Психофора - Азазеля Кости
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кое-как пристегнувшись, Виталий не с первого раза попал ключом в замок зажигания. Мотор взревел и тут же заглох. Виталий выругался, поставил нейтральную передачу и завел двигатель еще раз. Зажав сцепление, мужчина увидел, как в его сторону бежал молоденький патрульный с пистолетом в руке.
Испугавшись, Виталий отжал педаль и отпустил руль, подняв руки. Патрульный пробежал мимо и выглядел куда испуганнее, чем Виталий. Он бежал, уже потеряв ритм и сбив дыхание. Так бегут, отчего-то спасаясь. И бежал он со стороны торгового центра.
Решив больше не испытывать судьбу, Виталий рванул с места, оставив на асфальте следы от шин.
Город будто издевался над мужчиной. Зеленые светофоры, в последний момент меняющие сигнал на красный, проверяли убитую реакцию. Автобусы и груженые фуры обгоняли его исключительно впритирку, а пешеходы враз ополоумели и норовили прыгнуть под колеса.
Виталий потел и крутил руль, как опытнейший пилот ралли, маневрируя между психами и безумцами. Может быть, он смог бы даже протрезветь, но в самый ответственный момент он покинул центр.
На широком шоссе, ведущем из города, не было ни души. Выдохнув, мужчина включил радио.
— … но в конечном итоге, — говорил ведущий, — мир таков, каким мы его рисуем. Вы скорей всего не замечали, как растворяются в рутине вещи, на которые нам наплевать. Отвратительный дизайн рекламных вывесок — у вас все равно нет денег, гниющие объявления на досках — и услуги вам не нужны, пьяные тела на противоположной остановке — пусть лежат, может, хоть кто-то выспится, пробки на дорогах — вы ходите исключительно пешком. Не знаю, что еще. Разваливающаяся лавка, на которой вы никогда не сидели. Что-то подобное. А если немного попривыкнуть, то растворятся и те вещи, которые касаются вас лично, мешают жить, но точно не убьют. Дебил охранник на пропускной, вечно храпящий муж, опаздывающие автобусы. Это не смертельно, нет. И к этому можно привыкнуть.
— И не говори, — ворчал Виталий, — весь мир — одни терпилы. А я главный из них.
Здания по обе стороны начали редеть. Они понемногу теряли этажи: первыми закончились высотки, потом пятиэтажки, в конце осталось немного двухэтажных бараков. Вот от Города остаются одни рекламные билборды на выезде. Знак «Доброй дороги» нарисовал ту самую черту.
Деревья, деревья, деревья и километры бездушного асфальта впереди.
— И вся трагедия в том, мои дорогие друзья, — продолжал диктор на радио, — что даже в такой прекрасный день не нам выбирать, куда повернет наша жизнь. Тут как с рождением. Кому-то суждено стать наследником короля или мультимиллиардера, а кто-то будет на бакс неделю выживать. Не всем сегодня суждено стать богом и не каждый увидит новый рассвет. Не знаю… Я как-то читал в сети статью про стоиков. Это такие древнегреческие мужики, которые говорили что-то вроде «Бог терпел и нам велел», только на древнегреческий манер. Заумно в общем, — диктор прочистил горло. — И в общем эти стоики советовали смотреть на происходящее, как на данность. Не можешь повлиять на мир — забей. Хех. И их еще называли философами! У нас каждый третий в стране такой философ.
Дорога тянулась серой, безлюдной полосой, уводя Виталия подальше от города. Позади оставались все проблемы, переживания и неурядицы. Вся драма и любая трагедия умножались на ноль. Виталий наблюдал, как день медленно подходил к своему завершению. Мужчина хотел бы ждать от нового утра что-то вдохновляющее и жизнеутверждающее, но не мог позволить себе такой роскоши.
Виталий смертельно устал. Тяжелый день, крепкий алкоголь. Он бы с радостью заснул прямо сейчас — за рулем, но слипнуться глазам мешал бодрящий голос ведущего на радио.
— В чем-то я с ними, конечно, согласен, — вещал диктор. — Однако ж обычно такой подход возводят в абсолют. И был бы кто ситхом, — хохотнул ведущий. — Не поймите меня неправильно, но сегодня я не раз ловил себя на мысли, что следует проверить эту реальность на прочность и на многослойность да поискать посреди пустыни какую-нибудь башню, что решит все проблемы.
— Не, дружище, — качал головой Виталий, — Если и менять мир, то на тот, где не надо ничего искать.
— Не самые приятные мысли, — вздохнул диктор. — Фиг найдешь ту самую дверь или хотя бы щель, чтобы заглянуть в другое место, в другое время. Заперты мы здесь и сейчас со своими проблемами. Мрачное прошлое всегда было лучше, чем светлое будущее, как мне кажется.
— Чертовски верно, — соглашался Виталий с радио.
— Что еще печальнее: нам — слабым, хрупким людишкам — был кем-то вручен такой невозможный дар, а мы даже не знаем, как им пользоваться. Лично я теряюсь в догадках, как поступить с тем, что мне дала Психофора. Я даже не знаю, что она мне дала. Я ведь просидел весь день в эфире! Общался с вами, — грустил диктор. — Нет-нет, я вас не обвиняю ни в чем. Просто так, мысли в слух. Интересно другое. Насколько живуча и заразна одна единственная идея. Идея ничтожности человека. Человечество, несомненно, могущественно, но человек? Но каждый из нас? Нет, друзья. Один из нас вряд ли справится. У нас у всех один путь — назад в пустоту. Только дороги разные.
Виталий смотрел на свою дорогу. Черно-серый асфальт с белой сплошной тянулся вперед на бесконечность. Он старался вспомнить что-то из прошлого, пытался найти аргументы против обвинений Виолетты, оправдать себя хотя бы в своих же глазах. Но не мог. Алкогольный туман в мыслях смешивался с непонятным мороком в памяти. Огромный провал в воспоминаниях, как рытвина в мягких тканях после некроза, доламывал и так расшатанную за день психику. Виталий старался вспомнить, однако физически уставал от этого. И кроме головной боли так ничего не получил.
Виолетта права? Его дни слились в один, срослись настолько, что сегодня уже не отличить от вчера. Завтра было вчера, а сегодня — лишь нестабильный сон.
— А вдруг даже комета прилетела не для нас? И на вопрос «А для кого тогда?» нам не суждено найти ответ.
Он ли добился всего, что имел сегодня утром? Он ли потерял все? Принадлежало ли вообще хоть что-нибудь ему? Принадлежал ли он сам себе? Существовал ли он?
Виталий крепко схватился за руль. Его охватила паника. Нечто внутри него вопило: «Осторожно!» Скоро должно произойти что-то страшное. Но приближалась ли физическая опасность? Или же угроза была эфемерна?
— Если честно, я не особо понимаю, за что хвататься в этом мире. И пусть я многого не видел и не увижу,
