Мы из блюза - Дмитрий Игоревич Сорокин

— Хорошо! Слушайте! — и я спел про Африку, где, как известно, горы вооот такой вышины, а также непременно есть зеленый попугай.

Пока пел, аудитория снова прибавилась — и детишки подбежали, и пара взрослых полошла. Так что дал я целый концерт, где прозвучали, наверное, все невинные детские песни, сидевшие в моей голове — куда более обширное пионерское наследие по понятным причинам пришлось оставить за кадром. Главным хитом стала песня про Антошку со всеми его тилитилями и траливалями: в третий раз ее пели все без исключения, хором. А потом пришел городовой и, смущенно извиняясь, попросил балаган прекратить, потому как рядом госпиталь, где «господа раненые страдать изволят». Я подивился такой формулировке, но перечить не стал. Тем более, что детвора и так уже была вполне удоволена, перебирать не стоит.

— Ну, я свое обещание выполнил, — укладывая гитару в кофр, сказал я мальчишке с папиросами. Грусть его развеялась, лицо светилось радостью. — Теперь расскажи-ка мне, как пройти на угол Средней и Церковной?

— Ой, так вам тётенька Аннушка нужна? — удивился паренек. — Так это просто…

Дело кончилось тем, что к «тётеньке Аннушке», которая, оказывается, почиталась здесь как человек исключительной доброты, и дети, и взрослые проводили меня всей толпой. Но довести до конца свою миссию не сумели: я обратил внимание, что уже некоторое время нас сопровождает несколько казаков, довольно бурно дискутируя на ходу. У меня быстро появились нехорошие предчувствия относительно предмета их спора, и, когда они решительно подошли к нашему детсаду на прогулке, убедился в своей правоте.

— Эгей, детишки, а что это вы тут делаете?

— А мы дядю Гришу к тёте Аннушке ведём!

— Дядя Гриша хороший!

— Он песни поёт!

— Ну, ну, угомонитесь, пострелята. Бегите по домам, нам ваш дядя Гриша сначала в другом месте нужен. А потом мы его сами доведем.

— Вы тоже хотите песен послушать, дядя казак?

— Очень хотим, ребятушки, — подтвердил казак, и детишки передали меня царским охранителям.

— Молчать. Идти с нами. Сумки сюда, — сквозь зубы процедил «дядя казак», едва мы отошли подальше от моих провожатых.

— Закурить можно?

— Молчать, сказал.

Довольно скорым шагом, в полном молчании меня вывели из поселка. Пройдя по дороге между госпиталем и дворцом, в скором времени свернули влево и углубились в парк. Несколько раз по пути встречались посты охраны, но никто казакам вопросов не задавал. Наконец, в достаточно укромном и полностью безлюдном месте процессия остановилась. Старший развернулся ко мне и резко ударил под дых. Еще двое мгновенно повисли у меня на руках.

— Сейчас ты, падла, за все ответишь, — прошипел казак и еще дважды ударил меня. — И за шашни с немцами, и за брата моего, в Шушарах расстрелянного. За сколько серебренников Россию продал, иуда?!

— Прекратить! — хлестнул властный женский голос. — Что здесь происходит?!

К нам присоединилась… сестра милосердия. Не видел, откуда она появилась, но шла стремительно, и во всей ее фигуре, несмотря на одеяние, сквозила именно властность и привычка повелевать.

— Что сделал этот человек? Он мне, как будто, знаком.

— Матушка, не мешай, — попросил казак. — Он же немцу Россию продал ни за грош, министров своих повсюду распихал, брата моего убил… Нету у империи врага злее Гришки Распутина!

— Ну-ну, продолжай, продолжай. И Россию он продал со мной вместе, не так ли? И государя мы с ним погубить удумали, и править самовластно, так ведь? А про непотребное что ж не упомянули, раз начали грехи перебирать? Ну? Не слышу!

Императрица решительно встала рядом со мной.

— Казаки, если уж даже вы поверили в эту ахинею, то мне точно жить незачем. Давайте, стреляйте обоих.

— Но…

— Хорунжий, отставить! — на сцене появилось новое действующее лицо: к нам быстрым шагом приближался офицер. — Ваше императорское величество, сотрудниками армейской контрразведки у Египетских ворот при попытке вооруженного сопротивления застрелен агент немецкого генштаба гауптман Иоганн-Готлиб фон Нойманн, пытавшийся выдать себя за известного вашему величеству целителя Григория Распутина. При сем ранен оказавшися рядом случайно гусарский прапорщик Гумилев, он уже помещен в Михайловский госпиталь. По данным контрразведки, происшествие в Шушарах устроил именно немецкий офицер.

— Благодарю, Сергей Иванович, будет полезно узнать всё это дело целиком, — кивнула императрица и приказала, обращаясь к казакам: — Самовольные дознания прекратить. Гостя, — она выделила это слово, — бережно сопроводить во дворец и устроить в гостевых комнатах, — ей никто не возразил, и последнее она сказала лично мне: — Милостивый государь, жду вас сегодня к чаю.

И Александра Федоровна поспешила обратно в госпиталь.

* * *

Едва позавтракав, он вернулся к пианино, которое нещадно мучал добрых полночи. К исходу часа, по мнению музыканта, что-то всё-таки получилось, и тогда он поспешно вскочил, длинным прыжком переместился за стол, выбрал из нескольких исчирканных листков один. Перечитал внимательно, зачеркнул три строчки, написал еще несколько, вернулся к инструменту. Заиграл энергично.

Это стук. Это свет. Это тьма. Это крик.

Это сон без сна, это как привык.

Это как сумел — то ли здесь, то ли там,

Это стук колес по вискам, по костям.

Мы молимся боли, словно богине —

Раненый на морфии, сестра на кокаине.

Санитарный поезд, санитарный поезд…

Это взрыв. Это пуля. Это бег. Это грязь.

Это бред. Забытье. Это смерть через раз.

Шорохи под кожей, стук колес по костям —

Расскажи мне, Боже, где я — здесь или там?

Но лучше сдохнуть в поезде, чем на чужбине —

Раненый на морфии, сестра на кокаине.

Санитарный поезд, санитарный поезд, санитарный поезд, санитарный поезд[33] …

— Саша, хорошо как! Но чудовищно натуралистично, — с некоторой укоризной произнес женский голос.

— Да, хорошо… наверное, — вздохнул Александр Николаевич. — Но всё же не то. Совсем не то.

— Смотри, твое объявление вышло в газете.

Вертинский взял в руки свежий номер «Русского инвалида», прочел вслух:

— Разыскиваются сведения относительно Летова Игоря Федоровича, возможно, поступившего в войска из Омска либо Томска либо соответственных губерний. Сведения просьба телеграфировать на московский почтамт г-ну Александру Вертинскому, до востребования, — сложил газету, снова вздохнул. — Да, скоро в Москву.

* * *

— То есть как это «сбежал»? — взъярился князь Юсупов. — Кто ему позволил?!

— Ээээ… Вы не распоряжались насчет держать под замком, ваше сиятельство. К тому же, он сколько раз отсутствовал в городе — и возвращался.

— На квартире его смотрели?

— Точно так-с, нет его там. Зато полиции у дома — хоть отбавляй, — пожаловался слуга. — Говорят,