Три косточки тамаринда - Елена Вернер

Витина сестра Рина относилась к Алле ровно, без особой нежности. Может быть, оттого, что виделись они редко – Рина постоянно пропадала на работе в аптеке. Удивительно, как сильно отличались друг от друга брат и сестра. И без того невысокая, Рина постоянно сутулилась, туго заплетала жиденькие русые волосы и напрочь отказывалась подкрашивать брови и ресницы над водянистыми глазами.

– Риночка, ну хоть чуток поярче, – уговаривала Капитолина Аркадьевна. – Бровки. От них все лицо выразительнее становится. Я тебе и карандашик купила. Очередь в отделе была аж до галантереи.

– И так сойдет, – категорически отказывалась Рина. – Отдай Алле.

– Ну что ты будешь делать… – в сердцах бормотала женщина и склонялась к уху Аллочки: – И ведь ухажеров-то ни одного, а все никак не поймет. Время идет, а ей хоть бы хны…

– Не переживайте, Капитолиночка Аркадьевна, – обнимала ее Алла. – Никогда не знаешь, где счастье подвернется, да?

– Ох, твоя правда, мудрая моя девочка…

Все говорило о том, что с годами свекровь и невестка будут обожать друг друга. Алле было даже немножко обидно, что такой теплоты нет у нее с собственными родителями. Разве что только о свадьбе Капитолина Аркадьевна отозвалась сдержанно:

– Такие вы еще молодые, детки. Что ж так не терпится? Можно сначала институт закончить…

А потом грянул гром.

Сначала Аллочка не придавала этому значения. Тем более что никаких симптомов не было, по крайней мере тех, о которых шептались или шутили. По утрам не тошнило, солененького огурчика или сухарика не хотелось. Несколько раз проспала на первую пару, оторвать голову от подушки было невозможно. Она ложилась спать в девять вечера и все равно не могла выспаться.

– У меня, наверное, сонная болезнь, – как-то в шутку обмолвилась подруге. – Готова круглые сутки спать.

– И давно? – аккуратно поинтересовалась та. Она училась на курс старше, на кафедре зоологии позвоночных.

– Пару недель. А что? Прикидываешь, сколько длится инкубационный период? – пошутила Алла. Подруга озабоченно поцокала языком и поглядела по сторонам:

– Думаю, ты и сама догадаешься… Тем более что твоя муха цеце уже тут.

В эту секунду подошел Витя, и подруга ретировалась. Но над ее странным высказыванием Аллочка ломала голову еще некоторое время. А потом вдруг покраснела, встала как вкопанная и принялась судорожно считать.

А потом выложила все Коврову.

Он не испугался. Обдумал молча и вдруг просиял:

– Тогда, думаю, надо подавать заявление. Сегодня или завтра. И распишемся как можно быстрее. Согласна?

Как же в это мгновение Алла любила этого молодого мужчину! Его суровые, сросшиеся над переносицей брови, прищуренные от яркого летнего солнца глаза, волнующая ямочка на подбородке. Витя только что вышел из здания бассейна после тренировки, и его волосы еще не просохли. Он смотрел на нее сверху вниз, а она задрала голову и что есть сил обняла его, прильнула к широкой груди. Сердце его билось там мерно, уверенно, и Алла поверила, что все хорошо.

– Кто знает? Кто еще знает? Об этой… ситуации.

Капитолина Аркадьевна не поворачивалась, разглядывая нечто весьма примечательное за окном. Алла невольно взглянула туда же, но не увидела ни души. Летний дождь заливал тенистый зеленый двор, песочницу и тропинку, вода звенела в водостоках. Это было слышно, потому что Витя приоткрыл форточку, и теперь капли разбивались об оконную раму и брызгами падали на внутренний подоконник и лохматый хлорофитум в тесном горшке.

– Никто, – ответила Аллочка. – Мы решили… сначала вам.

– Правильно. Хоть что-то сделали правильно.

– Подали заявление в ЗАГС, – добавил Витя. Капитолина Аркадьевна рывком повернулась к нему:

– Это еще зачем?

– Ну… как? – растерялся сын. – Надо же побыстрее…

– Надеюсь, не упомянули там особые обстоятельства?

Витя и Аллочка переглянулись и помотали головами.

– Ладно. Витя, проводи Аллу, а потом возвращайся. Мне надо с тобой серьезно поговорить.

К остановке шли молча. Ошеломленная Алла надеялась, что вот сейчас сквозь звон в ее голове проступят слова Вити. Что-нибудь о том, что мама не права, их уговоры в силе и они справятся. Но он помалкивал, и думы его были тяжелы – если судить по нахмуренным бровям.

Вечером того же дня в гости к Алле заглянула Рина. Хмуро осмотрев ее скромный закуток за шторкой и заплаканное личико, Рина протянула сверток из толстой коричневатой бумаги, в какую в гастрономе заворачивают колбасу.

– Зальешь тремя стаканами воды, доведешь до кипения. Потом дай настояться ночь и пей. Если с первого раза не получится, я еще принесу.

– Что «не получится»? – тихо переспросила Алла.

Рина вздохнула:

– Да выкинуть, что же еще! Как маленькая, честное слово…

– Я не буду. Ты что? Ты что?!

– А что я-то? Ты мозгами не думала, я тут ни при чем. – Рина вдруг рассердилась. Алла впервые заметила, какие мелкие у нее зубы, будто семечки, но с большими зазорами. – И вообще, разбирайтесь сами! А то все умные такие, прям слов нет!

Травы Аллочка спустила в унитаз. Зеленые сухие веточки долго не хотели тонуть, и она все дергала за цепочку, с трудом дожидаясь, когда бачок снова наполнится.

Своим родителям признаться у нее не хватало духу. Мама и папа, простые заводские работяги, были очень рады, когда она поступила в институт, и теперь Алла не представляла, как сказать им о беременности. На их понимание она и не надеялась.

От нервов Аллочка не спала несколько ночей. Очень хотелось, но стоило только закрыть глаза, как от растерянности и паники ее едва не подбрасывало на скрипучем диване. Ее по-прежнему не тошнило, и физически она чувствовала себя так же, как и всегда. В ее животе никто не шевелился, не возникали неприятные ощущения, сколько бы она ни прислушивалась. А прислушивалась она постоянно, все ее чувства были сейчас обращены вовнутрь хлипкого тела. Так, может быть, она ошибается? Может быть, ложная тревога? Только вот женские дни по-прежнему не наступали, а такого никогда прежде не случалось. Аллочка готова была молиться всем богам, только бы все как-нибудь разрешилось. Как именно – этого она не знала. Она вообще не знала, как быть дальше. Никогда еще, ни до, ни после, она не чувствовала себя так сиротливо. Витя не заходил несколько дней, и оттого было во стократ больнее и хуже. Его и в институте не было видно, хотя занятия уже начались.

Как-то раз он нашел ее в обеденный перерыв и протянул ей булочку с творогом. Она видела в буфете такие булочки, и ей до смерти хотелось одну, но денег не хватало, до стипендии оставалось два дня.

– Здравствуй, малыш…

Непроизвольно Алла заплакала. Ей так не хватало его голоса, его ласкового рукопожатия все эти дни, что теперь одно его приветствие прорвало дамбу отчуждения, которую она так рьяно выстраивала внутри себя. Они обнялись.