня забирал на работу средний. Вечером возвращал в пенаты царствующей императрицы Драконовой старший. Они словно поделили территорию и ревностно следили, чтобы никто не нарушал границы. Но на этом компромиссы заканчивались.

— Что между вами происходит? — поинтересовался Илья во время обеденного перерыва в четверг.

— Ничего. Работаем, — я бы язык себе откусила, но ни за что не призналась бы о том вечере в понедельник. Всего три дня прошло, а как будто эпоха целая проскакала галопом.

Наверное, так не должно быть. Наверное, я должна была плакать и страдать. Умываться слезами, горюя о своей рухнувшей в одночасье личной жизни. Но для страданий мне хватило двух дней. А потом как отрезало. Словно ничего и не было. Может, потому что я почти никогда не оставалась одна. На работе в толпе людей. Вечером — с бабушкой Асей на кухне. А потом — благодатный сон без терзаний и сновидений.

— Ты мне нравишься, — вот так прямо и без реверансов, глядя в глаза. Серьёзно и без капли ёрничанья.

Он вообще непривычно чёрный. Это вызов Дракону Ивановичу. Чёрные джинсы, чёрная футболка и бандана с черепами на голове, повязанная так, чтобы подчеркнуть выбритые виски. Балансирование на грани. При желании можно придраться, но босс, на удивление, делать этого не стал. Он вообще умел тонко чувствовать разные нюансы. Только сразу всех его достоинств не разглядеть.

— Илья… — судорожно пытаюсь подобрать слова, чтобы не обидеть.

— Я знаю, — перебивает он, прекращая мои страдания, — у вас, у девочек, всё очень сложно. Этот гад. И все эти чувства. Но я готов подождать, пока оттаешь, Недотрога.

И я малодушно молчу в ответ. Трудно сказать, что он милый, добрый, хороший. Хоть и разгильдяй. Но меня никогда не бьёт током от его прикосновений. Он один из толпы окружающих меня мужчин, от которых я инстинктивно отстраняюсь, уворачиваюсь, не даю к себе притронуться. Они мне не противны, нет. Я к ним безразлична — всего лишь.

С Димой… Дмитрием Ивановичем всё иначе. Но на работе он полностью отключался и напоминал холодный айсберг, умеющий только команды раздавать да всякие поручения навешивать. Он не давал мне покоя. Он грузил и грузил, но выть и жаловаться я не собиралась. Понимала: один ложный шаг — и хлипкое равновесие превратится в нечто опасное, если не провальное.

Кофе. Чай. Блокнот исписан вдоль и поперёк. Пункты прибавляются быстрее, чем я их вычёркиваю. В четверг он провёл первую планёрку, после которой главы нашего зоопарка буквально выползали по-пластунски с выпученными глазами и всклокоченными волосами. Как после бани.

— Нам нужен хотя бы один корректор, — сказала я ему в машине. Дорогой босс явно был не в духе. Зверствовал целый день, правда, на меня не рычал, но зато всем остальным досталось. — Я больше не могу вычитывать, иначе буду засыпать на ходу при таком темпе жизни.

Он посмотрел на меня со смесью ужаса и ярости.

— Только не говори мне, что ты все эти дни сидела над текстами по ночам!

— Только вчера. Как-то «все дни» было не до этого. И не рычи на меня, пожалуйста.

— А я рычу? — снизил он тональность, и от глубины в его голосе внутри начали расходиться во все стороны круги, как от брошенного в воду камня.

— Да! — слишком храбро для той кошки, что от страха прижала уши и села на хвост. Он остановил машину. Свернул куда-то и выключил зажигание. Кажется, мы слишком шумно дышали. Оба.

— Не прикасайся ко мне! — подняла вверх ладони в защитном жесте.

— И не собирался, — ответил Драконище тихо, пожирая глазами мои губы.

— Тогда зачем остановился?

— Поговорить, — кажется, он не мог больше ни на чём сосредоточиться, но на автомате него мозги хорошо работают. — Дай слово, что больше не будешь заниматься благотворительностью, а если есть в чём-то нужда, то спросишь у меня, прежде чем в очередной раз взвалить на свои плечи дополнительную работу.

Я помотала головой. Вот ещё. Дашь слово, а потом без конца извиняйся или изворачивайся. Мало ли какие форс-мажоры могут приключиться?

— У меня на примете есть очень хороший человечек. Она может работать удалённо. Берёт немного, а качество — изумительное.

— Дай слово, — вот почему ему никто не объяснил, что давить на людей — запрещённый, к тому же очень агрессивный приём?

— Я обещаю, что буду советоваться с тобой. Поехали, а?

— Выкручиваешься?

— Как могу, — отвечаю честно. — Ты не оставляешь мне выбора.

Он вдруг откинул голову, замер на секунду и расхохотался. Я впервые вижу его таким. Безудержным в веселье. Очаровательно притягательным. Хочется свернуться у него на груди мурлыкнуть. Потереться макушкой о крепкий упрямый подбородок. Услышать, как в груди у него рождается рычание, но совсем иного толка.

Слишком опасные мысли. Чересчур материальные.

— Ладно, — как-то легко и охотно отступает босс, — поговорим об этом позже.

Когда это «позже», никто не уточнял. Он поднялся со мной на третий этаж. Был обласкан бабулей. Остался на ужин. Вёл себя очень покладисто. Плюшевый мишка — и только. Жмурился довольно. И в глазах не плескались ни сталь, ни грозы, а лишь глубокая серая мягкость, омытая спокойствием и умиротворением.

Он торчал допоздна. Болтал с бабулей. Смотрел, как я вожусь со слоёным тестом — захотелось воздушных слоек к пятничным посиделкам испечь. Я ловила его задумчивый взгляд. Мы о чём-то говорили. Не знаю, как он, а я ни слова не запомнила. Только жар. Взгляды. Его голос. Красивые пальцы на чашке с кофе.

Он словно гипнотизировал. Журчал, обволакивал, опутывал невидимыми энергетическими потоками, что вливались в меня и текли по венам огненными реками. Ему не хотелось уходить — я видела. Но ближе к полуночи, когда я закончила со слойками и уложила их аккуратно бумажные пакеты, он всё же встал со вздохом. И я поплелась его провожать.