Великие религии мира - Миркина Зинаида А.

В одной из джатак «Великосущий» рождается в семье брахмана и, возмужав, становится отшельником, созерцающим заросший лотосом пруд в глубине прекрасного леса. Однажды Индра попытался испытать отшельника, отняв у него пищу. Выдержав испытание, отшельник с достоинством говорит: «Мы не родня и не друзья тебе, мы не твои актеры и не шуты; так по какому праву ты, о царь богов, к отшельникам подходишь с шутками такими?». Только когда царь богов становится бодисатвой, он действительно может царить над всеми существами. Одна джатака рассказывает о таком рождении бодисатвы*. В качестве царя богов он должен был воевать со злыми асурами. Индра остался один на своей колеснице, запряженной тысячью коней. Ему ничего не оставалось, как развернуться и уходить вслед за своим войском. Но когда возница стал разворачиваться, бодисатва заметил, что они задевают дерево, на котором прилепилось гнездо с птенцами. «Остановись, ты погубишь птенцов!» — закричал он вознице. Возница возразил, что иначе нельзя повернуть. «Тогда не надо разворачиваться! — решает царь богов. — Езжай вперед, как ехал». — «Мы одни, мы погибнем!» — «Пусть. Это лучше, чем раздавить невинных».

И возница поехал вперед. Демоны, увидев, что царь богов едет на них как ни в чем не бывало, дрогнули. А боги, увидев смятение демонов и невозмутимость своего царя, пристыженные, повернули обратно. Асуры были разбиты.

Одна из самых прекрасных и мудрых джатак — джатака о царевиче Сутасоме. Находясь в плену у людоеда, сына царя Судасы,

Сутасома думает вовсе не о своей жизни, а о том, что сейчас происходит с мудрецом-брахманом, который приехал из дальних стран к нему, Сутасоме, чтобы прочитать свои прекрасные изречения. И вот все путешествие его оказалось бесполезным. Сутасоме до слез стало жалко брахмана, и он попросил людоеда отпустить его, пообещав вернуться после того, как выслушает изречения. Людоед расхохотался: «Что заставит тебя вернуться ко мне?» — «Ведь я обещаю тебе, — ответил Сутасома. — Неужели ты думаешь, что я смогу жить, нарушив слово?». Людоед со смехом отпускает царевича: «Прекрасно! Он так хвастается своей правдивостью. Ну так я проверю его. Пусть идет. У меня и без него сто царевичей». Сутасома, однако, вернулся, как обещал. Тогда изумленный людоед просит его пересказать изречения мудреца. Сутасома отказывается. Людоед раздраженно говорит: «Ты не большой знаток житейской мудрости. Отпущенный мною, ты вернулся ко мне на смерть. Какой мудрый человек сделает это?» — «Наоборот, я очень опытен в житейской мудрости и потому не хочу прибегать к ней, — ответил Сутасома. — Что в этой опытности, которая сохраняет жизнь, лишая ее смысла?».

Слова Сутасомы взволновали и покорили людоеда. Он почувствовал любовь к необычному пленнику. Увидев его искренность, Сутасома пересказал ему изречения мудреца. Людоед был совсем покорен и хотел дать царевичу четыре любых дара. Но Сутасома отказался. «Ты не властен над самим собой, какой же дар ты можешь дать другому?» Наконец, после ряда просьб, Сутасома называет четыре желанных дара и среди них — требование отказаться от людоедства. Людоед, понурившись, отвечает, что этого он не может выполнить. «Так вот ты какой! — восклицает царевич. — Видишь, ты способен подарить и пожалеть об отданном. Говорил, что жизнь готов отдать за меня, и вдруг дрогнул, пожалел свои прежние привычки. Очнись! Ты, мужественный в боях, не будь трусом, когда надо бороться с самим собой!»

Эта бескровная борьба кончается победой Сутасомы. Он не шел ни на какие компромиссы, не соглашался принять дары от людоеда (оставшегося людоедом) — и преобразил его. Полуправда, полудоб-ро принимают дары от людоеда и остаются жить бок о бок с людоедством, беря его под свою защиту, благословляя его. И тогда людоедство побеждает, а полуправда, полудобро становятся лекарством, успокаивающим людоедскую совесть. В сказке победил Сутасома; в жизни, как правило, побеждал сын Судасы.

