След лисицы - Марианна Красовская

Девушка, поддерживая тяжелый живот, медленно покачала головой.

— Хорошо все, — наконец, сказала она. — Лекарь сказал, что Матвей на ноги встанет скоро. А я здесь княгиня, а еще, говорят, спасительница. Это мои люди… твои, Баяр, воины, жгли осадные машины и даже подсыпали какую-то гадость в угурские котлы, отчего потом четверть войска в кустах сидела.

Баяр тихо засмеялся, а потом снова стал серьезным.

— Ни про кого спросить у меня не хочешь?

— Как там Дженна? Как дети? Как Нурхан-гуай? — и с тяжким вздохом добавила. — Нарана я среди воинов не видела.

— Он больше не тысячник. Я его отослал с торговыми договорами к дарханам.

— К кому?

— К дарханом. Людям, что за морем живут. Говорят, хан у них – настоящий дракон. Огнем плюется.

— Огнем и я могу, — усмехнулась княгиня, складывая пальцы щепотью и показывая заплясавший на них язычок пламени.

— Дженна тоже может. А у меня сил не хватает, — признался Баяр и задал тот самый вопрос, которого она боялась. — Ребенок чей?

— Мой.

— Наран мне рассказал.

— Вот болтун!

— Так чей?

— Мой.

— Ты с князем не играй в свои игры. Он не поймет.

Листян пожала плечами. Страшная рана князя лишила его возможности иметь еще детей. Теперь Матвей Всеславович не будет досаждать ей в постели никогда, а это значит, что жизнь княгини станет еще приятнее. Вот встанет Вольский на ноги, возьмет дом в свои руки (сейчас-то со всеми вопросами к Лисяне домочадцы бежали), и снова все хорошо будет, даже еще лучше.

Вишня почти поспела, яблоки на ветках наливаются румянцем. Убитые моры похоронены, в палатах княжеских появилось несколько десятков новых воспитанников. Остатки угурского войска сгинули в лесах. Юный Ольг Бурый, так вовремя приведший по реке Росомах и Карагалов, с княжескими дружинниками их ловит и добивает. Скоро и осень настанет, девки говорили, что осень в Лисгороде красива невероятно. Приедут младшие Матвеевичи, привезут разные диковинки. А там уж и ребеночек родится. Ни о чем Листян не жалела.

— Если хочешь, заберу тебя с собой, — очень тихо сказал ей Баяр. — Если не можется тут.

— Вот еще! Все мне можется! Я за Лисгород воевала, чтоб ты знал. Никуда не поеду.

Хан плечами пожал. Не поедет и ладно. Тем лучше. Что дальше будет – не его теперь дело. Пусть сами и со стенами разбираются, и с прочим ущербом, угурцами нанесенным. А у него — свой народ. Стада, шатры, жена и малютка-дочь.

***

Лисяна немного ошиблось. Первым делом пришедший в себя Матвей Всеславович повелел княгиню запереть в тереме — до самых родов. По палатам ей разрешено было передвигаться только с охраной, а на улицу выходить лишь в сопровождении мужа.

— Одного сына я уже потерял, — заявил князь. — Если у моей жены не хватает ума не лезть в мужские дела, придется мне думать за нее.

Ох и ругалась же степнячка! Плакала, молила, угрожала из окна прыгнуть — но в ответ получила лишь угрозу быть привязанной к кровати. Ничего не поделаешь, пришлось подчиниться. Одно лишь послабление удалось вымолить — хотела Лисяна в лес к волхву съездить, поклониться ему в ноги. Князь, памятуя, кто ему жизнь спас, согласился.

Пока Вольский на ноги встал, прошло несколько недель. Запертая, словно птица в золотой клетке, Лисяна отчаянно страдала. Передвигаться ей разрешали только по палатам, да вечером дозволено было выйти на крыльцо, чтобы поболтать к зачастившим к ней большухам. Больше про Лисяну Матвеевну дурного сказать никто и не смел, вспоминая, как она с башни из лука по угурам стреляла.

И только когда уже начались дожди, когда ночи стали длинные и холодные, когда трава во дворе пожухла и пожелтела, наконец, Матвей Всеславович решил: пора.

Был у него к жене к тому же непростой разговор.

Лес осенний и в самом деле был прекрасен. Золотыми монетами шелестели светлые березы, роняли резные листья тяжелые дубы. Качали ветвями ели, на которых резвились рыжие белки. Шла княжеская чета тайными тропами, “следом лисицы”, как сказал Вольский. Была дорога для пришлых, длинная, широкая, а те, кто лисицей отмечен, к волхву могли по-свойски приходить. И зверь дикий их не трогал, и птица не боялась, и чужак не замечал. Оттого и пошли вдвоем, будто бы на прогулку обычную, словно это обычное дело, что князь с супругой гулять в лес ходят.

— Слушай меня, Лисяна, и думай крепко. Князем мне быть недолго осталось.

— Отчего же?

— Ранение даром не прошло. Стал я тяжел на подъем, неповоротлив. Вызовет меня кто на бой — убьет запросто. Да и смерть первого сына меня очень тяготит. К тому же битву я едва не проиграл. Так что лучше бы мне самому от княжеского венца отказаться, пока его кто-то не придумал снять с меня вместе с головой. Умирать я не собираюсь пока, хочу еще внуков понянчить да последнего своего ребенка на руки взять.

— Хорошо, — согласилась Лисяна. — Тебе виднее.

— Из палат в другой дом переехать придется. Кланяться тебе никто не будет больше. Да и челядь в палатах останется. Поэтому спросить хочу: останешься ли со мной, или, может, к брату вернешься?

— А что, ты мне разводную грамоту хочешь дать?