Дорогой, я стала ведьмой в эту пятницу! - Арина Холина

Маша закрылась в кабинете и делала вид, что ее нет, несмотря на то что все знали — она на месте и все хотели поговорить. Она выключила телефоны, задернула жалюзи, заперла дверь и легла на диван, лицом в кожаную обивку.

С утра Маша вызвала по очереди пятерых сотрудников и сообщила об увольнении.

Сначала Маша даже хотела поручить высокую миссию начальнице отдела кадров, но вовремя сообразила, что разбираться все равно пойдут к ней.

— Мы не можем работать друг с другом, — заявила она. — Вы не принимаете меня, а мне трудно с вами. Так как я ваша начальница, хоть вы меня таковой и не считаете, то я взяла на себя смелость предложить вам временно прервать наше сотрудничество. Если вы готовы работать внештатно или захотите вернуться, то мы, поверьте, с удовольствием примем вас обратно.

Домогарова ничего не ответила — вышла, хлопнув дверью, Третьяков немного поскандалил, Листерман пообещала «так этого не оставить», Андреев и Соколов изменились в лице, но приняли удар молча. Но сразу из редакции никто не ушел: сотрудники и «пострадавшие» горячо обсуждали новость в курилках, а некоторые, обнаглев, курили прямо в кабинетах, и все остальные тоже стали курить в кабинетах — полная анархия, работа остановилась, и Маша поняла, что уходить, пока все не уляжется, надо ей, но, если она уйдет, это будет поражение. Тогда она и заперлась в кабинете. Ей было страшно.

«Что ты наделала? — кричал кто-то в голове. — Кто ты такая?» — И Маше казалось, что она размером с песчинку, что весь мир наваливается, а она не знает, как спастись, чтоб не придавило.

Но паника закончилась так же внезапно, как началась. Наплевать на сотрудников, и на уволенных, и вообще на всю эту ситуацию, которая яйца выеденного не стоит!

— Марина, — обратилась Маша к секретарше, — собери мне старших редакторов, заседание проведем. И попроси бухгалтерию выдать…кхе-кхе… этим… зарплаты. Немедленно пусть идут получать деньги. Ясно? А то бедлам какой-то устроили.

На светофоре Лиза решилась. Собственно, Федя уже давно всучил ей ключи от квартиры, но без него она туда не заходила.

«На данном этапе, — рассуждала она, — это его территория. И я на нее не имею никаких прав».

Первый раз в жизни Лиза подозревала, что все это не закончится легко и красиво, если, не дай бог, им придется расстаться. Лиза помнила, как в самый первый раз, когда любовь всей ее жизни Филипп Сокольский, мальчик из интеллигентной семьи, невозможный красавец со светло-русыми волосами и фигурой молодого Брэда Питта, заявил, что теперь у него есть Марина Яковлева. Стоп! Все было намного хуже! Марина Яковлева позвонила Лизе и сказала, что теперь она есть у Филиппа, и они надеются, что Лиза не очень переживает — Лиза должна понимать, что ее отношения с Сокольским зашли в тупик.

И Лиза, как идиотка, поехала к Филиппу, пила с ним чай, делала вид, что все нормально, что она давно к нему охладела, и он тоже к ней охладел, и Марина Яковлева — достойное завершение их пылкого, но короткого романа. Во время разговора Лиза смотрела на себя сверху и думала о том, что если она сейчас встанет со стула, то ноги не выдержат тяжести ее горя, и придется бежать из города, а может, даже из страны. Очень хотелось разреветься, но этого Лиза не могла себе позволить — не хотелось, чтобы Марина Яковлева об этом узнала.

Так что тело Лизы сидело, пока не кончились конфеты, уехало домой, вошло к себе в комнату, и там вдруг обнаружилось, что плакать тело не может. В груди стоял ком, от него было тяжело, но слезы высохли. Лиза неделю не выходила из комнаты. Потом она, наконец, разревелась, причем из-за того, что мама купила не корзиночки, а эклеры, и ревела, наверное, еще пару недель, пока ее не отправили к бабушке, где она страдала все лето. Это случилось на втором курсе института, и на третий Лиза пошла только потому, что задумала отравить или задушить Марину Яковлеву, которая как раз в институт не вернулась, потому что стала беременная.

Муки несчастной любви крепко впечатлили Лизу — второго такого погружения в страдания и уныние ей пережить не хотелось. Она любила и первого мужа, и третьего, и даже второго, но это не было тем пронзительным, горячим, как раскаленное масло, чувством, которое она испытывала к Филиппу и которое прожигало насквозь, а потом вместе со слезами выливалось из нее два мучительных месяца в Мамонтовке.

После того случая Лиза до ужаса, до паники боялась влюбиться, ей казалось, что второго раза она не выдержит никогда. Она знала: оно в ней живет, таится где-то в глубине и, дай волю, вырвется и уничтожит ее, поэтому она всегда-всегда себя одергивала и не позволяла открыться, не разрешала влюбиться — для собственной же безопасности.

И она знала — если воспользуется ключами, то поверит. Раньше времени поверит в то, во что раньше времени верить категорически запрещается. Пообещав себе ни в коем случае не расслабляться и не поддаваться на искушения, Лиза вместо того, чтобы свернуть от «Пушкинского» на Тверскую, лихо махнула прямо, на бульвары, за пять минут домчалась до Остоженки, припарковала машину и вошла в парадное.

В квартире было душновато — Лиза распахнула окно в гостиной, зажгла свет и встала посреди комнаты, задумавшись о том, что, собственно, делать в чужой пустой квартире. Побродив по коридорам и рассмотрев безделушки, Лиза поднялась вверх по винтовой лестнице, дернула дверь библиотеки. Дверь была заперта, а ключ, вставленный в скважину, почему-то не поворачивался.

Не то чтобы Лизу очень интересовали книги, но то, что дверь не отпиралась с помощью ключа, который вроде как подходит к замку, раззадорило. Лиза ползала на коленях, стараясь заглянуть в щель под дверью, дергала во все стороны ручку, ковыряла в замке зубочисткой, но ничего не получалось.

Наконец, вспотевшая и разочарованная, Лиза злобно посмотрела на дверь и строго произнесла:

— А ну давай живо открывайся, а то подожгу!

И тут дверь вдруг трусливо скрипнула, оторвалась от косяка и распахнулась.

Лиза чуть было не съехала вниз по лестнице, но вовремя ухватилась за перила.

«Голосовые команды? — догадалась она. — Но на мой голос она не должна реагировать, или тут нет идентификации?» Вспомнив, как едва не сошла с ума, повторяя «Мама!», «Ма-ма», «Ма-ааа-мааа» телефону с голосовым набором, который так ни разу на этот голосовой набор и не отреагировал, Лиза решила, что голосовая идентификация — наверняка штука дорогая, и Федор решил ее не ставить. Запутавшись во всех этих электронных ухищрениях, Лиза толкнула дверь и зашла в библиотеку. Включила лампы в виде подсвечников со свечами, из которых полился слабый желтый свет, прошла мимо русской, французской, английской и германской художественной классики, скользнула взглядом по исторической литературе и остановилась у полки с фолиантами в кожаных переплетах. Вытащив одну под названием «Искусство подчинять волю», открыла на середине и прочитала: «Подчинять людей можно не только с помощью настоев из магических растений. Опытный маг делает это усилием воли, которую следует постоянно тренировать с помощью вот каких упражнений…»