Исчезание - Жорж Перек

Дабы улучшить незавидную участь, неудачник рассчитывал лишь на случай — смерть и замену принца ближайшим из братьев.

Так, чуть ли не каждую минуту безденежные братья, нищие кузены, несытые племянники, направляли Аллаху идентичные апелляции, вымаливая гибель лидера. Аллах, искренне жалея несчастных, временами внимал и шел навстречу: в таких случаях старшие наследники падали жертвами тифа или лжекрупа. Увы! Правила пребывали нерушимыми; ареал их действия не исчезал, а лишь — в лучшем случае — уменьшался.

Разумеется, настал день, и Клан перешел на другую систему: с увеличивающейся степенью риска и все же менее изматывающую.

Скажем, старый девиз «Ты — для Всех, и Все — для Тебя», ранее украшавший герб Клана, на практике сменился изречением «Каждый — за себя» (сия схема была менее насильственна, чем думали, менее душегубна, чем пугались, и все-таки не удержалась и двенадцати месяцев), а вслед за ним был принят принцип Cenus humanum canibalum est, чьей инаугурацией стала блестящая акция, вызвавшая — не без причины — вспышку энтузиазма у всех жителей Анкары.

Некий парень лет шестнадцати имел трех младших и шестерых старших братьев: бесперспективная ситуация, заранее и навсегда лишающая беднягу пальмы первенства. И тем не менее юнец преуспел: придумал, наметил, рассчитал, раскрутил, а затем свершил целую серию из шести убийств; невзирая на различие в приемах, все преступления являли неуемную фантазию убийцы.

Сначала Максимин (так звали хитреца) взялся за Нисиаса, жертву прерывания материнства: исключительную ненависть дефектный брат с шакальими чертами лица не вызывал и представлял весьма легкую цель, так как Нисиаса все считали тупым.

Раз, ссылаясь на выдуманную причину, Максимин зашел в хижину карлика и вручил ему в виде презента книжку специалиста из Нагасаки, курс Искусства Стрельбы из Лука, с буддистскими реминисценциями. Дивленный Нисиас раскрыл книгу и, увлекшись чудесными картинками, углубился в их рассматривание: Максимин тут же вьггащил надфиль для раскалывания льда, твердый как кремень и секущий как наваха, и нанес Нисиасу удар в нижнюю часть крестца; удар был смертельным, так как разбил седалище, вызвал ущемление нерва и ганглия в паху, падение давления, удушение, а затем — уже через минуту — внутричерепные завихрения. Увезенный в лазарет Нисиас в себя так и не пришел, а через неделю умер к величайшей печали жителей, сбегавшихся к лазарету, дабы увидеть, как бедняга «завихряется» — зрелищный спектакль, не имеющий себе равных, весьма редкий в Анкаре и уступающий искусству кружения Факира, т. н. «Искусствам Дервиша», развитым лишь в Исфахане.

Акт нейтрализации Аптанта был таким же несуразным. Аптант был апатичным, бесцветным, даже мертвецки бледным, имел хрупкие суставы, хилые и кривые члены, страдал «кирпичными» разрушениями тканей; не выделялся никакими пристрастиями, не считая выпивки, причем спиртные напитки глушил литрами круглые сутки.

Максимин дал взятку курьеру, наказав привезти Аптанту канистру спирта и представить ее как груз, присланный из Фландрии, так как три месяца назад Аптант направил в Астенде телеграфный заказ на шнапс, имевший самую лучшую репутацию. Завидев привезенную канистру, Аптант тут же начал дегустацию и, не переставая славить чудесные качества напитка, упился в стельку.

Разумеется, бедняга не знал, какую лукавую шутку припас ему Максимин. На дне канистры Максимин прикрепил взрывчатый механизм, никак не реагирующий на жидкую среду и активизирующийся при аэрации. При уменьшении массы спирта наступил критический предел; реакция на сухую среду запустила механизм и вызвала сильнейший взрыв: напитанный спиртными парами Аптант — чем не идеальный материал для пламени — вспыхнул как трут, испуская едкий запах жареных агути.

В сей миг Максимин как раз гулял вблизи фазенды брата. Кинул аркан, зацепил Аптанта за шею и притянул к кладезю.

Затем пихнул туда брата — бедняга превратился в пламенеющий факел, — дабы завершить преступление, сыгравшее, кстати, на руку местным жителям, так как уже через месяц невесть как ударившей из кладезя струе начали приписывать эффективные целебные качества при лечении, например, катара, а также бельма или катаракты глаза, камней, градины, гранулематеи лимфы, тризма, питириаза, панариция, дерматита Гебры, эпилепсии и фурункулезных высыпаний на языке.

Затем настал черед Пламбира. Тут убийцу ждали затруднения. Пламбир был хитрым и скрытным, сильным как бык, свирепым как змей, брутальным, бесстрашным, а еще извращенным и задиристым, так как питал безудержную страсть к насилию. Претендент, задумавший меряться с ним силами, превращал личную жизнь в сущее испытание.

