Пробуждение Дениса Анатольевича - Лев Гурский

Попади я книгой именно туда, куда целился, — то есть в узенькое пространство между ушами безвинного Вовы, — и в кремлевском штатном расписании открылась бы свежая вакансия. Но Бог упас, в последний момент рука дрогнула. Массивный бумажный кирпич просвистел мимо, и единственной жертвой моего гнева оказались висящие у двери настенные ходики фирмы «Troyka». Это был, если не ошибаюсь, протокольный подарок моему предшественнику от первого и пока единственного президента Белоруссии.

После удара ходики не упали. Однако на стекле, прикрывавшем циферблат с тремя веселыми аистами, возникла густая сетка мелких трещин. Маленькая деревянная фигурка зубра, который в этих часах исполнял роль бессловесной кукушки, выскочила из пластиковой пущи целиком и, как подстреленная, опрокинулась набок.

Случайная победа над зубром принесла мне непонятное облегчение — словно бы я и впрямь добыл на охоте честный трофей. Я выпил бокал ледяного нарзана: в горле запершило от холодных колючих пузырьков, зато моя тошнота пошла на убыль. Пусть неуверенно, пусть с оглядкой, уже хорошо. По сравнению с тем, что творилось в бассейне десять минут назад, — это большой прогресс. К тому же и атака на болевые точки внутри головы заметно потеряла темп.

Сливе не скомандовали «отбой», но былая ярость поугасла. Еще немного — и можно будет перевести дух, перебинтовать раны, почистить избитый кивер и надраить котелок. Пока же я, пользуясь затишьем, смог бегло перелистать лежащие на столе бумаги. Тем более, предусмотрительный Вова разложил несколько шариковых ручек и штук десять карандашей рядом со стопкой документов.

Наверху оказалась докладная Каркушина. Ввиду особой секретности предстоящей лондонской операции (кодовое название — «Березовый шок») директор ФСБ предлагал не использовать в ней отечественных кошек сибирской породы — дабы не навлечь подозрений на Контору. Напротив, лучших кандидатов на должность камикадзе следовало, в качестве отвлекающего маневра, вербовать из экзотических импортных пород. Пользуясь случаем, можно было устроить подлянку многим зарубежным коллегам. Участие египетских мау бросило бы, например, выгодную тень на спецслужбы Каира, за нибелунгами просматривался бы «немецкий след», появление в деле норвежских лесных заставило бы понервничать чутких скандинавов, а окажись тут замешан еще и японский бобтейл, в крайне щекотливую ситуацию угодил бы официальный Токио. Однако наиболее удачным выбором, по мысли Каркушина, могли бы стать недорогие ангорские кошки: они уж наверняка бы помогли перевести стрелки с Москвы на Анкару.

«А про Тегеран вы не забыли? — подумав, приписал я на полях докладной. — Раз уж мы с вами решили замазать аятоллу, не надо ли включить в наш подарочек Березе еще и пару черных персов?»

Следующей была депеша из Министерства обороны. Стратеги Судаков и Лущинский сверились с торговым ассортиментом, произвели предварительную калькуляцию и пришли к общему мнению: во время наезда на Грузию брать надо, в первую очередь, популярные бренды «Хванчкара», «Ахашени», «Саперави» и «Мукузани». У них, дескать, самый выгодный продажный рейтинг, и всю партию можно реализовать за наличные в московских ресторанах, не выезжая за МКАД… Я чувствую, эти добрые молодцы уже и прибыль будущую попилили.

«Ишь, деловые, раскатали губы! — крупными печатными буквами написал я поперек рапорта наших военно-финансовых стратегов. — А танки кто за вас будет прятать по ущельям? Поручик Лермонтов? Сперва научитесь конспирации, чтобы америкосы не засекли вас из космоса, а уж потом бабки считайте. Короче! Из вин приказываю брать не те, что подороже, а те, что поближе. И если недалеко от границы не найдете ничего, кроме «Агдама» и портвейна «777», — возьмете их. И я вас, гадов, еще дегустировать заставлю!»

К третьей из бумаг, взятых со стола, у меня претензий не было: мои поправки в статью 329 УК — насчет уголовной ответственности за глумление над Юрием Гагариным — были грамотно переведены с русского языка на юридический. Чтобы отправить документ в Думу, достаточно было поставить подпись. Я занес ручку над листом… и вдруг засомневался. А если я и впрямь по пьяному делу предал огласке какой-нибудь компромат на Первого Космонавта? Символ-то он символ, но в свободное от космоса время Юрий Алексеевич был, как и мы, нормальным живым человеком. Подстраховка не помешает.

