Исчезание - Жорж Перек
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тут же к нему притерся неизвестный тип, предлагая разыграть катамаран в триктрак.
— В триктрак? — задумался Янус. — Нет.
— А в какую игру будем играть? — улыбнулся тип.
Янус начал перечислять: нарды, жаке, чет и нечет, юла, крэпс, часики, битые углы. В результате выбрали занзибар.
Стали тянуть жребий. Выиграл неизвестный тип: ему выпал туз, а Янусу — четверка.
Тип скривился.
— Не суть. Начинайте вы.
— Я? — удивился Янус. — У меня же была четверка, а у вас — туз!
— Здесь у нас есть местная присказка: «Кидаешь туза в начале, и ждешь игры без печали».
— Извините, — сказал вежливый и все же твердый Янус, — так играть я не буду. Вам начинать, иначе я — пас.
— Ну, как скажешь, — усмехнулся тип и приступил.
Взял. Развел. Перебрал. Расставил. Передвинул. Перекатил. Перемешал. Затряс. Выкинул.
Тип наверняка жульничал, метя кубики магнитными или ртутными зарами, так как ему выпали сразу три туза!
— Черт! — выругался Янус, задумавшись: «Кажется, ты — еще та бестия, и все же шалишь, брат, пусть ты и плут, да плутее тебя плуты найдутся».
Затем взялся за астрагалы сам. Забрал. Свел. Выбрал. Выставил. Сдвинул. Катанул. Смешал. Тряханул. Метнул. Три туза!
— На равных! Переигрывай! — закричали все. К ним уже начали стекаться зеваки.
— Фьють! — присвистнул и тут же скривил губы в гримасе неизвестный тип. — Переигрывать?! А как? В старшую? В пустую? В «липу»? В редабл? В «зануду»?
— В старшую, — не растерялся Янус, невзирая на злые, мрачные, чуть ли не враждебные флюиды, снующие в эфире и вызывающие на эпидерме мурашки.
Над играющими нависла гнетущая тишина. Ни звука! Ни скрипа! Присутствующие даже не глядели на рюмки и чарки! Сюда бы еще кругами летающую и жужжащую муху!
Все вперили взгляды в Януса. Парень, не теряя присутствия духа, закурил трубку, выпил метаксы и сказал типу: «Вам в руку».
Тип напрягся, затем смешал, затряс и выкинул туза.
— Ваш черед, — усмехнулся плут.
Янус, насвистывая, начал метать, причем без внимания, чуть ли не наплевательски. Судьба ему улыбнулась: ему также выпал туз.
— Ничья, — изрек Янус.
— Ничья?! — крикнул тип. — Нет! Будем переигрывать! Переигрывать немедля!
— Да иди ты! Все! Хватит! — пресек Янус. И тут, вдруг разгневавшись, тип схватил Януса за реглан, выхватил из-за пазухи наваху и трижды, чуть ли не вминая эфес, всадил ее парню в грудь. Янус рухнул.
— Наши сердца сжимаются печалью, — начала Сиу. — Милый мальчик и такая страшная смерть…
— Янус — милый мальчик? — прервал ее Алаизиус. — Авантюрист!
— Пусть авантюрист, — кивнула Сиу. — И все же, как смерть сына связана с гибелью Эймери Шума?
— Придет время, узнаешь, — сказал Алаизиус. — Вся завязка здесь. Даже если цельная картина дела все еще расплывчата, нам уже известны некие весьма важные детали. А сейчас давайте лучше искать Эймери.
Решив не будить англичанина, сыщики принялись искать. Перерыли все спальни, перетряхнули диваны, банкетки, кушетки и даже гамаки: Эймери Шум так и не был найден, ни живым, ни мертвым. Как если бы исчезнувший не прикасался к перине, не заступал внутрь спальни и даже не переступал за решетку, защищающую усадьбу Августа.
Правда, на стенке, разделяющей спальню — куда три дня назад распределили Эймери высыпаться — и смежный чулан, Сиу заметила белый лист ватмана, приклеенный к фанере блестящими липкими лентами. На листе были наклеены тридцать две или тридцать три газетные вырезки с лицами людей, дагеры, вырезанные из дешевых газет типа «Пари-Жур», «Дейли Экспресс», «Случаи» или «Радар».
Выпрыгнув из чулана, Сиу кликнула Алаизиуса.
— Алаизиус! Иди сюда! Тут — газетные вырезки! Ты наверняка выудишь из них какие-нибудь важные сведения!
Алаизиус, рыщущий в шкафу, тут же прибежал и стал рассматривать интригующий плакат.
— Раньше я ее здесь не видела, — стала рассуждать Сиу. — Дней десять назад, прибираясь к приезду Эймери и Артура, я брала из чулана белье, плед и всякие тряпки. Уверена: ни ватман, ни эти газетные картинки на стене не висели.
— Здесь, — зашептал Алаизиус, — целая вереница деятелей, чьи дела нам известны, так сказать, из практики. Есть и девять-десять неизвестных мне граждан, а из них исключительный интерес и даже удивление у меня вызывает сей лик.