На рынке Пламбир имел лавку, специализирующуюся на различных сластях; там делали засушенные и заснеженные фрукты, различные муссы, желе, а также мармелад, леденцы, рахат-лукум, халву, нугу.

Пламбир первым придумал выпускать заледенелый сладкий крем в карамели, сразу же названный именем предпринимателя.

В редкий день в лавку Пламбира не заглядывали всякие паши, визири, сердары или сераскеры, дабы заказать на праздничную пирушку «пламбир в мараскине» или «пламбир в цукатах», фирменные деликатесы, раскупаемые в Анкаре нарасхват.

Итак, Максимин пришел к Пламбиру, заплатил двадцать три пиастра и заказал гигантский пламбир в персиках.

— Сейчас запламбируем, — сказал Пламбир.

Едва Пламбир выдал ему изделие, Максимин лизнул, сделал презрительную гримасу и упрекнул кулинара в халтуре:

— Персики прелые!

— Как?! — вскричал Пламбир, не вынеся претензии. — Как прелые?!

Затем дал Максимину три затрещины и швырнул ему перчатку.

— Дуэль так дуэль, — сказал Максимин. — Раз решим наш дифферент приватными мерами, а правила дуэли выберу я сам: мы будем драться шампанскими струями.

Изумленный сею придурью Пламбир замер в замешательстве.

Выиграв в качестве и темпе, Максимин, не теряя времени, свалил на череп неприятеля пламбирницу. П. захрипел, качнулся и рухнул.

Максимин засахарил Пламбира глазурью в пралине, залил в пламбирную пену и завершил шедевр, украсив перетертыми пульпами папайи и печеными персиками.

Затем впустил питбуля, чьей пищей уже пять лет были братские пламбиры: пес, как мы уже угадали, тут же прыгнул, начал лизать, лакать, кусать, грызть и раздирать на куски.

Максимин вышел, хихикая: «Разве Аллах не сказал: из прели ты вылез, в прель ты и вернешься».

Смеясь над удачным изречением, Максимин перешел к следующему брату. Приземистый и невзрачный Рамуальд был дурным, чуть ли не блаженным. Имел весьма низкий I.Q., пребывал на стадии развития ребенка лет десяти, а не мужчины тридцати лет. Главным занятием, если не призванием, Рамуальд считал ежедневные беседы с птицами; как святейший Франциск Ассизский, Рамуальд вел бессвязные речи, адресуя их ржанкам, рябинникам и рябчикам, резвящимся на берегу пруда в парке. Временами редкий зевака кидал ему рубль или рупию, представлявшую выручку за весь день.

В убийстве Рамуальда Максимин не усматривал никаких затруднений; план был элементарным.

В пруд Максимин закинул железную рейку с припаянным к ней кабелем, связанным с батареей через реле, дающим при замыкании напряжение. Едва Рамуальд завел беседу с птицами, нанятый приспешник Максимина кинул в пруд фальшивый риал, маскирующий сильный магнит.

Рамуальд, не задумываясь, прыгнул в пруд: в парня тут же ударил электрический разряд.

Следующим в списке нейтрализуемых шел Сабин. И если Рамуальд представлял легкий, даже примитивный тип жертвы, Сабин принадлежал к разряду крепких штучек. Хитрый, въедливый скептик, Сабин видел везде махинации и западни. Не верил всем.

Страх заставил Сабина уединиться, запереться у себя в четырех стенах и не принимать визиты; через решетку фрамуги пугливый брат всматривался в любую фигуру на улице, вздрагивал при любых шагах, даже близ живущих людей. Ни на секунду не выпускал ружья из рук.

Страшась нападений, Сабин купил надувающийся шар и, взлетая на нем каждый вечер, укладывался спать в индивидуальную люльку.

Сначала Максимин задумывал различные планы (перерезать канат, связывающий шар с землей; сбить руль управления или кардан навигации и фиксации; заменить тяжелый газ (метан на гелий), тем самым, вызвать резкий перепад давления, взрыв и падение шара) — эти планы не срабатывали.

И тут сверкнула мысль: Максимин нанял биплан, взмыл в небеса, а затем, пикируя на наглый шар, наперерез сблизился, чуть ли не касаясь сферы, в каких-нибудь сантиметрах, свернул, усекая спираль; шар, заплыв в вакуумную яму, эдакую засасывающую дыру, сдулся, а Сабин, лишенный эфира, скапутился в асфиксии.

Трансигей являл для Максимина финальную цель. И цель эта даже не предусматривала приближения. На пути к званию принца впереди Трансигея имелся лишь единственный претендент — дядя; племянник чересчур ценил перспективу забрать себе весь капитал Клана, дабы искушать судьбу безрассудными действиями и давать шанс каким-нибудь братьям или кузенам на нежданную диверсию.