— Вовчик! — крикнул я. И когда мой референт, заранее втянув голову в плечи, опасливо выглянул из-за двери, я скомандовал ему: — Найди-ка мне мое выступление в Звездном городке… ну где я там про Гагарина рассказывал всякие страсти-мордасти…

И минуты не прошло, как мне на стол легла трехстраничная компьютерная распечатка. А еще через минуту выяснилось, что ненастоящий немец Костя все-таки, подлец, смухлевал: слов «инопланетянин» или «пришелец» я там вовсе не употреблял — при том, что спиртного, судя по всему, употребил немеренно.

Хотя, конечно, подумал я, гибель Гагарина с его напарником не обошлась без определенных… хм… странностей. Не знаю, в какие секретные файлы я успел заглянуть перед встречей с космонавтами и заглянул ли вообще, но некоторые обстоятельства меня смутили. Самолет не должен был упасть — но он упал. Останки тел погибших должны были сохраниться — но там не сохранились ничего, кроме груды железа. Вдобавок на месте аварии военные обнаружили шарообразную капсулу неизвестного металла. В ней будто бы лежал клочок бумаги, на которой почерком, похожим на гагаринский, было написано: «Товарищи! Нас дурят! В 80 году коммунизма не будет!»

Ясное дело, в те советские 60-е рассекречивать странную находку было категорически нельзя — по идеологическим мотивам. А в антисоветские 90-е — уже из опасения выглядеть перед всем миром круглыми идиотами. И вот теперь я, президент Денис Кораблев, по доброте душевной взял да и слил, не фильтруя, эту сомнительную информацию. Интересно, много ли таких уток я запустил в народ?

Ох, беда! Хочешь не хочешь, а придется тебе, Денис Анатольевич, выяснять, чего и сколько ты успел за эти месяцы рассекретить.

Я снова кликнул референта Вову и дал задание. Вскоре передо мной выросла бумажная стопка — тексты моих же выступлений. Всего таких страниц оказалось не меньше сотни. На каждой из них самые важные места были, для удобства чтения, уже отчеркнуты красным.

Кое в чем Ханс-Костя не соврал: судя по датам, я выдавал мелкие и крупные сенсации примерно раз в неделю, но иногда и чаще.

Перво-наперво я наткнулся на свой рассказ о неизвестных фактах из истории советского противоспутникового оружия. Оно, если верить мне же, было создано не в 1970 году, а гораздо раньше, в январе 1958 года, и тогда же успешно опробовано на первом советском спутнике. Произошло это через полчаса после того, как наш первенец вместо привычного «бип-бип-бип» стал посылать в эфир матерные частушки о Хрущеве. Лишь массовое незнание в народе азбуки Морзе спасло авторитет руководства. На следующей же день «антипартийная группа» (Молотов, Каганович, Маленков), ранее выведенная из ЦК, была разом исключена из партии, а у «примкнувшего» Шепилова — в прошлом филолога-фольклориста — еще и конфисковали магнитофон и пишущую машинку «Ундервуд»…

Другая история имела отношение к чернобыльской аварии. Как оказалось, директора ЧАЭС судили зря и зря катили бочку на разработчиков этого типа реактора. На самом деле источник аварии был внешним, а не внутренним: наш северокорейский друг, тогда еще вечно живой товарищ Ким Ир Сен, произвел неудачный запуск баллистической ракеты «Тхонь», которая, вопреки ожиданиям, двинулась не в восточном, а в западном направлении и сумела долететь аж до середины Днепра. Публично ссориться с нашим корейским братом по соцлагерю было гораздо неудобнее, чем распылить на атомы научную репутацию академика Легасова…

Еще одна суперновость, мною рассекреченная, связана была со скандальным полетом Маттиаса Руста — немецкого пилота-любителя, который, вопреки службе ПВО, внаглую приземлился на Красной площади. По бумагам теперь выходило, что полет от начала до конца был инсценировкой: спортивная «сессна» стартовала не из Мюнхена, а преспокойно поднялась с подмосковного армейского аэродрома в Кубинке, да и Руст был безбашенным немцем в еще меньшей степени, чем Зильверс-Селиверстов. Пилота «сессны» звали Матвеем Русановым. Он был вполне дисциплинированным капитаном Главного разведуправления и имел задание Большого ЦК сотворить повод, который позволил бы отправить в отставку все тогдашнее военное руководство СССР. Инцидент готовили в такой дикой спешке, что из числа агентов, владеющих навыком управления одномоторным самолетом, выбрали человека с базовым английским, а не немецким. Потому-то «немец» даже с иностранными журналистами говорил либо по-английски, либо на ломаном русском…