Образ мудрого учителя, отвергшего помощь богов, обожествляется. Он сам становится богом. Воображение, жаждущее магических помощников, создает целый пантеон будд и бодисатв: мудрости, любви, сострадания и т. п. Достаточно им хорошенько помолиться — и кончатся все несчастья, и вы очнетесь в западном раю, на Чистой Земле. Этот буддизм ближе массам, чем учение Гаутамы, и он торжествует. Все старые легенды, успокаивающие человеческое невежество надеждами на будущую жизнь, приобретают новые, буддийские формы... Как это произошло, мы расскажем в следующей главе.

Глава восьмая

Две естественности (спор буддизма с индуизмом)

Отчаянье Арджуны

Основные идеи буддизма мало чем отличаются от идей, рассыпанных в упанишадах. Что же нового внес буддизм? Он облек эти идеи в плоть и кровь, родил новый человеческий облик и новую мораль.

Буддийская и добуддийская мораль относятся друг к другу примерно также, как новозаветная и ветхозаветная. Конфликт нового со старым, духовного обновления с косной традицией имел место в Индии, хотя в особых формах. Индуизм исходил из того, что мир сложился раз и навсегда и существует в вечном круговороте форм, но без какого бы то ни было сдвига к лучшему. Существует добро и зло, любовь и ненависть, войны, неравенство, угнетение. Все это естественно. Поэтому надо выполнять предписанное от века. Если ты воин — убивай, если погонщик слонов — коли животное своим посохом. Общество разделено на касты. Это естественно и священно. Так и должно оставаться. Верность кастовой морали поддерживает общество в каком-то равновесии.

Буддизм утверждает, что состояние вечных противоречий вовсе не единственное естественное состояние мира. С появлением просветленного человека в общество вносится духовный свет, утверждается сосуществование двух естественностей, старой и новой, и новая естественность может победить старую. Желание давать более естественно для человека, чем желание брать. Желание охранять беззащитного птенца более естественно, чем садистское желание вешать кошку за хвост. Законом человеческих отношений должно стать великое сострадание друг к другу, сострадание ко всему живому. Общество устроено не так, и неизвестно, как его перестроить, но буддизм обращается к каждой личности, минуя касты, сословия, племена: не убивай (даже если ты родился воином!), не бери чужого, даже если ты родился в касте воров (есть и такая в Индии), не развратничай и т. п. Нет силы в мире, которая может помешать тебе быть Человеком.

Будучи не в силах преобразить все общество, буддисты собирают общину беглецов от мирского зла — нищих монахов, живущих по новым законам сострадания и любви. Община по идее должна была издали светить миру, быть живым примером нового миропорядка. Надежда на то, что мир когда-нибудь примет закон сострадания и любви, вызвала к жизни миф о Будде Майтрейе', Будде будущего (нечто вроде христианской легенды о втором пришествии Христа). Он должен прийти и утвердить любовь на земле. Но практически буддизм ограничивается монастырем. Так впервые возникло это учреждение, которое второй раз открыло и создало, через 800 лет, христианство. В истории буддизма отчетливо видно, что первоначально монастыри — это убежища для людей, не способных жить по-старому и в то же время не способных переделать общество. В обители создавался новый порядок, основанный на равенстве всех монахов в совместном, демократическом решении всех вопросов. Некоторые монастыри впоследствии стали университетами древней и ранней средневековой Индии. И хотя независимость монахов, опиравшаяся на готовность жить подаянием, не имея семьи и детей, иногда превращалась в зависимость от власть имущих, монастырь стал особым царством, физически реальным «царствием не от мира сего».

Это царство никому не грозило и готово было ужиться с кастами. Кастовый строй сохранился в несколько смягченной форме на буддийском Цейлоне (Шри Ланка). Но одна варна исчезла: брахманов заменила «разночинная» сангха, община буддийских монахов. Поэтому существовала, по крайней мере, одна общественная группа, решительно враждебная буддизму: брахманство. Отдельные брахманы могли стать и становились буддистами, но брахманство «как класс» вело с буддизмом борьбу не на жизнь, а на смерть, объединяя и воодушевляя все силы «ветхозаветного» общества, воспринимавшие самый скромный зачаток идеи преображения мира, нравственного прогресса как ересь.