Низвергатели легенд - Андрей Мартьянов

Седой бросил развязный взгляд на Сергея и надолго его задержал. Казакова чуть покоробило. Сложилось впечатление, будто Ангерран его очень серьезно и тщательно оценивал, пытаясь по виду определить, что перед ним за человек. Но хуже было другое: в небесно-синих очах мессира де Фуа прослеживалось узнавание. Нет, вовсе не потому, что они познакомились не столь давно в разгромленном кабачке Джарре. Казакову почудилось, что Ангерран сейчас пытался ему сказать нечто наподобие: «Сударь, может, нам стоит обговорить незаконченные прежде дела?»

– Давайте я вас представлю, – прощебетала Элеонора, но Ангерран перебил. Перебил королеву так, словно отмахивался от надоедливой любовницы:

– Мы знакомы. Госпожа моя, мне крайне неприятно нарушать ваш tet-a-tete, но у меня новости…

«Может, он бывший ее любовник? – почему-то решил Казаков. – Или очень уж доверенное лицо, позволяющее себе обращаться с Элеонорой чересчур вольно? Забавный старикан… Мишель вроде говорил, что он из малоизвестного рода…»

– Мессир Серж, по вашему усталому взгляду я вижу, что после трапезы вы отяжелели, утомились и хотите отдохнуть, – вымолвила королева-мать. – Пойдите в соседнюю комнату, там есть небольшая, но удобная постель. В вашем возрасте необходимо поспать несколько часов днем. Я вас разбужу, как только это станет необходимо.

«Тайны Мадридского двора. То есть не Мадридского, а Мессинского, – Сергей встал, весьма неуклюже поклонился и пошел к двери, но не захлопнул ее до конца, а как бы невзначай оставил небольшую щелку. – Конечно, чем меньше знаешь, тем крепче спишь, но, поскольку „клопов“ здесь нет и быть не может, придется банально подслушивать. Ведь интересно! Если уж мы замешаны в столь чудесной авантюре с королями и таинственными незнакомцами, то лучше знать правду, чем потом расхлебывать последствия своего незнания».

Ничего не вышло. Устроившись на жестковатом ложе, Казаков попытался вслушаться, но не понял из речей Элеоноры и мессира Ангеррана ни единого слова. Они перешли на абсолютно непонятный язык, по произношению отчасти похожий на французский и в то же время изобилующий более приличествующими испанскому гортанными звуками. Оставалось только спать.

Глупые изобретения цивилизации, вроде пригласительных билетов, нагрудных бейджей или визитных карточек в двенадцатом веке благополучно отсутствовали. Единственной визитной карточкой являлся родовой герб, а роль билета с пометкой «VIP» выполнял твой сюзерен.

Вполне естественно, что молодой сицилийский король Танкред не мог пригласить к себе всех до единого дворян, явившихся на Сицилию вместе с королями-крестоносцами. Танкреду было достаточно позвать на праздник, посвященный дню святого Ремигия и венценосным гостям острова, только Ричарда, Филиппа и Элеонору, а уж сами монархи имели право выбрать тех, кто будет сопровождать августейших особ на королевский пир. Каждый мог привести с собой весьма ограниченную, но блестящую свиту, по негласным уложениям составлявшую от двадцати до полусотни человек. Впрочем, богатство и значимость хозяина только подчеркивалось большим количеством гостей – это значило, что он может накормить и приветить всех. Сицилия не столь уж богатое королевство, но ради особого случая Танкред ухлопал на обустройство праздника не меньше половины собранных за год налогов и добычи, взятой его пиратами на побережье Берберии.

Присутствовало не меньше трехсот гостей. Под грандиозное пиршество заняли огромное помещение мессинского замка, в другие времена обычно выполнявшее роль тронной залы. Трон пришлось вынести, а на возвышении поставить стол для монархов. Папу Римского Климента тоже приглашали, но более из вежливости, нежели с надеждой – святейший понтифик все равно отказался бы участвовать в светских увеселениях. Зато приехали два куриальных кардинала из тех, что помоложе – монсеньоры Синибальдо де Монтичелло и Пьетро Орсини.

Основное пространство было занято кoзлами, на которые положили широкие доски, укрытые скатертями. Посреди зала оставалась довольно широкая площадка для представлений и танцев. А уж на украшения Танкред не поскупился: на особых постаментах разместились «живые фигуры» – одетые в римские костюмы молодые люди и девицы, призванные изображать нечто аллегорическое, пол, в обычное время застланный соломой, усыпали сплошным ковром цветов, титанические шандалы горели тысячами длинных свечей, способных не гаснуть всю ночь, курились ароматницы, исторгая к потолку сизоватый дымок, пахнущий ладаном, опием или розовой водой, у стен громоздились бочонки с винами для тех, кто не мог дождаться начала ужина и желал как можно скорее поднять настроение… Праздновать собирались с размахом и наибольшим тщанием.

