1968. Год, который встряхнул мир. - Марк Курлански

Материалы, которые раздобыло ФБР, доказывали лишь то, что преподобный Мартин Лютер Кинг имел постоянные сексуальные связи с большим числом женщин (правда, доказательства были весомыми). Близкие люди время от времени предупреждали его, что движению может быть нанесен ущерб, если эти истории получат огласку. Кинг однажды сказал: «Секс — это способ уменьшить тревогу и беспокойство». Немногие из участников движения могли бросить в него камень, поскольку большинство тоже позволяло себе это удовольствие. «Трахались буквально все», — говорил политический активист Майкл Харрингтон. Но Кинг делал это чаще других. При этом он не преследовал женщин: это они следовали за ним повсюду.

ФБР предъявило фотографии и другие свидетельства, чтобы журналисты могли выбрать их для своих сообщений. Однако никто не хотел публиковать эти истории. В 60-х годах подобные сюжеты считались не соответствующими журналистской этике. В 1965 году ФБР зашло слишком далеко, отправив отпечатанные на машинке сведения о сексуальных похождениях Кинга ему самому и его жене — с примечанием, что у него остается лишь один выход — уйти в частную жизнь.

Но все эти нападки не очень беспокоили Кинга. Куда больше его тревожило сознание, что более никто не верит в ненасилие. В 1967 году он сказал: «Я по-прежнему проповедую ненасилие со всем пафосом, на который способен, но, боюсь, меня никто не слышит». К 1968 году стали заметны его подавленность, постоянные разговоры о смерти и полнота от переедания на нервной почве. Нобелевская премия мира мало порадовала его. Он говорил Ральфу Эбернати: «Возможно, мы просто вынуждены признать, что настал день, когда насилие разразится, и, может быть, мы должны просто сдаться и позволить событиям идти своим чередом. Нация не прислушивается к нам. Может быть, ее внимание привлечет голос насилия».

Кинг говорил, что живет среди «больного народа». Теперь в своих речах он выказывал нездоровое пристрастие к теме смерти. Он сравнивал себя с Моисеем, который вывел свой народ из рабства, но умер на вершине горы в Иордане, когда уже видна была Земля обетованная.

Весной он то и дело наезжал в Мемфис для поддержки забастовки тамошних мусорщиков. За такую работу, как правило, выполнявшуюся чернокожими, платили чуть больше прожиточного минимума, а отпусков и пенсий не полагалось — в общем, чернокожие были обездолены (пример того, как это делалось в Америке). Попытка провести демонстрацию 28 марта обернулась для Кинга катастрофой: участники марша применили насилие, полиция пустила в ход оружие, витрины были разбиты... 3 апреля Кинг вновь возвратился в Мемфис для повторной попытки. Журналисты встретили его саркастическими усмешками. Вечером 4 апреля Кинг остановился в гостинице. Он готовил проповедь, которую собирался произнести на будущей неделе в своем храме в Атланте, где до него проповедовал его отец, — проповедь, озаглавленную «Америка может провалиться в преисподнюю», когда раздался выстрел. Пуля попала Кингу в лицо с правой стороны. Через несколько минут он скончался.

Время насилия действительно пришло, как предсказывал Кинг. По мере распространения новости об убийстве Кинга белым человеком, беглым заключенным Джеймсом Эрлом Рэем, насилие охватило «черные» кварталы в ста двадцати американских городах; по сообщениям, в сорока городах начались беспорядки. Национальная гвардия была направлена во многие города, сожженные и разграбленные. Именно тогда мэр Чикаго Ричард Дейли отдал свой печально известный приказ «стрелять на поражение». Ущерб, нанесенный собственности в «черных» кварталах, исчислялся миллионами долларов. Только в Вашингтоне (федеральный округ Колумбия) погибло двадцать чернокожих. Кинг перестал быть подозрительным «дядей Томом», лауреатом Нобелевской премии: он умер, не дожив до сорока, он был убит белым человеком и наконец стал настоящим чернокожим мучеником. Стоукли Кармайкл сказал: «Теперь, когда они убрали доктора Кинга, пора положить конец этому г...ному ненасилию».

Глава 7

ПОЛЬСКИЙ КАТЕГОРИЧЕСКИЙ ИМПЕРАТИВ

Гросс. Боже милостивый! Не сошли ли вы с ума?

Б а л л а с. Не сошли ли тогда с ума все мы, мистер Пи?

П и л л а р (качает головой). Конечно, нет. Когда благо Человека ставится превыше всего, мы не можем сойти с ума.

