Ошибка в объекте - Виктор Пронин

— А поехала бы?

— Нет. Незачем это. Все начнется сначала.

— Мне пора уходить? — спросил Николай, заметив, что Надя взглянула на часы.

— Сиди, — она передернула плечами. — Девочки скоро со смены вернутся.

— Тогда пора. Проводишь?

На улице уже стемнело, моросил дождь. Надя отчужденно взяла Николая под руку, и они медленно пошли в сторону светящегося проспекта.

— Может, в ресторан сходим? — предложил Николай.

— Зачем?

— А так… Поужинаем, посидим… Все-таки свет, музыка, люди… Общение.

— Какое там общение! Пьют, судачат и при этом делают вид, что счастливы, довольны собой, жизнью!.. Нет, не хочу! Где-то в темноте звучали голоса, приглушенные туманом и дождем, слышался смех, из открытой форточки неслась музыка… Они остановились, повернулись друг к другу. Понимали — прощание. Тот день, когда Надя, подхватив сына, убежала на вокзал, уехала, тот день не был последним, потому что ничего не было сказано, а теперь все ясно, теперь — прощание.

Подняв голову, Надя вдруг заметила, что Николай напряженно всматривается куда-то в темноту.

— Что там? — спросила она.

— Кто-то стоит… Видишь? У ствола… Слева от скамейки, видишь?

— Ну и пусть стоит, — она даже не посмотрела в ту сторону. — Пошли обратно… Проводишь меня до общежития.

— Пошли, — охотно согласился он и, обернувшись несколько раз, с облегчением повел ее в противоположную сторону.

— Какой-то ты не такой, — озадаченно проговорила Надя. — Что-то с тобой случилось… Не пойму вот только, что именно…

— А какой я? — спросил он настороженно.

— Даже не знаю, как сказать… Будто сдался.

— Ну, до этого еще далеко! — произнес он преувеличенно бодро, и она убедилась, что права. — Пока, — сказал он и, подмигнув, решительно направился в сторону проспекта. А едва дойдя до угла, вдруг повернул назад, подбежал к ней и умоляюще, будто просил о спасении, прошептал: — Поехали на Сахалин! Надя! Поехали!

— Завтра поговорим, — ответила она. — Хорошо? Ведь ты не забудешь до утра, куда собирался ехать?

Он обнял Надю, прижал к груди и замер на какое-то время. Потом вдруг резко отстранил ее, оторвал от себя и быстро пошел прочь. Зайдя за деревья, оглянулся — Надя стояла все там же, где они расстались. Вот она медленно пошла в сторону общежития, села на скамейку. Николай стоял в кустах и долго-долго смотрел, пока Надю кто-то не окликнул. Она неохотно поднялась и пошла к подъезду.

Идти ему было недалеко, он даже не стал дожидаться автобуса. Пересек опустевший проспект, свернул в маленькую улочку и через десять минут был у дома Сухова. Николай умышленно громыхнул калиткой, чтобы залаяла собака. Расчет оказался правильным — в свете открытой двери показался Сухов.

— Здравствуй, Женя! — Николай вышел из темноты.

— Ты?! Откуда?! — задохнулся Сухов.

— Ваши дома?

— Отец спит, жена поехала в деревню, завтра будет…

— Я переночую, — Николай вошел и закрыл за собой дверь. — Ты не против?

— Что ты… Конечно… Я сейчас, — засуетился Сухов, мучительно стараясь сообразить, как ему быть, что делать, как вести себя с Николаем, зачем тот пришел, рассказать ли ему о своей явке, о следствии…

— Ну что там, все спокойно? — спросил Николай.

— Да, вроде…

— Ну и лады. А ты, дурочка, боялась, — он засмеялся. — Спать хочу — спасу нет. Валюсь с ног.

— Есть будешь?

— Нет, не хочется. Но выпил бы…

— Сейчас… — Сухов на цыпочках сходил в комнату, потоптался там и принес бутылку мутной самогонки. — Жена из деревни привезла, — пояснил он.

— Сойдет, — проговорил Николай. Он быстро налил полный стакан и жадно, одним духом выпил. — Ну вот, и отпустило маленько, отпустило… Все, ложусь… Ты где, тоже здесь? Отлично. А то опять смотаешься, тут до товарняка рукой подать, — Николай подмигнул Сухову. — Гаси огни, ложимся в рейд… А отпустило все-таки, надо же… И не надеялся.