После повечерия, когда значительная часть гостей уже собралась, однако садиться за стол еще никто не хотел и господа дворяне либо беседовали между собою, либо оценивали достоинства сицилийских вин, прибыла королева Элеонора со свитой. Рядом шествовала Беренгария – принцесса исполнила свое желание и к платью цвета морского пурпура одела купленные сегодня драгоценности. Никакого золота, только серебро, хранящее единый стиль во всех украшениях. По мнению Казакова, смотрелось чудесно. По мнению общества – необычно.

Сопровождаемые поклонами и расшаркиваниями, королева-мать, свитские и принцесса прошли через весь зал, герольд указал места, где могут расположиться за столом Элеонора и Беренгария, а прочие члены свиты – шесть пожилых дам, сэр Мишель и Гунтер – устроились за длиннющим столом справа и чуть в отдалении: ближайшие к монархам сиденья заняли герцоги. За креслом королевы-матери осталась лишь особо доверенная мадам де Борж – пятидесятилетняя аквитанская вдова. Тыл Беренгарии прикрывал молодой невозмутимый шевалье в костюме наваррского двора.

– Ждем Филиппа-Августа, – громко сказала Элеонора своей верной камеристке и Казакову. – Ричард где-то в зале, но я его не вижу, слишком много людей. Так и мельтешат. Шевалье, пока Танкред не объявил начало праздника, можете пойти и развлечься. Познакомьтесь с кем-нибудь, выпейте вина… За принцессой я пригляжу.

Казаков бросил взгляд на Беренгарию, и, увидев, как та кивнула, соглашаясь с Элеонорой, побрел искать Гунтера с Мишелем.

С ним раскланялись только Роже де Алькамо и Гильом, мгновенно узнавшие оруженосца сэра Мишеля. Остальные просто не обращали внимания на незнакомого дворянина в наваррских цветах.

– Простите, сударь, – Казакова вдруг окликнул бородатый господин в желто-красном. – Мы не знакомы?

– Не имею чести, – процедил сквозь зубы Сергей.

– Педро Барселонский, – представился бородач, выглядевший лет на сорок. – Дядя принцессы Беренгарии. Я прежде никогда не видел вас в свите моей племянницы.

– Спросите обо мне у Элеоноры Аквитанской, – быстро ответил Казаков и поскорее нырнул в толпу, не желая развивать разговор. Дон Педро все-таки был графом и наперечет помнил всех приближенных своего брата Санчо. Нет ничего хуже, чем нарваться на заботливого дядюшку, который мигом начнет выяснять, что за верный паладин появился у любимой родственницы?

Мелькнули режущие глаза красно-сине-золотые одежды аквитанских вассалов – вот и Гунтер с Мишелем. Стоят в пестром кругу господ, столпившихся рядом с тем самым смазливым юношей, что сопровождал Ричарда в церкви. Ну конечно, и Львиное Сердце здесь.

Только сейчас Казаков сумел рассмотреть легендарного английского короля во всех подробностях. Высок, не меньше метра девяносто, и без сомнений невероятно силен. Волосы схвачены золотым шнурком, в цвет кудрей – такие обычно называются «соломенными». Черты лица крупные и резковатые, что, правда, отнюдь не убавляет своеобразной диковатой красоты. Женщинам такой рыцарь должен безумно нравиться. Потому и сгрудился вокруг короля целый сонм девиц на выбор: француженки, сицилийки, бургундки… Казакову пришло в голову сравнение с появлением на людях кинозвезды. Все то же самое, только автографы не просят, зато в один голос канючат: «Мессир Бертран, ваше величество! Спойте, мы вас умоляем!»

Казаков, желая подтвердить свои подозрения, протолкался к Гунтеру, невежливо распихивая локтями восхищенных поклонников, и, потянув германца за рукав, спросил:

– Это кто с королем?

– Бертран де Борн, европейская знаменитость, – по-английски ответил Гунтер, не желая, чтобы его поняли окружающие. – На мой взгляд, редкостный вертопрах, но, как говорят, чертовски талантлив. Если он перестанет ломаться, это утверждение можно будет проверить.

Ричард, приобняв Бертрана за плечи, насладился восторгом гостей, окруживших первого рыцаря и первого менестреля, и наконец, что-то зашептал на ухо фавориту. Бертран де Борн снова покривил тонкие губы, однако вытянул из-за спины роскошную кипарисовую виолу.