8 марта 1968 года несколько сотен студентов Варшавского университета — демонстрация настолько скромная, что ее участники могли поместиться в одной из аудиторий, — проследовали к кабинету ректора, требуя встречи с ним. Студенты выкрикивали: «Нет занятиям без свободы!» Затем они прошли по территории университета. Это сочли бы незначительным инцидентом, случись он в 1968 году в одном из американских университетов, где тысячи студентов устраивали марши, захватывали здания, вынуждали закрывать учебные заведения, но в Польше прежде ничего подобного не случалось. Рабочая милиция, натасканная для подавления всяких «контрреволюционных» попыток, численностью примерно в пятьсот человек, одетых в гражданское платье, но с красно-белыми повязками (цвета польского флага) на рукавах, приехала на грузовиках. Прибывшие сказали, что хотят поговорить с демонстрантами, но вскоре после начала разговора достали дубинки и в присутствии двух сотен полицейских погнали студентов через территорию университета, нанося удары, тогда как полиция арестовывала тех, кто пытался убежать.

Студенты были шокированы этой жестокостью, равно как и вторжением полиции на территорию университета в нарушение всех традиций. Прошли те времена, когда периодические диссидентские акции, осуществлявшиеся под руководством Яцека Куроня и Кароля Модзалевского привлекали к себе внимание лишь горстки таких же, как и они, диссидентов. Теперь жестокость правительства породила целое движение. На следующий день двадцать тысяч студентов прошли маршем по центру Варшавы. Снова их подвергли избиению дубинками переодетые полицейские. Среди арестованных оказались Куронь, Модзалевский и их молодой протеже Адам Михник.

Молодые польские коммунисты, дети представителей элиты страны, приняли участие в этом новом и беспрецедентном движении. Трое из них были детьми членов правительства. Родители многих демонстрантов занимали важные посты в партии. До этого момента идеалистически настроенные молодые поляки, хотя и не были согласны со своими родителями, продолжали оставаться в партии, чтобы изменить ее, добиться ее эволюции. Теперь же они увидели жестокость системы, готовой применить насилие, лишь бы воспрепятствовать любым переменам.

Предвоенному поколению польских коммунистов был присущ цинизм, который послевоенное поколение, выросшее в обстановке спокойствия и безопасности, до 1968 года не усвоило. Константы Геберт — ему тогда было пятнадцать лет — примкнул к движению в 1968 году. Его отец, обладатель жесткого характера, коммунист старого закала, до войны являвшийся партийным организатором в США, а после нее вернувшийся в Польшу для строительства нового коммунистического государства и работавший дипломатом, узнал о происшедших демонстрациях и арестах. Юный Константы вообразил, что его отец будет гордиться своим сыном, вышедшим на демонстрацию подобно добропорядочному коммунисту. Но у его родителя оказалась иная точка зрения на сей счет.

«Мой отец посчитал меня истеричным ребенком, связавшимся с политикой, которая ужасно разочаровала меня... Меня воспитывали в коммунистическом духе. И вот идет демонстрация, участники которой выкрикивают: «Социализм, свобода, независимость!» Я подумал, что это прекрасно. Я присоединился к ней. Мы сражались с полицией и все такое. Я вернулся домой, опоздав на три часа. «Папочка, мы сражались с полицией! За независимость!» Я ожидал, что он откроет бутылку водки и у нас будет праздник. Они заперли меня дома на три дня — как раз то, что я сделал бы со своим ребенком. Пятнадцать лет — не лучший возраст для уличных драк. Но что за беда? Я думал, что стал как все парни. Папа думал так же».

Молодые поляки очень быстро поняли, что выражать протест на улицах опасно и чревато насилием. Но это не устрашило, а лишь ожесточило их. На следующий день студенты собрались для выражения протеста по поводу арестов, вторжения на территорию университета и закрытия «Дзядов». Студенты Политехнической школы вышли на улицы, выкрикивая приветствия в адрес Чехословакии, понося министра внутренних дел Мочара и его «гестапо» и бросая камни в полицию, которая ответила на это применением слезоточивого газа. Дорожная полиция оцепила территорию, сюда были переброшены на грузовиках переодетые блюстители порядка. Они повыпрыгивали из машин и опять пустили в ход дубинки. Другие студенты, небольшой группой устроившие демонстрацию на территории Варшавского университета перед церковью, где погребено сердце композитора Фредерика Шопена, также были избиты переодетыми полицейскими.