Сыщик указал пальцем на интригующий лик: индивидуум с крупными чертами лица, шатен с мягкими и курчавыми патлами, сбивающимися в густую, пышную шевелюру: эдакая буйная шерсть, спускающаяся бакенбардами на виски, скулы, щеки и скрывающая всю нижнюю часть лица. Усы, правда, были сбриты. Легкий белый шрам пересекал верхнюю губу. На английскую гимнастерку был надет бежевый вязаный жакет с тремя металлическими застежками. Вид был слегка театральный, если не сказать кичевый. Индивидуума мы, не задумываясь, приняли бы за цыгана, за балаганщика на ярмарке или за калмыка-пастуха, а еще угадали бы в нем (учитывая нынешние веяния) хиппи при гитаре или балалайке где-нибудь в «цветнике» Чайнатауна или Биг Сура.
Алаизиус Сайн кликнул Аттавиани; агент как раз рыскал вблизи. В префектуре Аттавиани имел утвердившуюся репутацию кретина с недюжинным усердием, и вместе с тем все признавали за ним редкий талант хранить в памяти лица, увиденные пусть даже единственный раз в жизни.
— Аттавиани, — призвал шеф, указывая служаке на индивидуума, — видел ли ты раньше эту курчавую физию?
— Никак нет! — гаркнул Аттавиани. — Да и вырезка старая, ей лет тридцать, не меньше!
— Ты прав, — признал Алаизиус. — Вернемся к Артуру Бэллывью Верси-Ярну, если уж мы бессильны здесь.
Резким движением начальник сдернул газетную вырезку, наклеенную на ватман, затем, предшествуя Сиу и Аттавиани, спустился на первый этаж и на цыпках зашел в залу, где все еще спал Верси-Ярн.
— Тсс! Все еще спит, как младенец или как мертвец. Пускай спит. А мы сейчас выпьем чаю и перекусим какими-нибудь сэндвичами, печеньем, фруктами, так как дальше начнется запарка и времени уже не будет.
Сиу заварила чай. Все принялись чаевничать. Аттавиани намазывал маслицем круасан. Алаизиус макал в чай хрустящий расслаивающийся кренделек.
Занималась заря. Вдали уже брезжила белая муть; рассеянный свет, струясь внутрь, делал все бледным и печальным. Темнели закуренные в дым интерьеры.
— Черт! — выругался Аттави Аттавиани. — Не знаю, как вас, а меня перспектива удушья не прельщает!
— Сейчас запах табака выветрится, — сказала Сиу, распахивая фрамугу настежь.
Присутствующих резанул живительный утренний ветер. Артур Бэллывью Верси-Ярн встрепенулся и скатился с дивана: спутанная прическа, мятые белье и платье, заспанный и изумленный вид.
— Как? Уже день?
Ему взялись сварить «эспресс»; англичанин решил сначала принять ванну.
Ему указали путь в ванную. Англичанин вышел из нее через четверть часа: свежий и улыбающийся. Успел принять ванну, надеть чистые брюки и рубашку и даже завязать фуляр в крапинку, придающий ему вид франта.
Нетерпеливый Алаизиус Сайн тут же кинулся выяснять:
— Видел ли ты Эймери Шума?
— Эймери Шума нет в живых! — изрек Артур Бэллывью Верси-Ярн.
Глава 29
излагающая семейный узус, вынудивший парня исхитриться и завершить Gradus ad Parnassum серией из шести убийств
— Эймери Шума нет в живых, — изрек Артур БЭЛЛЫВЬЮ Верси-Ярн. — Труп лежит внизу, в гараже, в резервуаре с нефтью.
— Значит, ты видел труп? — удивился Алаизиус.
— Я бы увидел труп, если бы свет не вырубился. Я слышал крик, чью амплитуду усилила акустика бункера, а также финальный всплеск, эдакий «бултых» падения тела, убедивший меня в смерти Шума.
— Ты не заметил время падения? Как Шум упал? Не ты ли сам пихнул жертву?
— Я бы пихнул, если бы считал нужным, — признался насупившийся Артур Бэллывью Верси-Ярн. — Шум сам кинулся на меня, ступил в лужицу нефти, налетел на барьер, качнулся, зашатался и упал в резервуар! Как если бы беднягу туда затянул сильнейший магнит!
— А зачем Шум на тебя напал?
Артур Бэллывью Верси-Ярн хмыкнул и не прибавил ни звука. Вид у англичанина был весьма мрачный.
Алаизиус Сайн вытащил газетную вырезку с неизвестным патлатым и, указывая на нее Верси-Ярну, устрашающе сказал:
— Причина — тут! Гнев Шума вызвала эта вырезка! И дал ее ему ты, не так ли?
— Нет! — сказал Артур Бэллывью Верси-Ярн. — Шум нашел вырезку сам, причем без умысла, в чулане спальни, где мне застелили перину. Еще ранее Шум ушел гулять в парк, заблудился в густейшем мраке, вернулся. Сиу спала. Я спал. Темень была жуткая. Эймери рухнул на диван, чувствуя резь в виске. Задремал и тут же был разбужен; вдруг встал, задыхаясь и паникуя без всяких причин. Началась резь в желудке. Страдающий Эймери представил себе, как некие враги, желая ему смерти, влили ему яд. И тут Эймери пришла на ум спасительная идея: в шкафу чулана близ спальни, где я спал, несчастный видел склянку с антиядием. Шум встал, пришел в спальню, забрался в чулан, начал искать и наткнулся на газетные вырезки. Забыв все рези и мигрени, издал дикий крик и кинулся на меня.