Сухов не мог даже думать о том, чтобы заснуть. Все существо его было взбудоражено, он чувствовал, что дрожит, и не мог, никак не мог решить, что делать. Прошел час, второй, давно уже храпел Николай, постанывая во сне, а Сухов все лежал, чутко прислушиваясь к ночным звукам. И тут счастливая мысль пришла ему в голову. Он осторожно встал, не зажигая света, направился к вешалке, нащупал куртку Николая и, набросив ее на плечи, вышел во двор. Постоял, прислушиваясь. Николай спал. Тогда Сухов трусцой добежал до туалета и, запершись там, начал ощупывать карманы куртки. Он сразу нашел то, что искал — паспорт. Включив тусклую лампочку, Сухов быстро прочитал фамилию Николая, потом нашел штамп о прописке… «Львов, город Львов, это я не забуду, — прошептал он. — Аврутин. Николай Юрьевич Аврутин из Львова. Очень хорошо, милый Коля, я хоть буду знать, кто ты такой… Аврутин, ишь ты! Коля Аврутин из Львова. А живешь ты, Коля, на улице Калиновой, дом двенадцать… Двенадцатый дом по улице Калиновой… Квартира седьмая… Ишь ты — седьмая, седьмая, седьмая… Роковое число. И двенадцать тоже роковое. Дюжина. Итак, запомним: Николай Юрьевич Аврутин из Львова. Прописан по улице Калиновой, двенадцать, квартира семь…»

Засовывая паспорт на место, Сухов увидел в том же кармане шариковую ручку и решил на всякий случай записать адрес. Вдруг забудет, вдруг опять горячка, как тогда… И, оторвав клочок висящей на гвозде газеты, он быстро коряво записал: «Аврутин Николай Юрьевич, Львов, Калиновая, 12, кв. 7». Бумажку он смял в маленький шарик и затолкал в неприметную щель у самой крыши.

Вернувшись в дом, Сухов повесил куртку на место и улегся. Он почувствовал себя спокойнее, увереннее и вскоре уснул. А когда проснулся, было уже светло, за стеной кряхтел и кашлял отец. Диван, на который он уложил Николая, был пуст. И куртки его на месте не оказалось. Значит, ушел. «Счастливо тебе, Коля!» — удовлетворенно подумал Сухов и закрыл глаза, припоминая свой ночной поступок, казавшийся ему теперь отчаянным до безрассудства.

«Еще одна такая история, глядишь, и в следователи подамся», — подумал он с улыбкой. И тут же вскочил: а может, все приснилось?!

Сунув ноги в шлепанцы, Сухов надел пальто и побежал в туалет. Отломив щепку, он долго выковыривал бумажный комочек, а потом, бережно зажав в кулак, нес его домой, не решаясь развернуть на ветру.

Глава 15

Демин знал наверняка, что день предстоит суматошный, безалаберный, но, заранее морщась в предчувствии нервотрепки, он не предполагал, сколько хлопот выдастся на самом деле.

Вначале позвонил Кучин и с грустной заботливостью спросил о самочувствии. Потом помолчал, вздохнул в трубку:

— Может быть, ты мне и не поверишь, но ведь жизнь-то не только идет, она уходит… И мы должны помнить об этом постоянно.

— Учту, — улыбнулся Демин. Он догадался, куда клонит Кучин.

— А ты не можешь выбрать свободного вечерка, чтобы скоротать его с другом, который так давно и так безутешно ждет тебя.

— Каюсь! И нет мне прощения. Но сегодня никак, Кучин. Ну никак!

— Как твой убивец? Нашелся?

Демин только вздохнул.

— Найдется, — успокоил его Кучин, и было в его голосе столько непоколебимой уверенности, что Демин и впрямь поверил, что преступник скоро найдется. — Да, а у меня радость! Достал новый кинжал в коллекцию… Могу показать… Знаешь, как он называется? Кинжал для левой руки.

— Для левши, что ли?

— Темный ты, Валя. Очень темный и невежественный человек.

— Значит, созвонимся? — Демин торопился закончить разговор.

— Ладно, — вздохнул Кучин, — беги! Не буду задерживать.

Потом принесли справку, полученную из Магадана. Местные товарищи сообщали, что Фетисов Владимир Семенович действительно пробыл в области около пяти лет, работал бульдозеристом, зарабатывал около шестисот рублей в месяц. Вел нормальный образ жизни. Ни в чем предосудительном не замечен. На работе характеризуется положительно. Демин повернул листок и прочитал две строчки, дописанные от руки: «Поговаривают, что был скуповат и любил поговорить о смысле жизни».

Значит, Владимир Семенович, вы зарабатывали около шестисот рублей в месяц. Неплохо. Двести рублей, к примеру, уходило на жизнь. Да, при его скуповатости, о которой на прииске помнят до сих пор, двести рублей должно хватать. Сотня туда-сюда… Триста оставалось. Грубо говоря — три тысячи в год. За пять лет… Пятью три — пятнадцать тысяч должно собраться. Допустим, он кому-то высылал, помогал и так далее — десять тысяч в любом случае у него должно остаться. Так… А жена мечтает о престижном тряпье… Следовательно, она не знала о его заработках на Магадане.

— Разрешите? — В дверях показалась женщина средних лет, с изысканной прической и таким выражением, будто заранее была уверена, что осчастливит кого угодно одним своим появлением. — Я — бывшая жена Фетисова… Моя фамилия Корешкова.